— Вот это уже другой разговор. Я — командир Красной Армии, — полунаставительно-полушутливо, как обычно говорят с капризными детьми, сказал Красильников. — А зовут меня Семёном Алексеевичем. Можешь меня звать просто дядей Семёном.А тебя как величать? Юра помедлил с ответом, огляделся по сторонам. Эх, сейчас бы вскочить и броситься в кустарник — не догнали бы! А дальше что? Снова идти куда глаза глядят, неизвестно к кому, неизвестно навстречу чему?— Так как же тебя зовут? — с мягкой настойчивостью повторил вопрос Семён Алексеевич.Что-то дрогнуло в сердце мальчика, и он безразличным тоном, чтобы не подумали, что он струсил и сдался, ответил:— Ну, Юра…— Ну вот! Юрий, значит?.. — неподдельно обрадовался Красильников, проникаясь непонятной нежностью к этому насторожённому, но умеющему самостоятельно держаться мальчику. — Познакомились! Пойдём, как говорится, дальше. Поскольку ты, человек гражданский, оказался на территории, где располагаются военные, я по долгу службы обязан выяснить, кто ты, откуда и куда идёшь.— Какой же вы военный? — с презрительной усмешкой сказал Юра. — Я вот возьму наган и тоже буду военным?— Хм, — озабоченно вздохнул Красильников. — Кто же тогда, по-твоему, будет военный?— У кого погоны! — с вызовом выпалил мальчик, лгать он не умел.— Вот теперь все понятно!.. Должно быть, у твоего отца есть погоны? — многозначительно взглянув на стоящего рядом часового, сказал Красильников.Юра не ответил.— Скажи, а с кем же он воюет, твой отец? С гражданским населением, что ли?.. Ну, брат, и полова у тебя в голове! — энергично покачал головой Красильников. — Ладно! Разговор у нас с тобой завязался серьёзный. А время позднее, так что иди за мной.Юра осторожно шагнул в темноту следом за Красильниковым. Сзади к ним пристроился боец с винтовкой. Так, гуськом, они шли довольно долго. Юра хорошо видел спину того, кто назвался Семёном Алексеевичем. Он шёл легко. Спина была гибкая, широкая. Выпирающие лопатки мерно двигались вверх-вниз. У пояса покачивался маузер в деревянной колодке.Вскоре деревья расступились, и они вышли на большую поляну. Здесь горели костры, вокруг которых группами сидели люди. В отсветах пламени на фуражках поблёскивали звезды. У коновязей фыркали и шуршали сеном лошади.Они остановились возле красноармейцев, устанавливающих орудие.— Где командир? — спросил Красильников.— Кто это там спрашивает меня? — раздался недовольный голос, и перед ними встал высокий человек с биноклем на груди. Склонив голову набок, он внимательно рассматривал Юру. — А это что за личность?— Да вот, мальчонку в лесу подобрали, — сказал Красильников.— Кто таков? Откуда и куда направлялся? — спросил командир дивизиона, ловко скручивая козью ножку. — Почему оказался в лесу? Один шёл или с тобой ещё кто был?Человек спрашивал коротко и сердито. Казалось, он не обращал внимания на то, что перед ним мальчик, и оттого его вопросы звучали казённо.— Я с поезда… — тихо сказал Юра. — Ехал с мамой в Киев, к родственникам. А по дороге на поезд напала банда… Мама умерла. Её похоронили там, в степи. — Юра дальше ничего не мог вымолвить — горло снова перехватили слезы, перехватило дыхание.Подходили бойцы, понимающе слушали. Один не выдержал, выругался, сказал:— Это Ангел, его работа.Командир хмуро подтвердил:— Да, это банда Ангела. Мне докладывали, они тут неподалёку на хуторах объявились. — Он перевёл невесёлый, недоуменный взгляд на Красильникова и, хмуро кивнув на Юру, спросил, тем самым как бы отстраняясь от участия в судьбе мальчишки: — Ну и куда ж ты его, Семён Алексеевич?