Когда они приехали к Холодногорскому кладбищу, Кольцов отпустил машину. Он понимал, что мальчику не хочется быть чем-то связанным, угадал он и невысказанное желание Юры остаться в одиночестве и, проводив его к могиле отца, отошёл и присел на мраморную скамью, вделанную в стену пышно и аляповато разукрашенной часовенки — усыпальницы какого-то купца.Сквозь ветви боярышника ему хорошо была видна фигура Юры, сидевшего в скорбной позе придавленного горем человека. Вспомнилось, как много лет назад, когда в аварии на корабельных доках погиб его отец, он, в таком же возрасте, как и Юра, дождавшись, когда разошлись все пришедшие проводить отца, когда увели маму, долго сидел у свеженасыпанного холмика, предаваясь своему отчаянию и горю. Однако ему было легче, у него оставалась мама, и жизнь его тогда уже определилась в главном. А Юре, в его совершённом одиночестве, кто сможет помочь найти свою дорогу в это бурное время?Кольцов вдруг остро почувствовал ответственность за судьбу мальчика, с которым так упорно сводила его жизнь. Он готов принять эту ответственность, хотя, может быть, и не вправе делать этого. Но и жить рядом с Юрой только сторонним, пусть и доброжелательным, наблюдателем он не мог.Они пробыли на кладбище долго, час, быть может, два. Наконец Юра поднялся, бережно прикрыл за собой калитку в ограде и пошёл к выходу.Юре хорошо было рядом с Кольцовым. В той пустоте, которая образовалась в душе Юры, нашёлся уголок для этого человека, такого ненавязчивого и, как был уверен Юра, очень сильного. Он не лез с расспросами, не надоедал сочувствием и все время поступал так, будто Юра сам подсказывал, что лучше, необходимей для него. Вот и на кладбище он оставил Юру одного, но не ушёл совсем, словно понимал, что возвращаться в одиночестве Юре было бы тяжело.И Юра доверчиво вложил свою руку в ладонь Кольцова. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ В Киеве установился жаркий, налитой сухим, недвижным безветрием август.По вечерам вместе с лёгкой, настоянной на тихой днепровской воде прохладой слабый ток воздуха доносил в город горький запах дыма и едкой гари — так пахнет на скорбном пепелище выгоревшее, покинутое хозяевами жильё… Люди давно отвыкли от добрых запахов домашнего очага и свежеиспечённого хлеба.Фронт был ещё далеко, отгороженный истоптанными бешеной конницей степями, тишиной притаившихся у рек и излучин ещё не разорённых хуторов. Но люди чувствовали, что он неуклонно движется к Киеву. Так движется только суховей, ни перед чем не останавливаясь. В воздухе повисла тревога. Люди знали, что несёт с собой фронт, и лица у них были озабоченные и растерянные.Положение с каждым днём становилось все более угрожающим. 44-я дивизия 12-й армии, измотанная бесконечными оборонительными боями, лишившаяся почти всех боеприпасов, вынуждена была оставить Сарны, Ровно и Здолбунов. Начдиву 44-й Н. А. Щорсу было приказано во что бы то ни стало закрепиться на линии Сущаны, Олевск, Емельчино, Малин и удержать Коростенский железнодорожный узел.В юго-западной части Правобережья петлюровцы захватили Винницу и начали развивать наступление на Киев и Умань. 2-й Галицкий корпус рвался к Житомиру…В такой тяжёлой и сложной обстановке в Киеве состоялось совместное заседание президиума Совета рабоче-крестьянской обороны УССР и Реввоенсовета 12-й армии. Основным вопросом заседания была подготовка обороны Киева.Выписавшийся из госпиталя Фролов, осторожно держа руку на перевязи, тихо, без скрипа, открыл дверь, на цыпочках вошёл в зал заседаний. Напряжённо ловя каждое слово, он незаметно, только движением глаз, стал отыскивать Лациса. Председатель Совета обороны Украины Раковский, строго глядя перед собой, предложил ввести Клима Ворошилова в Реввоенсовет 12-й армии и, кроме того, — здесь голос его зазвучал как-то торжественно — в Военный совет Киевского укрепрайона. В зале установилась особая драматическая тишина — все понимали, что тем самым обороне Киева придавалось чрезвычайное значение.Ворошилов был здесь же. Спокойно упирался подбородком в эфес шашки, хмурился, слушал, исподлобья изучая людей. От него веяло неукротимой уверенностью, которая незаметно передалась и Фролову.Лацис, сидевший у стены, устало повёл глазами, увидел Фролова, взглядом показал ему на выход. Бесшумно поднялся с места и неторопливо направился к выходу. В коридоре глухим, простуженным голосом спросил:— Что-то случилось?— Да.Они прошли по коридору, Лацис — чуть-чуть впереди, с прямыми плечами не привыкшего сутулиться человека. Часовые бодро приветствовали их.В кабинете Фролов положил на стол перед Лацисом тщательно расправленный листок бумаги. Лацис натруженными бессонницей глазами вопросительно посмотрел на него.