Нам очень повезло с погодой: тепло и солнечно, как весной, и хотя владельцам огородов делать здесь уже нечего, солнце заманило сюда людей «посмотреть, как там», а заодно и кое-что сделать, не откладывая на весну, когда будет дорога каждая минута.— С чем ушли, с тем и придут. Станут они надрываться!Ивар настроен скептически в отношении способностей курсантов. Надо надеяться только на себя!Я с ним не совсем согласен. Бывали разные случаи.Узкая тропка под ногами из-за грязи стала скользкой, словно ее намылили: падая, я машинально хватаюсь за ветку изгороди и до крови протыкаю ладонь: ветки сплошь усеяны длинными колючками. Наконец тропинка выводит меня к дороге, по которой может проехать даже автомобиль. Теперь стук, в сторону которого я иду, слышен громче. Немного поодаль замечаю мужчину и женщину. Это они стучат, пристраивая к старой будке новую. Каркас уже готов, бревна-стойки вкопаны в землю и скреплены досками крест-накрест. Осталось обшить заднюю стену — прибить концы досок к бревнам. Женщина поддерживает доску в нужном месте, а мужчина случит большим молотком.Сегодня я уже расспросил о Грунском двадцать три человека. С этими тоже надо переговорить.Занятые своим делом, они не сразу замечают меня, и, чтобы не кричать на весь участок, я прохожу через открытую калитку.— Бог в помощь строителям, — приветствую их.Женщина ловко, как куница, оборачивается, но руками продолжает придерживать доску, чтобы не сдвинулась. Лицо побагровело от неловкой позы и напряжения. Мужчина мельком глянул на меня и продолжает забивать гвоздь.Стою, жду, опершись о столик, вкопанный в землю. Ишь, как здорово — доска, наконец, прибита плотно, будто приросла, — теперь мужчина готов уделить внимание и мне. Подходя, он шарит в кармане пиджака. Всю пачку сигарет не вынимает — чтобы не угощать меня, окажись я курящим, — и зажимает сигарету зубами.— Вы по объявлению? — прикурив, спрашивает он.— Нет, я из милиции.Мне кажется, в глазах мужчины и женщины вспыхнула какая-то тревога. Пожалуй, я знаю, отчего: стройматериалы у них наверняка откуда-нибудь с участка, где сносился деревянный дом, — в досках полно ржавых гвоздей. Наверно, добывание этих досок осуществлялось не совсем легальным путем. Потому что на пути легального приобретения столько бюрократических барьеров, что преодолеть их никто не в состоянии, вот на свалки и отправляют огромное количество вполне еще пригодных материалов, а в лесах гниют упавшие деревья.— В чем же мы таком провинились? — спрашивает женщина, и в ее голосе слышится раздражение.— Надеюсь, ни в чем, — протягиваю фотографию Грунского. Таких нам изготовили много со снимка из его личного дела с последнего места работы. На всякий случай я взял еще одну — посмертную, но не думаю, что ее придется кому-нибудь показывать. — Постарайтесь вспомнить, не встречался ли вам этот человек… Не спешите с ответом, подумайте хорошенько.— Граф Кеглевич! — восклицает женщина, бросив взгляд на фотографию. — Что он натворил?— Не спешите с ответом, посмотрите внимательно. — Я притворяюсь, что не заметил вопроса.— Граф, Граф, — мужчина тоже кивает, выпуская из ноздрей сизый дым.— Только на снимке он совсем как огурчик, наверно, фотографировался еще в молодые годы, — продолжает женщина.— Да, Граф дошел до ручки… Пропащий человек… Вы и сами увидите…— Вот кому бог смерти не шлет! Порядочный человек от такой жизни давно бы сошел в могилу, а этим синюхам хоть бы что! — подхватывает женщина.— Его фамилия Кеглевич? — спрашиваю.— Откуда нам знать его фамилию?! Кажется, ее вообще никто не знает. Граф Кеглевич да Граф Кеглевич, а кто просто Графом называет… Наверно, прозвище такое. Думаю, прозвище. Может, графья у него в роду когда-то и были? — как бы ожидая подтверждения, обращается муж к жене.— Какой там граф! Все это болтовня пьяниц. Ни дать ни взять синька, причем конченый!— А почему именно Кеглевич?— Этого мы вам сказать не можем, — она уже отвечает за двоих, видно, по привычке. — Спросите у Петеритиса, может, знает. Он из той же братии, к тому же малость глуповат. Но скандалов они не устраивают и вроде не воруют. У них есть грядки, сажают лук.— Это все Петеритис, Графа на грядке я не видел ни разу, — возражает мужчина. — Петеритис любит копаться на огороде, и, пока не дошел до ручки, сад у него был вполне приличный.