— В таком случае скажите мне вот что: она могла бы писать эти письма?
Брови Кэмпиона взлетели над очками.
— Мне трудно судить, не настолько хорошо я её знаю, буркнул он. — Скорее, она на такое не способна.
— И я так думаю. Я…Я ей просто восхищаюсь! — Люк говорил откровенно. — Но никогда ведь не знаешь, верно? — Он выставил свою могучую ладонь. — Только подумайте. Одинокая женщина, счастливые дни миновали, осталась только скука да ненависть этих старых развалин. Может они и именуют её «дорогая наша благодетельница», а она старается поддержать дом на уровне… — он запнулся, потом порывисто заявил: — Не подумайте, что я её в чем-то обвиняю. У каждого в душе есть тёмные закоулки. И мне кажется, что выявляют их только обстоятельства. Я ни в чем не упрекаю бедняжку, просто хотел бы знать. Может быть, она намеревалась избавиться от всего этого сборища и не знала, как это сделать. А может потеряла голову из-за доктора и хотела ему насолить. Разумеется, для таких вещей она несколько старовата.
— Кто-нибудь ещё входит в расчёт?
— Мог ли писать кто-то ещё? Человек пятьсот. Любой из пациентов доктора. Он набрался весьма странных манер с той поры, как женился на своей бабище. А теперь вернёмся к улице. Не могу заниматься всеми домами по очереди, иначе до ночи не кончим. Вы пока выпейте. Но постараюсь описать её общий характер. На углу, напротив театра, — магазин колониальных и скобяных товаров, хозяин родом из деревни, но в Лондоне живёт лет пятьдесят. В магазине хозяйничает так, словно это торговая фактория, затерянная где-то в лесной глуши. Предоставляет кредит. У него вечные неприятности, сыр держит рядом с парафином и очень переменился после смерти жены. Палинодов знал всю жизнь. Их отец помог ему сделать первые шаги в Лондоне, и если бы не он, под конец месяца они умирали бы от голода.
Рядом с магазином — угольный склад. Хозяин — человек здесь новый. Потом кабинет врача. Дальше овощной магазин. Очень милые люди; у них множество дочерей с размалёванными лицами и немытыми руками. Далее, мистер Кэмпион, аптекарь — он понизил голос, но даже тогда сила его была столь велика, что дрожала деревянная обшивка. Внезапная тишина, когда он умолк, стала отдыхом для ушей.
— Аптекарь важнее всех? — подтолкнул его собеседник, увлёкшийся нарисованной картиной.
— Папаша Уайлд даже в кино был бы любопытен, — пояснил Чарли Люк. — Что за заведение! А какие товары! Вы когда нибудь слышали о «Сиропе от кашля матушки Эплъярд, излечивающем также внутренности»? Разумеется нет, но могу ручаться, что ваш дедушка им пользовался. И если хотите, вы его получите, причём в оригинальной упаковке. Там десятки заваленных всякой всячиной маленьких шкафчиков, а пахнет как в спальне старой девы, так что голова идёт кругом. И посреди всего этого восседает как король папаша Уайлд, смахивая на вашу бабушку, с крашеными волосами, вот с таки воротничком — он задрал подбородок и вытаращил глаза, — с чёрным галстуком и в нанковых брюках. Когда старый Джо Боулс с сыном Панталоне выкопали мисс Рут Палинод, а мы все мёрзли, дожидаясь, пока мистер Доберман заполнит свои проклятые протоколы, должен признать, я подумал о папаше Уайлде. Не хочу сказать, что он написал что-то подобное, но готов побиться об заклад, что это взято с его аптечного склада.
— Когда будут готовы анализы?
— Пока есть предварительный результат. Полное заключение — не раньше вечера. Надеюсь, до полуночи. Если яд был дан сознательно, разбудим похоронных дел мастеров и немедленно выкопаем брата. Такой у меня приказ. Терпеть не могу подобной работы. Столько камней и вони… — он встряхнул головой, как мокрый пёс, и отпил большой глоток виски.
— Речь идёт о старшем брате, если я правильно понял? Старшем из Палинодов?
— Да. Об Эдварде Палиноде, умершем в возрасте шестидесяти семи лет в марте месяце. Сколько прошло? Семь месяцев. Интересно, в каком он состоянии. Это сырое старое кладбище, и процесс разложения прогрессирует быстро.
Кэмпион усмехнулся.
— Мы остановились в тёмном аптечном складе. Куда пойдём дальше? Прямо к Палинодам?
Инспектор помолчал, глубоко о чем-то задумавшись.
— Пожалуй, можно, — неожиданно легко согласился он. — По другую сторону улицы только старый зануда Боулс, вход в тупик, где когда-то были конюшни, потом банк — маленький филиал Банка Клоджа и подозрительная забегаловка «Под Лакеем». А теперь, пожалуйста, переходим к самому дому. Он стоит на углу, по ту же сторону, что и аптечный склад. Большой, на высоком цоколе, невозможно запущенный. С одной стороны — небольшой дворик, якобы садик, посыпанный песком и обсаженный лавровыми кустами. Сейчас там полно бумажных пакетов и котов.
