И пут
ь у него был только один Ч к слуховому окну, последнему у глухой стены бра
ндмауэра.
И, прислушиваясь к стесненному дыханию Саидова, притаившегося от меня в
пяти метрах, я с режущей остротой понял, что такое уже было в моей жизни, чт
о происходящее сейчас на пятом этаже окраинного старого дома уже случил
ось со мной когда-то, что происходит ужасная реконструкция бушевавших в
детстве игр, где мы носились по чердакам с деревянными автоматами и убив
али друг друга пронзительными криками «пах-пах», «таЧ тат-та», а сейчас
жизнь и моя служба, мой долг и ответственность перед людьми, ничего не вед
ающими об этом, вдруг вернули меня в детское воспоминание, но впереди за к
аменным простенком не мой сосед, мальчишка Ч одноклассник, а убийца, зве
рь, истязатель, и он не станет мне кричать «тах-тах», и я навсегда убежал из
прошлого, и не человек я сейчас, а только приклад к своему черному тяжелом
у пистолету системы «Макаров».
И все, вложенное в меня долгими годами Кольянычем, все наши нескончаемые
беседы бесследно истаяли Ч я забыл всё, и, кроме страстного стремления п
опасть в зверюгу в момент его броска, я ничего больше не чувствовал. Откуд
а-то с закраин памяти пришло жуткое воспоминание Ч грязная маленькая к
омнатушка, забрызганная почти до потолка кровью, съежившийся маленький
труп в углу, отпечатки ладоней Саидова на стене Ч черноЧ красные жирны
е кляксы на блеклой клеевой покраске Фотоснимки сброшенной с поезда жен
щины. Трясущиеся, словно контуженные недавним страхом свидетели нападе
ния на сберкассу в Дегунине.
Саидов зашевелился, зашебуршал в своем укрытии, и я понял, что йогская спо
собность останавливать дыхание Ч это не выдумка. Я не дышал, я ждал, потом
у, что сообразил: он подманивает меня, не станет он шуметь перед броском, н
о в косом луче солнечного света, пронизанном дымящейся пылью, мелькнула
тень, быстро удаляющаяся в сторону окна. Слишком быстро.
Я чуть подался вперед, но вовремя остановился Ч тень с хрустом рухнула н
а шлак. В полумраке я успел разглядеть, что это большая бельевая корзина, к
оторую кинул перед собой Саидов в расчете на мой немедленный рывок, и тог
да бы он снял меня влет. И почти сразу же с пронзительным визгом, воем, звер
иным ревом он выскочил из-за поперечной балки и рванулся на прорыв Ч на м
еня, через меня, по мне Ч к слуховому окну, к своей крысиной свободе.
Чуть взмокший от напряжения указательный палец, живший от меня совершен
но отдельно, будто он принадлежал кому-то другому Ч настолько я не чувст
вовал его, Ч вдруг сам по себе стал плавно сгибаться, сминая упружистое с
опротивление спускового крючка, и выстрела я не услышал и в первый миг не
понял, почему подпрыгнул вверх Саидов, будто его ударили с размаху доско
й в грудь. Только в кино я видел до этого, как падают убитые. Там это все прои
сходило долго, картинно, умирающий еще делал несколько шагов и успевал с
казать, что-то значительное, а Саидов умер мгновенно. Из своего странного
прыжка он резко завалился головой назад и тяжело рухнул на шлак. Его пист
олет отлетел далеко в сторону, но я не сразу решился подойти к нему Ч не в
ерил, что этот неуловимый бандюга мертв. Оседали клубы пыли, где-то внизу
засигналила милицейская сирена, а здесь все было тихо. Я переложил писто
лет в карман, поднес руку к лицу и с испугом подумал, что вот этой самой рук
ой я только, что убил человека. И охватила меня ужасающая тоска Ч страшно
е чувство, будто ктоЧ то взял в ладонь твое сердце и несильно, но властно
сжал его. Вся кровь вытекла из него, а новая не втекла, и полнейшая пустота
поглотила, объяла беспросветная чернота, словно я провалился в бочку с в
аром.