— Если я вас правильно понял, они живут вместе?— Какое там вместе? Этот пропойца просто сел на шею бедняге Петеритису. Он мне сам плакался, а теперь, говорит, отнимает всю пенсию, до копеечки. Когда Петеритис не отдает добровольно, Граф бьет его кнутом.— Так ведь сами же вместе и пропивают! Как начнут, так целыми днями из будки не вылезают, черт знает что они там лакают. Неужели Граф отмочил что-нибудь, раз милиция разыскивает?— Он не работает.— А разве он уже не на пенсии?— Думаю, нет.— Да, говорят, теперь можно нажить большие неприятности, если не работаешь. И правильно! Посмотрите — к винной лавке не протолкаться ни утром, ни вечером.— Тоже мне мировой радетель! — жена обрывает мужа. — С тобой не посоветовались!— А ты помолчи, когда я с человеком разговариваю!Я совсем не заинтересован в семейном конфликте, поэтому спрашиваю, когда они в последний раз видели Петеритиса и Графа Кеглевича.— Давно уже. В конце лета.— И с тех пор они тут не показывались?— Думаю, что они здесь. Снега еще не было, когда я привозил сюда стройматериалы и видел, как у них дымилась труба. Это с неделю или чуть больше назад, точно число не скажу. Домишко Петеритиса вы найдете легко, это близко. На левой стороне — единственная будка с трубой.Попросить, чтобы проводил? Не стоит. Один я меньше привлеку внимания. Если не найду, вернусь.Спрашиваю, как потом выйти к дому сторожа. Мужчина выходит вместе со мной за калитку и, показывая рукой, объясняет:— Вообще-то, есть тут и более короткая дорога, но вы обязательно заблудитесь. Когда весной все зазеленеет, даже я иногда путаюсь, где сворачивать направо. А знающему дорогу — тут идти минут пять.Домишко замечаю еще издали. Из-за железной трубы. Черная, высокая — наверно, тяга здесь плохая, — она напоминает вертикально поднятый ствол пушки. Если подойти ближе, видны толково сделанные оттяжки. На них труба устойчиво держится и в осеннее ненастье. В саду несколько больших старых груш, и сам домишко, конечно, тоже очень старый — об этом свидетельствует черепичная крыша и конструкция дома: это как бы миниатюрная копия большого здания. Время не пощадило дощатые стены, но они еще держатся благодаря нескольким слоям облупившейся краски: домишко давно не видал кисти. А вот труба совсем новехонькая, и хотя на фоне спокойного пейзажа она выглядит как инородное тело, но свою непосредственную задачу, видно, выполняет безукоризненно.Домик в два окна, одно из них обращено к дороге, поэтому я прохожу мимо ровным шагом, стараясь не смотреть в упор, на случай, если в доме кто-нибудь есть. Однако там, по-видимому, все же никого нет — ни возле калитки, ни за ней, на грязи никаких следов тоже не видно.Отойдя на приличное расстояние, останавливаюсь и делаю вид, что рассматриваю совсем другую модель современной микроархитектуры, а на самом деле все внимание обращаю на собственность Петериса Цепса: на углу домика под дощечкой с номером огородного участка прикреплена еще одна — на ней четко написано «П. Цепс».Меня удивляет, что собственность не в таком уж запущенном состоянии — на окнах даже занавески. Так или иначе, но вонючка Грунский, он же Граф Кеглевич, сюда не вписывается.Раз уж Граф, пусть будет Граф. Это нам не в диковинку. Слыхали мы и про чиекуркалнских Атаманов и про Лукового Короля Видземского рынка, но почему именно Кеглевич? Почему именно Граф Кеглевич? Должна же быть причина для такого прозвища. Пока я лишь недоуменно пожимаю плечами.Я приготовил невинную отговорку на случай, если мне откроют. Притворюсь, что заблудился и ищу выхода из этих лабиринтов.Калитка заперта, звонка нет.— Эй! — кричу. — Есть тут хоть одна живая душа? Эй!— В чем дело, чего орете? — сзади из кустов малины высовывается голова старика с сердитым лицом. Но мой облик его сразу успокаивает: наверно, я не очень похож на дружков из компании Графа и Петеритиса, которую он привык здесь видеть.— Где хозяин?— Значит, нет, если не отворяет.— Мне сказали, что он обычно дома.— То живет, то вдруг пропадает на целую неделю… Вчера его тоже не было. Какой с него спрос, если тут не все в порядке, — старик выразительно стучит пальцем по лбу. — У такого ничего не поймешь, ничего не узнаешь!Прежде всего надо найти Ивара. Возможно, что преступление было совершено здесь. Даже очень возможно.Как сказал Шеф? В кино все сложно, а в жизни все просто.Умен!