Он умолк. Былой энтузиазм испарился, глазами — щёлками инспектор всматривался в Кэмпиона.
— Знаете что, — сказал он с неожиданным облегчением, — мне кажется, что сейчас я могу показать вам капитана.
Тихо встав, он с неожиданной ловкостью, характерной для очень сильных людей, снял большой, оправленный в раму плакат — рекламу ирландского виски — который висел посреди стены. За ним находилось застеклённое окошко, сквозь которое бдительный хозяин мог сверху обозревать общий зал. Перегородки, разделяющие части бара, расходились от главной стойки, словно спицы колёса, и в каждом отсеке толпился народ. Оба наклонились вперёд и взглянули вниз.
— Я его вижу, — шёпот Чарли Люка походил на отдалённую артиллерийскую канонаду. — Он в баре. Высокий старик вон там, в углу. В зеленой шляпе.
— Тот, что разговаривает с Прайс-Уильямсом из «Сигнала»? — Кэмпион заметил прекрасной лепки голову самого прожжённого из лондонских криминальных репортёров.
— Прайс ничего не знает. Ему скучно. Посмотрите, как он зевает, — тихо заметил детектив. Это был глас эксперта, опытного, терпеливого, поглощённого своим делом.
У капитана сохранилась явно армейская выправка. Было ему уже под шестьдесят, и он без проблем встречал старость, сохраняя стройность фигуры. Волосы и тонкие усы были подстрижены так коротко, что цвет их определить стало трудно — ни светлый, ни седой. Кэмпион не слышал его голоса, но допускал, что хоть и приятный по тембру, он явно был легкомысленным. Догадывался также, что кисти рук его сверху покрыты коричневыми пятнами, как шкура жабы, и что он, вероятно, носит неброский перстень и всегда имеет при себе визитки.
Кэмпиона удивило, что сестра такого человека могла считать кусок картона с автомобильной вуалью головным убором, и он сказал об этом. Люк торопливо извинился.
— Ох, прошу меня простить. Я должен был пояснить вам сразу. Он не из Палинодов. Просто живёт в их доме. Рени забрала его с собой. Он был её любимым жильцом и занимает теперь одну из лучших комнат. Зовут его Алистер Ситон, служил кадровым офицером в армии, откуда вынужден был уйти по состоянию здоровья. Кажется, сердце. У него примерно четыре фунта четырнадцать шилингов ренты в неделю. Но джентльмен до мозга костей и делает все, чтобы держаться на уровне, бедняга. Свои визиты в паб хранит в строжайшей тайне.
— О Боже, — заметил Кэмпион, — это сюда он ходит, когда говорит, что у него очень важная встреча в городе?
— Не иначе. — Люк кивнул. — Встреча с кружкой пива. И противореча сам себе, он наслаждается этим обманом. С одной стороны считает унижением то, что приходится бывать в столь отталкивающем месте, но с другой стороны его это очень ободряет.
С минуту оба молчали. Взгляд Кэмпиона блуждал по толпе. Наконец он снял очки и, не оборачиваясь, спросил:
— Почему вы не хотите говорить о Палинодах, инспектор?
Чарли Люк налил себе снова и посмотрел поверх бокала, взгляд его стал неожиданно откровенен.
— Потому что не могу, — признался он.
— Почему?
— Я их не понимаю, — он сделал это признание тоном мудреца, сознающегося в своём невежестве.
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что сказал. Я не понимаю, что они говорят. — Он снова сел на край стола и беспомощно развёл мускулистыми руками. — Если бы речь шла про иностранный язык, взял бы переводчика, но дело совсем в другом. Не то, чтобы они не хотели говорить. Говорят часами, даже слишком любят это дело. И когда я выхожу от них, в голове моей гудит, словно читаю рапорт до передачи машинистке, чтобы проверить, все ли слова читаемы. Она тоже не понимает.
Вновь наступила пауза.
— А что, слова такие…длинные? — неуверенно рискнул Кэмпион.
— Нет, вовсе нет. — Люк не обиделся, только стал ещё грустнее. — Их пятеро, — наконец сказал он. — Двое мёртвых, трое живых: Лоуренс Палинод, мисс Ивэн Палинод и самая младшая Джессика Палинод. Та, что получает милостыню в парке. Ни у кого из них нет денег и одному Богу известно, зачем кому-то их убивать. При том они не настолько помешанные, как судят некоторые. Я уже совершал эту ошибку, можете мне поверить. Впрочем, вам нужно видеть их самому. Когда вы туда переберётесь?
— Я подумал, что лучше всего сразу; у меня тут с собой чемодан.
— Для меня это хорошая новость, — довольно буркнул инспектор. — Вход сторожит наш человек, который знает вас в лицо. Зовут его Кокердейл. Мне очень жаль, что не могу рассказать вам больше об этих людях, но они такие старомодные и совершенно необычные…Не слишком мне нравится это определение, но оно лучше всего их характеризует. — Перегнувшись через стол, он похлопал себя по животу. — Я дошёл до такого состояния, что при одной мысли о них мне плохо делается. Как только получу заключение экспертов, сразу вам сообщу.