Моряк решительно заявил:— А куда ему ночью! До утра пусть в дивизионе побудет, а там подумаем!..Юре отвели самое лучшее место — на снарядных ящиках, аккуратно сложенных друг на друга. Поверх камышовой подстилки Семей Алексеевич бросил агатную попону, от которой исходил лёгкий запах лошадиного пота и свежей, луговой травы, и укрыл Юру шинелью.— Намаялся ты за день, парень! — сочувственно и чуть грубовато, чтобы не показать своей жалости и доброты, сказал Красильников… — Спи.Над головой у Юры в небесной вышине мерцали большие зыбкие звезды, а ещё дальше, там, в глубине жёлтого неба, как жёлтый речной песок, явственно проступала звёздная даль. Такими яркими звезды видятся только в лесу или в горах, где воздух чист и прозрачен. Юра смотрел на звезды и невольно прислушивался к ночной жизни артиллерийского дивизиона. Вот неподалёку от него гулко стуча сапогами, на ходу перебрасываясь словами и переругиваясь, пробежали артиллеристы. Сквозь густую вязкость, дрёмы Юра расслышал, как командир, тот, что недавно так хмуро расспрашивал его, сказал бойцам:— Хочу объявить — вам задачу батареи… На рассвете противник по всей вероятности начнёт движение к селу Иванополье. Двигаться будет по этой дороге…Потом Юра, все больше погружаясь в сон, думал о том, что ему нужно будет во что бы то ни стало добираться, как велела мама, в Киев, к дяде, что красные отступают и, наверное, скоро оставят этот город и что папа обязательно приедет в Киев и разыщет его. А может быть, даже возьмёт его с собой на войну. Ведь он не кто-нибудь, а полковник, и ему, конечно, это не составит труда. И они будут вместе воевать и вместе разобьют красных, и его, Юру, наградят каким-нибудь орденом, и все будут говорить о том, какой он смелый.На цыпочках к изголовью Юры подошёл Красилльников, озабоченно спросил:— Спишь?Юра не отозвался. Ему не хотелось сейчас ни с кем разговаривать.— Жаль… Хотел тебя чаем побаловать… — тихо, скорее самому себе, сказал моряк и, поправив на Юре шинель, бесшумно исчез в темноте.Ещё какое-то время Юра думал о папе, о войне, об этом странном человеке в бушлате и незаметно для себя заснул.…Проснулся Юра от грохота.Все вокруг было в грязно-жёлтом дыму. И в нем, как призраки, метались изломанные человеческие фигуры. Кто-то склонился к самому Юриному уху и закричал:— Вставай, сынок!.. Ох, мать их, продали нас!..Это был командир дивизиона. Он дёрнул ошарашенного Юру за руку, потащил за собой.Дрогнула земля. Воздух стал нестерпимо твёрдым. Сноп огня взметнулся там, где только что спал Юра.И снова нарастающий вой снаряда. Взрывной волной Юру швырнуло на землю…Раскрыв глаза, Юра отыскал взглядом командира дивизиона. И тотчас увидел его, лежащего шагах в двух, с лицом залитым кровью. Командир несколько раз произнёс:— Беги, сынок… Беги! — и затих.Юра боязливо ещё раз взглянул в его сторону. Глаза командира были широко раскрыты и незряче смотрели в небо. В углах губ пузырилась кровь. Юре стало так страшно, что отнялись руки и ноги — ни никак не мог сдвинуться с места. Потом откуда-то вынырнул запыхавшийся Красильников, несколько мгновений он, склонившись, стоял — над командиром, словно размышляя, что же предпринять, затем поднял Юру и, весь во власти бессильного гнева, хрипло, но решительно сказал:— Пошли.Они спустились в неглубокий овраг, торопливо двинулись по его дну.Шагая рядом, моряк сумрачно поглядывая на Юру, потом сказал:— Ну прямо тебе расстрел, — и через несколько шагов добавил: — Вот что может сделать один предатель. — И вдруг резко остановился, придержал рукой Юру: — Послушай, а ну-ка скажи мне толком, кто ты есть?