Мои надежды начинают таять. У Ивара тоже лицо вытянулось.— Цепс… Цепс… Цепс… — бубнит огородный сторож, или смотритель, или еще как-нибудь изящнее (с тех пор, как дворников стали называть операторами улицы, я уже не уверен, что знаю названия профессий), и его кадык ходит вверх-вниз по худой шее. В комнатушке жарко натоплено, а этот мерзляк одет в теплый свитер, из-под которого видны воротник и манжеты фланелевой рубашки. — Цепс… Цепс… Цепс… должен быть! Здесь должны быть все… Я его хорошо знаю, он из старых… Его родственники посадили этот сад еще до войны… Петеритис, не так ли?— Да, Петерис Цепс… — Я называю номер участка.— Он раньше жил здесь же, через улицу Иередню, кажется, на самом углу… Наверно, и теперь еще живет… А где же ему жить! Вы его легко найдете, там всего несколько домов…— Нам нужен точный адрес, — твердо говорю я.— А как же! Адрес должен быть! Найдем. Здесь ничего не может потеряться!Ивар смотрит на кучу бумаг в ящике стола с нескрываемым отвращением. Не потому, что из-за небрежности старика мы потратили несколько часов на поездку в исполком и копанье в картотеках, а потому что любовь к порядку, доходящая до бюрократизма, у Ивара в крови. Это его качество может даже разозлить. Да его каллиграфический почерк: каждая буква у него словно нарисована, того и жди примется их раскрашивать. Он даже виньетки умеет рисовать. Во времена до изобретения Гутенберга за переписывание священных книг в тихой монастырской келье он получил бы отпущение всех своих грехов, а их не так уж мало.
С Иваром мы познакомились так, как обычно знакомятся с новичками оперативной службы, прибывшими из университета или из школы милиции. Мне позвонили из районного отделения, что ночью задержана группа, специализировавшаяся на ограблении гаражей. Главарь только что начал сознаваться, чтобы к моменту суда иметь хоть какие-нибудь смягчающие вину обстоятельства. Его слезливые признания были вызваны еще и другой причиной: если милиции удастся найти какую-то часть из проданных вещей, то материальный убыток понесет покупатель краденого, а для виновного удержания по исполнительному листу сократятся как раз на эту сумму. Будучи рецидивистом, главарь не мог не знать этого. Группа совершила около тридцати ограблений, и два из них — в пределах моего участка. Дневников взломщики не ведут, и некоторые факты у них из головы улетучиваются, поэтому очень полезно бывает поприсутствовать во время дознания, задать кое-какие вопросы, относящиеся к интересующему участку, — практика показывает, что в таких случаях можно почерпнуть много полезных сведений.В углу кабинета, где допрашивали преступника, сидел высокий парень атлетического сложения. Я понял, что он пришел сюда из какого-то районного отделения, с той же целью, что и я. Меня только удивило, что он все время что-то записывал в книжечку. Девять десятых сыщик должен держать в голове, а увековечивать все это на бумаге — задача следователя.Тут кто-то вошел и сказал несколько слов на ухо моему коллеге за письменным столом. Он сразу выслал арестованного в коридор — оставить там его можно было смело, выход из здания все равно для него закрыт.— Только что видели Лея Ненасытного. Он зашел в столовую, — сообщил нам коллега, вынимая из сейфа пистолет. Вокруг сразу началось оживленно-нервозное движение: заходили работники из соседних кабинетов, торопливо обсуждали, как действовать, проверяли, надежно ли закреплено оружие под мышкой — кое-кто совал пистолет прямо за пояс, если так казалось удобнее.Тут выяснилось, что, как всегда, не хватает транспорта, раздобыли двое «Жигулей» и мотоцикл с коляской. Можно было, конечно, подождать помощи из городского управления, но в таких случаях каждая минута на счету, а из управления до отделения ехать с четверть часа. И вообще — просить о помощи не принято, всегда стараются обойтись своими силами.Меня и того атлетического парня — любителя писать — конечно, сразу включили в команду. В качестве запасных, потому что мы были без оружия.О существовании Лея Ненасытного я знал только по информативным сводкам, отражающим события в городе за сутки. В последнее время в связи с квартирными ограблениями это имя появлялось в них раза три или четыре: Лея узнали потерпевшие. Хозяин одной из квартир неожиданно пришел домой, когда воры — необычно большая группа из шести человек — уже завязывали узлы и запирали чемоданы. Тогда старший из взломщиков — не Лей Ненасытный, а другой, — угрожая револьвером, заставил мужчину молчать. Затем они привязали его к стулу, заткнули рот и, чтобы не скучал, даже включили телевизор. В том, что в остальных случаях кражи совершила также группа Лея Ненасытного, уверенности не было, однако «почерк» и число участников совпадало. Такая большая группа могла стать, — а фактически в то время уже стала, — чрезвычайно опасной, ее дальнейшее существование было чревато самыми неожиданными последствиями. Револьвер, должно быть, долго держали возле носа пострадавшего — в своем путаном заявлении он очень связно в двух местах написал: «Большой револьвер черного цвета. Ствол восьмигранный, на одной из граней на иностранном языке написано: J. B. Rouge Fils a Liege». Снизу на рукоятке было кольцо для шнурка, но теперь остался только выступ, который служил для кольца гнездом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33