Кэмпион допил свой стакан и взял в руки чемодан. Тут ему пришла в голову новая мысль.
— Да, а кто такая та юная черноволосая девушка? Лица её я почти не видел.
— Это Клития Уайт, — спокойно пояснил Люк. — Племянница. Когда-то Палинодов было шестеро. Одна сестра сбежала, вышла замуж за врача и уехала с ним в Гонконг. Во время путешествия судно потонуло и оба едва не погибли, так что ребёнок родился, когда мать ещё не просохла от морской воды. Оттуда её имя. И не спрашивайте меня больше. Так мне сказали:"Оттуда её имя."
— Понимаю. И она тоже живёт у Рени?
— Да. Родители отправили её на родину, что оказалось счастливой идеей, поскольку оба впоследствии погибли. Она тогда была маленькой девочкой. Теперь ей восемнадцать. Работает помошницей в канцелярии «Литературного еженедельника». Наклеивает почтовые марки и рассылает экземпляры подписчикам. Как только научится печатать на машинке, получит повышение.
— А кто тот парень?
— С мотоциклом? — вопрос был задан с такой страстью, что Кэмпион даже вздрогнул.
— Мотоцикла тогда в парке я не видел.
Лицо Чарли Люка потемнело, а густые брови насупились над светлыми глазами.
— Чудная пара: щенок и потерявшийся котёнок, — со злостью бросил он, а потом поднял взгляд и вдруг обезоруживающе чистосердечно рассмеялся, добавив: — Такой маленький милый котёнок. Ещё даже глазки не прорезались.
Глава 4.
ТЫ ДОЛЖЕН БЫТЬ ОСТОРОЖЕН
Кэмпион тихонько подошёл к началу лестницы, откуда через зарешеченное окошко мог заглянуть в сердце Портминстер Лодж.
Увидел он Рени, выглядевшую так же, как и десять лет назад, когда они познакомились. Она сидела за столом, в профиль к нему, разговаривая с кем-то невидимым. Возраст мисс Рапер все ещё можно было определить как «под шестьдесят», хотя вполне возможно ей было лет на восемь-десять больше. Миниатюрная женщина все ещё прекрасно держалась, как в то время, когда пожинала успехи на провинциальной сцене, и волосы её все ещё были хороши, хотя возможно уже не столь рыжи.
Одета она была для визита — в изысканную цветную шёлковую блузку и элегантную чёрную юбку, не слишком короткую. Шаги Кэмпиона Рени услышала, когда тот был уже на середине коридора, прокладывая себе путь среди молочных бутылок. Он успел окинуть взглядом её лицо — чуть островатый нос и слишком широко расставленные глаза, обращённые в сторону окна, прежде чем она торопливо встала, чтобы осторожно приоткрыть дверь.
— Кто там? — Слова звучали мелодично, как песенка. — Ах, это ты, мой милый. — Она вела себя естественно, но все же чуть позировала, словно на сцене. — Входи, прошу тебя. Как это мило, я так ценю твоё внимание и никогда этого не забуду. Как матушка? Все в порядке?
— В полном порядке, — ответил Кэмпион, который, осиротев десять лет назад, привык играть свободно свою роль.
— Да, знаю, у тебя нет причин жаловаться на жизнь, — она похлопала его по плечу, уважительно и внимательно к нему присматриваясь.
Сидели они в типичной старомодной кухне в цокольном этаже, с каменным полом, множеством труб и удивительных закоулков. Не слишком весёлое это место оживляли не меньше сотни театральных фотографий разных эпох, занимавших половину стен, и яркие лоскутные половики.
— Кларри, — продолжала хозяйка все с тем же деланным весельем, — ты, вероятно, не знаком с моим племянником Альбертом. Он из Бари, представитель процветающей части нашего семейства. Юрист, что может нам сейчас пригодиться. Его мать написала мне, что он мог бы помочь, и я послала ей телеграмму. Тебе я не говорила, — боялась, что ничего из этого не выйдет.
Лгала она вполне прилично для старой, опытной актрисы, а смех звучал свежо и молодо, доказывая, что сердце её ничуть не постарело.
Кэмпион от всей души её расцеловал.
— Я так рад вас видеть, тётушка, — сказал он и она покраснела, как девочка.
Мужчина в пуловере цвета сливы как раз ел бутерброд с сыром и маринованным луком, уперев ноги в носках на поперечину кресла. Теперь он встал и перегнулся через стол.
— Рад с вами познакомиться, — буркнул мужчина, протягивая старательно наманикюренные пальцы. Ногти его, как и блеск золота в ухмылке, и густые светлые волосы, заметно отступившие со лба, но тщательно уложенные волнами, были обманчивы — несмотря на холёный вид его изрытое глубокими морщинами лицо было симпатичным и в нем заметён был здравый рассудок. В треугольном вырезе пуловера виднелась рубашка в розово — коричневую полосу, с тёмными пятнами в тех местах, где запонки для воротника протёрли дыры.
— Меня зовут Грейс, — деловым тоном сообщил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27