Мне было тогда двадцать пять лет.
И, угадывая эту тоску и отчаяние, страх неверно угаданного призвания, Кол
ьяныч сказал мне:
Ч Сынок, ты выбрал себе судьбой войну… Эта война будет идти и через века,
когда о других войнах люди на земле забудут. Она всегда будет справедлив
ой, потому, что должна защитить мирного человека от зла и хитроумия плохи
х людей… а злые люди, к сожалению, будут жить и через века… Поэтому тебе вы
дали оружие…
Да, я сам выбрал себе судьбу, но перед этим много лет подряд Кольяныч в сам
ых разных ситуациях, по самым разным поводам и в самых разных сочетаниях
примеров пояснял: мир жив и будет жить до тех пор, пока есть люди со странн
ым призванием Ч один за всех, а теперь он умер.
Нелепо называть предместье Рузаева пригородом. В городском титуле само
го-то Рузаева было предостаточно самозванства, и обязан он был городски
м званием консервному заводу, паре текстильных фабрик и кирпичной четыр
ехэтажной деревне в центре Ч с обязательным комплексом из Дома быта, До
ма торговли и Дома связи.
И все Ч таки пригород был Ч остаток старого, не реконструированного Ру
заева Ч бывшее мещанское предместье, составленное из аккуратных домиш
ек с резными наличниками, лавочкой у ворот и густыми зарослями бузины и р
ябины вдоль заборов. Перед домами сидели старухи, придвинув к самой обоч
ине жестяные ведра с букетами пышной сирени и стеклянные банки с нарцисс
ами и первыми тюльпанами. У старух был такой отрешенный вид и они всегда н
астолько высокомерно отказывались сбавить цену на свои цветы, что у меня
давно возникла мысль, будто они и не хотят их продавать. Просто так сидеть
днем сложа руки неприлично вроде бы, пускай думают эти странные люди в пр
оносящихся по дороге машинах, что они присматривают за цветами, а чего за
ними присматривать. Кто их тут возьмет, кому они нужны? Ведь город и так то
нет в клубах душноЧ сиреневой, густо-фиолетовой, серебристо-белой сире
ни.
Перед перекрестком у ярко-зеленого забора сидела бабка Ч горбунья с ре
зко вырубленным лицом тотема с острова Пасхи. Настоящая Аку-Аку. Я плавно
притормозил у ее ведер, чтобы не засыпать придорожной пылью, вылез из маш
ины и нисколько не удивился, что бабка в мою сторону и глазом не повела.
Ч Сколько стоят ваши цветы?
Ч Два рубля, Ч величественно сообщила старуха.
Ч Мне много надо… Ч неуверенно начал я. Бабка не спеша оборотила ко мне
свой каменный лик Ч ее, видно, удивило, что я покупаю много цветов, направ
ляясь в Рузаево, а не в Москву.
Ч А на, что тебе много? Ч спросила она и пронзительно вперилась в меня.
Ч На праздник едешь? На свадьбу?
Ч На похороны, мать…
Старуха тяжело вздохнула, и вздох будто бы размягчил ее жесткое лицо.
Ч Наш, рузаевский, опочил?
Ч Ваш… Он был много лет директором школы… Коростылев его фамилия… Може
т, знали?
Ч Издаля… Мы тут все друг друга знаем… Мои у него не учились… Раньше конч
или, а внучки уже в городе в школу пошли… Каждый год летом сюда приезжали…
а ноне не приедут… На море, говорят, поедут. Чудно! На море! Чем тут плохо Ч
то?.. Я вон года свои выжила, а море так и не видала…
Говоря все это, она бережно сливала из ведер воду, осторожно достала пышн
ые охапки цветов, протянула мне:
Ч На, держи… а я пойду. Ч Потом с интересом взглянула мне в лицо: Ч а ты-то
кем доводишься покойному? Сын?..