Фролов, не в силах скрыть волнения, объяснил:— Только что получено. Донесение Кольцова… — Помолчал и твёрдо продолжил: — Суть в том, что Ковалевский поручил Щукину связаться с каким-то Николаем Николаевичем и через него получить копии карт Киевского укрепрайона.— Ни много ни мало — укрепрайона? — хмуро переспросил Лацис.Судя по всему, доклад Фролова озадачил его. И как всегда в таких случаях, когда нужно было ему подумать, разобраться, он стал ходить по кабинету широким нетерпеливым шагом, Шаг за шагом, шаг за шагом — словно гонялся за нужной догадкой, как бы не замечая все так же неподвижно стоящего возле стола коллегу. Шаг за шагом… Остановился и, пристально вглядываясь куда-то мимо Фролова, задумчиво произнёс!— С такой «просьбой» можно обращаться только к работнику штаба. Притом крупному. Имеющему доступ к секретным документам. Это ясней ясного. Теперь понятно, что провал операции «Артиллерийская засада» — непременно его работа… Что ещё ясно?Фролов помолчал — он понимал, что Лацис нащупал верное звено в цепочке.— Больше ничего… А что мы можем предпринять, чтобы выявить врага? Или хотя бы локализовать пока его враждебную деятельность? — уже решительно, словно обнаружив врага, не говорил, а диктовал Лацис.— Имя… Николай Николаевич… Может, попытаться в этом направлении?— неуверенно предложил Фролов. — Что-то в этом есть…— Агентурная кличка. В этом я не сомневаюсь. Щукинне простак, на таких вещах не ошибается! — озабоченно произнёс Лацис. И опять зашагал по кабинету, ища нужное решение, пока не остановился возле окна.Фролов тоже подошёл к окну, встал рядом. Долго молчал, с какой-то бесцельной тщательностью рассматривая сияющие купола собора и плывущие над ними облака.— Я думаю, начинать надо вот с чего. Ограничить круг штабных работников, имеющих доступ к картам Киевского укрепрайона, — наконец произнёс Фролов.— Пассивно, но верно, — согласился Лацис. — Выяснили у картографов, сколько комплектов карт — изготовили?— Четыре.— Нужно все их взять под особый контроль. Может быть, даже собрать их и выдавать исключительно при строжайшей Необходимости. Не спускать с карт глаз. Проверить всех людей, кто так или иначе уже занимался картами и кто будет работать с ними в ближайшие дни!.. — Это уже был приказ.После беседы с Лацисом Фролов подробно выяснил, где и у кого находятся карты. Затем собрал сотрудников, изложил им суть дела, дал каждому определённое задание. В оперативный отдел штаба 12-й армии послал Сазонова, потому что один из четырех комплектов карт хранился в сейфе у начальника отдела.Сазонов незамедлительно отправился в оперативный отдел, застал там Басова и Преображенского, которые корпели над составлением каких-то сводок.— Простите, я из Чека, — кашлянув, сказал он и каждому протянул руку, как бы успокаивая их. — Сазонов!— Чем обязаны? — поинтересовался Басов, мельком оглядев Сазонова с головы до ног.— Велено получить под расписку карты Киевского укрепрайона, — объяснил им чекист цель своего визита.— Они в сейфе у Василия Васильевича, — с показной бесстрастностью объяснил Басов.— Кто такой Василий Васильевич? — спросил Сазонов.— Товарищ, вы работник штаба? — поднял на него удивлённые и удлинённые, как у цыгана, глаза Преображенский.— Я же вам сказал, я из Чека, — твёрдо ответил Сазонов, согласно инструкции уклоняясь от лишних разговоров.— Но я же вот знаю имя-отчество вашего начальника — Мартин Янович Лацис, — с вежливой ехидцей сказал Преображенский.— Товарищ, вероятно, недавно в Чека, — вступился за Сазонова Басов и затем объяснил: — Василий Васильевич — начальник оперативного отдела. Фамилия его — Резников. Карты находятся у него в кабинете. В несгораемом сейфе, — под замком. Но Василий Васильевич на работу ещё не приходил.— Где его кабинет? — обратился чекист уже только к одному Басову.Тот с невозмутимым доброжелательством широким, совсем не канцелярским, жестом указал пером:— Вот эта дверь.Сазонов прошёл через просторную, заставленную столами комнату, приоткрыл тяжёлую дубовую дверь в кабинет. Остановился на пороге, огляделся. В кабинете был идеальный порядок — на широком столе ни единой бумажки, ни единой папки, письменный прибор стоял ровно на середине, шторы на окнах аккуратно раздвинуты, в углу возвышался высокий стальной сейф. Чувствовалось, что в этом кабинете обитает замкнутый и аккуратный человек со старорежимной наклонностью к порядку. Сазонов не оборачиваясь спросил:— В этом, что ли, сейфе?