Юра растерянно молчал.— Ну! — с нарастающей подозрительностью сказал моряк. — Тебя кто сюда прислал?— Никто меня не посылал… — Юра смотрел прямо в его, внезапно ставшие недоверчивыми глаза и угрюмо добавил: — Я же говорил — ехал с мамой в Киев.— Ну да, к дяде. Это я уже слыхал. А ты правду выкладывай. Всю как есть! Все равно ведь узнаем! — торопливо, словно пытаясь уверить себя в своём подозрении, бормотал моряк.— Я и так правду!.. Я же вам правду!.. — так же торопливо и обиженно старался его уверить мальчик.Но тут моряк, к чему-то насторожённо прислушиваясь, схватил Юру за руку. Послышался конский топот, громыханье. Моряк потянул Юру вниз, на землю, прошептал:— Не шевелись! Может, беляки. — А сам осторожно поднял голову, осмотрелся. Потом вдруг вскочил, замахал руками: — Э-гей, товарищи, погодите!Теперь и Юра безбоязненно поднял голову и увидел несколько телег с ранеными красноармейцами, которые ехали, свесив ноги на землю, словно с сенокоса.Семён Алексеевич объяснил что-то одному из бойцов, указывая глазами на Юру, затем усадил его в телегу, а сам пошёл рядом. Они ехали долго и только к полудню подъехали к окраине городка. На узкой кривой улочке Семён Алексеевич помог Юре спрыгнуть с телеги, и они пошли к кирпичному дому, около которого стоял часовой.— Товарищ Фролов здесь? — спросил Красильников часового.— Со вчерашнего дня не уходил, — ответил часовой.Моряк повёл Юру на второй этаж и оставил в пустоватом коридоре с отбитой штукатуркой. Сам скрылся за дверью, но почти сразу вернулся, позвал:— Идём.В большой комнате, куда следом за моряком вошёл Юра, лицом к двери за пишущей машинкой сидела молодая женщина.Заглядывая через её плечо в листы бумаги, что-то диктовал человек в длинной кавалерийской шинели. Оба обернулись и взглянули на Юру, а он каким-то неведомым чутьём понял, что не они здесь главные. Мальчик перевёл взгляд дальше и увидел человека в лёгкой тужурке, сидящего к нему спиной. Худая шея с глубокой впадиной и особенно спина с острыми лопатками выражали такую крайнюю усталость, что в груди Юры невольно шевельнулась жалость.Усталый человек медленно повернул голову. Блеснул сощуренный глаз, вокруг которого сбежались морщинки.— Здравствуй. Проходи, садись! — сказал Фролов Юре.Мальчик сел, растерянно глядя в худощавое, гладко выбритое лицо с отёчными мешками под глазами, с красноватыми припухшими веками, но с выражением живым и энергичным.— Как тебя зовут? — неторопливо рассматривая Юру с ног до головы, спросил Фролов. — Неплохо, если и фамилию скажешь!— Юра… Львов, — стараясь выглядеть независимым, ответил мальчик.— Рассказывай, Юра…— О чем? — удивился Юра.— Глаз у тебя молодой, острый, вот и расскажи, как все было в артдивизионе.— А что рассказывать? — насупился Юра. — Я спал. А потом проснулся. Снаряды рвутся. Прямо рядом…— Во-во! По дивизиону, как по мишеням. Каждый снаряд — в цель, — вклинился в разговор Красильников. — И что главноеникто никуда не уходил.Фролов сидел, прикрыв тонкой рукой глаза, давая Семёну Алексеевичу выговориться. Затем поднял голову, несколько раз моргнул припухшими веками и снова спросил Юру:— Так родители твои где?— Мама умерла… — не понимая, чего от него хотят, и удивляясь этой странной настойчивости, чуть слышно прошептал Юра.— А отец? — продолжал добиваться своего Фролов.Юра нахмурился. Передёрнул плечами и не стал отвечать. Тонкие пальцы Фролова дрогнули, забарабанили по столу.