Ч Как вам сказать… Ну, вроде бы… Ученик я его…
Ч Да Ч а? Ч удивилась бабка и решительно тряхнула головой: Ч Хорошо, зн
ачит, дед жизнь прожил, коли хоть один ученик проводить явился…
Ч Он хорошо прожил жизнь, Ч заверил я Ч Сколько я вам должен?
Ч Нисколько, Ч хмыкнула бабка. Ч Мне уж самой скоро не деньги, а цветы н
адобны будут…
Я сел за руль, и Галя спросила:
Ч О чем ты с ней так долго говорил?
Ч О цветах… О Кольяныче… О жизни…
Галя поджала нижнюю пухлую губу и грустно пожаловалась:
Ч Ты готов говорить о цветах и о жизни с незнакомой дикой старухой… Со мн
ой не хватает терпения и времени…
Дорога помчала на взгорок Ч в конце улицы уже был виден дом Кольяныча.
Ч Галя, мне кажется, что ты не хочешь говорить со мной о жизни, а хочешь зас
тавить меня воспринимать жизнь по-своему. Вообще, по-моему, происходит ош
ибка Ч ты любишь вовсе не меня, а совсем другого человека и страдаешь отт
ого, что я никак не становлюсь на него похожим.
Ч Может быть, дорогой мой… Во всяком случае, такие банальности начинают
говорить перед расставанием… Дело в том, что твоя профессия идеально нал
ожилась на твой характер, и ты превратился в одинокого волка Ч тебе никт
о не нужен…
Ч Разве? Ч искренне удивился я. Ч Я этого раньше как-то не замечал.
Ч Уж поверь мне! Беда в том, что ты людей не любишь, к каждому ты предъявляе
шь невыполнимые требования. И от этого мне так тяжело с тобой! Я человек от
крытый, я люблю людей.
Я резко затормозил машину, так, что у Гали мотнулась голова и она не смогла
завершить свое гуманистическое выступление. Выключил зажигание, отвор
ил дверцу и сказал ей:
Ч Я думаю, что говорить «я люблю людей» так же пошло и глупо, как заявить, ч
то «я умный и бескорыстный человек». Люди не вырезка с грибами, и любить их
Ч ежедневный труд души, страдание и служение им, а не кокетливая болтовн
я! За всю жизнь я не слышал от Кольяныча ни слова о его любви к людям. Все, по
шли.
У калитки стояла какая-то женщина, которая сразу сказала:
Ч Опоздали вы маленько Ч Николай Иваныча из школы хоронили… Вы прямо н
а кладбище поезжайте, может, поспеете до схоронения… Лариса сказала, что
на поминки часа в два вернутся… а вы знаете, где кладбище?
Ч Знаю, спасибо…
Я повернулся к машине, и тут разнесся протяжный визг, острый, высокий вой,
гневный лай, опадающий в жалобный, тонкий скулеж. Барс. Это Барс услышал и
узнал мой голос.
Ч А где собака? Ч спросил я женщину.
Ч В доме пока заперли, Ч вздохнула тяжело она. Ч Жалко пса, прям как чел
овек убивается… В сенях его пока оставили, а то бы на кладбище побежал… Не
дело это… Как все вернутся Ч выпустим… а времени пройдет сколько Ч то, г
лядишь, привыкнет пес… Дети родные Ч и те привыкают… Все привыкают… Мер
твого-то не воротишь…
Я взбежал по ступенькам, распахнул дверь, и Барс черным лохматым комом вы
валился мне навстречу, встал на задние лапы, лизнул жарко в лицо, тяжело ды
ша, забил тугой метлой хвоста по струганным доскам крыльца.
Ч Куда вы его? Ч закричала женщина. Ч С ним Ларка и та не может справить
ся! Убежит он теперь…
Ч Некуда ему бежать, Ч сказал я Ч Поехали со мной, Барс…
Барс улегся на заднем сиденье, свернулся клубком, засунул морду под лапы
и замер, а я погнал машину обратно Ч через безлюдный центр, через Приречь
е и Маросановку Ч к кладбищу.