— Угу, — с угрюмой неприязнью буркнул Преображенский, на шее у него возмущённо дёрнулся кадык. Преображенскому явно не нравился этот молодой чекист. Особенно ему не понравилось, как тот бесцеремонно осматривал кабинет Резникова, как разговаривал с ним — вроде бы и вежливо, а сам так и впивался глазами: мол, все о вас знаю…Сазонов взял свободный стул и с нарочитой медлительностью установил его возле распахнутой двери кабинета Резникова, уселся на нем, вольготно откинувшись на спинку стула и закинув одну ногу на другую. И все же, несмотря на свободную позу, в его фигуре чувствовалась тренированная насторожённость. Отвернувшись к окну, он небрежно сказал не то себе, не то Преображенскому с Басовым:— Ничего, подожду…И он сидел возле двери и ждал — неподвижный, отрешённый. Преображенский и Басов молчаливо занимались своим обычным канцелярским делом и, казалось, напрочь забыли о нем. Тихо скрипели перья, так же тихо, по-канцелярски, шуршали бумажные листы, лишь изредка кто-нибудь из них отрывал глаза от бумаги, и тогда они перебрасывались двумя-тремя малозначащими фразами, смысл которых Сазонову был почти непонятен. Их, видимо, забавляло то, как он старался вникнуть в их разговор и никак не мог уяснить его. Сазонову была непонятна эта кабинетная неслышная работа, эта бумажная жизнь, но больше всего ему непонятно было то дело, которым они, по-видимому старательно, занимались.День, истекая безоблачной белизной, медленно мерк за окном, а Резников все не приходил.Сазонову очень хотелось закурить, но он не решался это сделать, так как Преображенский все время кутал шею шарфом и время от времени покашливал. Правда, кашель у него странно походил на короткий и хлипкий смешок.Наконец Сазонов не выдержал, достал из кармана кисет, осторожно, чтобы не потерять ни крупинки, насыпал на газетный обрывок махорки, свернул цигарку и покосился на склонившихся над папками и бумагами Басова и Преображенского. И, держа на виду самокрутку, небрежно обронил:— Не будете возражать?— Что? — не понял Басов, с трудом оторвавшись от бумаг.— Закурю, — кратко объяснил Сазонов.— Ах, вы вон о чем! — вопросительно покосился Басов на своего коллегу, но, не получив ответа, кивнул головой: — Да-да, курите.Сазонов неторопливо чиркнул спичкой, поднёс огонь к цигарке и с наслаждением затянулся. Щурясь от едкого самосадного дыма, он как бы от нечего делать беспечно спросил:— Что-то я не пойму, как вы работаете. Без регламента.Он что у вас, всегда так поздно приходит? Сазонов знал, что многие не любят отвечать на вопросы — в вопросе есть что-то от допроса, — вот почему надо каждого разговорить. Похоже, что Басова можно, хотя на первый раз он и ответил уклончиво:— По-разному.Сазонов понимающе и сочувственно покачал головой. Преображенский выпрямился, удивлённо взметнул брови и. вынув из кармашка мундира большие часы-луковицу, взглянул на циферблат.— В общем-то довольно странно… — обратился он к Басову, не обращая внимания на Сазонова. — Я, пожалуй, схожу к нему…С молчаливого согласия Басова он поспешно ушёл. И долго не возвращался.Сазонов по-прежнему сидел у двери кабинета и смотрел на тяжеленный сейф, который он принудил сам себя охранять. В сердце его все сильнее закрадывалась тревога: «Что-то здесь не так… Что-то я не то делаю… Должно быть, не сейф нужно сторожить — он без ног, не убежит, — а искать Резникова…»Преображенский вернулся через час. Концы шарфа у него растерянно развевались, ворот мундира расстегнут — видать, спешил. Лицо было перепуганное.— Его нет! — выдохнул он с порога. — Представляете? Нет! Я стучал в окно — никто не отзывается… Подёргал дверь, а она не заперта. Вошёл — никого… Я к соседям — и те не видели…Преображенский ещё что-то сбивчиво рассказывал Сазонову и Басову, желая, чтобы его поняли, объяснили, Загадочное исчезновение всегда пунктуального начальника. А Сазонов тем временем подошёл к телефону и попросил срочно соединить его с Фроловым. Фролов, к счастью, оказался на месте.— Товарищ Фролов, беда! — глухим от волнения голосом доложил Сазонов.— Я в оперативном отделе…— Ждите! — коротко бросил в трубку Фролов.Минут через двадцать появился сам в сопровождении трех чекистов.— В чем дело? — с порога спросил он, обращаясь ко всем сразу.— Похоже, что-то случилось… что-то ужасное… — начал объяснять Преображенский, с какой-то боязливой искательностью ловя взгляд сурового Фролова. — Понимаете, Василия Васильевича, начальника оперативного отдела, нет дома… не обнаружилось. — И тут же торопливо и смятенно прибавил: — Вы представляете — нет! — На его самоуверенном лице вместо обычной усмешки проступило беспомощное недоумение.— Ну и что из этого? — спокойно спросил Фролов.— Как «что»?.. — удивился Преображенский. — Вчера мы сидели допоздна, и он сказал, что сегодня придёт несколько позже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63