Он поднял на Юру пристальные, проницательные глаза.— У белых?— Да. — Несколько мгновений Юра молчал, затем добавил с вызовом: — Мой папа — офицер. Полковник.— Понятно, — испытующе и озабоченно глядя в глаза мальчику, сказал Фролов. — А родственники, говоришь, в Киеве?— Да, — опять односложно ответил Юра. В его кратких ответах чувствовалась неприязнь к этим людям, чего-то настойчиво добивающимся от него.— Ну, иди пока, погуляй. Нужен будешь — позовём.Юра вышел в другую комнату. Постоял немного там. Потом сбежал по лестнице вниз, скучающей походкой прошёл мимо часового.— Жара! — пожаловался часовой и, утомлённый, прислонился щекой к штыку.— Жара, — согласился Юра. Он медленно спустился с крыльца, зашёл за угол дома.…Когда Красильников и Фролов остались в комнате одни, моряк задумчиво сказал:— И ведь что характерно: окромя этого мальца, у нас на батарее никого не было.— Ты прав… это предательство, — тихо обронил Фролов. — Только парнишку зря сюда приплёл. Парнишка тут ни при чем. Звонили из штаба артполка. Одновременно обстреляли все артдивизионы и батареи. Кроме тех двух, что мы вчера перебросили на новый участок. Соображаешь?Моряк поднял вопрошающие глаза на Фролова.— Предатель находился не на батарее и не в артдивизионе.Да, наверно, и не в штабе группы. Скорее всего, в штабе армии.— Ах ты ж, вошь тифозная! — стукнул по столу кулаком моряк. — Ну, теперь все понятно!..Фролов поморщился:— А мне — нет. Напиши записку коменданту, пусть посадят парнишку на поезд.— А может… ну его к бабушке, этого белогвардейского сынка?..Фролов не ответил, но посмотрел на Красильникова так, что моряк виновато кашлянул и стал старательно писать записку, затем подошёл к двери, выглянул в коридор. Мальчика там не было.Он спустился по лестнице вниз, вышел на крыльцо.— Мальчишку тут не видел? — спросил у часового.— Вроде вертелся какой-то. — Нерасторопный часовой подтянулся, взглянул на Красильникова. — А что, не надо было выпускать?— Да нет… ничего…А в это время Юра мчался под заливистый собачий лай по кривым улочкам городка. Перемахнул через высокий забор, пробежал по огородам и выскочил к пустырю, в конце которого виднелась железнодорожная станция. ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Общее наступление, которое предпринял главнокомандующий вооружёнными силами Юга России Деникин весной девятнадцатого года, развивалось успешно. Он был доволен.Деникин часто любил повторять, что главное в должности полководца — угадать момент.Судя по всему, он угадал момент. К началу мая войска Красной Армии на Южном фронте были обессилены многомесячным изнуряющим наступлением на Донецкий бассейн. Бойцы и командиры нуждались хотя бы в небольшой передышке. Резервы фронта были полностью исчерпаны, а подкрепления подходили медленно. Из-за весенней распутицы и разрухи на транспорте снабжение войск нарушилось. Вспыхнули эпидемии. Тиф вывел из строя почти половину личного состава.Разрабатывая план наступления, Деникин учёл это. Кроме того, он знал, что длительное топтание на месте его армии вызывало все большее разочарование у союзников. Об этом в последние дни неоднократно давал понять английский генерал Хольман, состоявший при штабе в качестве полномочного военного представителя. Об этом же писал из Парижа русский посол Маклаков. Он сообщал также, что союзники после многих колебаний и прикидок все больше склоняются к мысли назначить адмирала Колчака Верховным правителем России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63