По всем статям Барс мог бы сойти за овчарку, если бы не вялые уши и загнуты
й кренделем вверх хвост. Несколько лет назад этот симпатичный беспород п
риблудился к Кольянычу и остался навсегда. Тогда еще я спросил Кольяныча
, почему он раньше не держал собаку.
Ч Раньше не мог себе позволить, Ч усмехнулся он, Ч а теперь могу…
Ч Почему? Ч удивился я.
Ч А она теперь со мной на всю жизнь Ч до конца. Обычно люди, когда берут со
баку, не задумываются над тем, что почти наверняка переживут ее, а собака н
е стул, не костюм. Вместе с ней потеряешь часть себя, а теперь все по Ч чест
ному Ч никому не ведомо, кто из нас кого провожать будет…
Вот и вышло, как он хотел Ч Барс его провожает.
Опоздали мы на похороны. Подъехали к воротам кладбища, а оттуда люди уже в
ыходят. Много стариков, много детей в школьной форме. И множество каких-то
не распознанных мною людей в одинаковой одежде и с одинаковыми лицами
Ч мне всегда толпа у гроба кажется неразличимой. Только старики и дети з
апоминаются, они ни на кого не похожи, каждый сам по себе.
Я оставил Барса в машине, и мы с Галей прошли по единственной аллейке клад
бища, почти до самого конца, туда, где за невысоким забором густо разросли
сь осокори и вербы и далеко видна утекающая к югу река.
Холм из цветов и жестяная табличка «Николай Иванович Коростылев, 73 лет». П
ригорюнившаяся, с сухими глазами стояла Лариса, опираясь на дебелое плеч
о своего Владилена, дежурно Ч огорченное лицо которого никак не могло с
крыть бушующих в нем жизненных соков. Понурые, уставшие от неприятной и н
е очень понятной им печальной процедуры, ковыряли носками ботинок песок
двое их мальчишек.
И незнакомая мне совсем молодая женщина в черном платье.
Владилен, истомленный ролью скорбящего родственника, откровенно обрад
овался мне, замахал рукой, и в его гостеприимно приглашающих жестах было
облегчение человека, получившего возможность размять затекшие конечно
сти.
Ч Жалко, очень жалко старика, Ч сказал он мне физкультурным голосом и р
азумно-рассудительно добавил: Ч Да ведь сам вместо него не ляжешь…
И по тому, с каким деятельным интересом он смотрел на стоящую за мной Галю
, было ясно, что он не только сейчас не собирался ложиться под жестяную таб
личку вместо Кольяныча, но и вообще мысль о возможности собственной смер
ти в будущем кажется Владику совершенным абсурдом.
Лара медленно, будто спросонья, повернула к нам голову, долго смотрела на
меня, словно припоминала, кто я такой, потом сделала неуверенный шаг навс
тречу, уткнулась мне лицом в грудь и тихо заплакала. И сквозь всхлипывани
я я слыхал ее тихие причитания:
Ч Как же можно так… Он ведь в жизни мухи не обидел… Он добрый… Боже мой, ка
кое зверство…
Я не мог понять, о чем она говорит. И спросить сейчас не мог. Просто обнимал
за плечи и тихо гладил по спине. Охапки подаренной мне бабкой сирени упал
и на дорожку, и неловко переминавшийся Владик наступал своими желтыми мо
касинами на сочные гроздья фиолетово-синих цветов.
Ч Поехали, Ларочка, домой, Ч сказал я. Ч Потом поговорим…
Ч Да Ч да, Ларок, надо ехать, Ч готовно подхватил Владик.
Ч Слезами тут не поможешь, а дома надо еще оглядеться, все проверить Ч л
юди ведь званы, помянуть надо отца добрым словом… а со Стасом потом погов
орим, я ему сам расскажу…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21