— При чем тут деревья? — не понял Мирон.— А при том, что на первом же суку вздёрнут тебя чекисты, а то и дерево искать не будут — к стенке приставят.Мирон набычился, промолчал и, подумав, ответил:— На ту сторону буду пробираться. На Дон или же на Кубань. Мирон и сам не знал ещё, куда подастся, но понимал, что уходить куда-нибудь все равно придётся — не век же сидеть на чердаке!— А гроши у тебя как? Имеются? — с несокрушимой невозмутимостью поинтересовался дядька. — И само собой, документ, бумага?— Раздобуду, — неуверенно ответил Мирон.— Я тебе вот что, парень, хочу сказать, — лениво тянул своё дядька, — коль ты и взаправду от красных деру дать собирался, то есть люди, они-то тебе прямо и укажут куда и к кому. Деньги заплатят и бумаги, какие надобны, выдадут.— Ты, дядя Леонтий, не темни, — начал вскипать Мирон, и глаза у него сузились — в непримиримый щёлки, — Ты прямо выкладывай.— А я и говорю прямо, — обиделся дядька Леонтий или сделал вид, что обиделся. — Людей этих доподлинно знаю, говорил тебе в прошлые разы о них. Ты — человек, бойкий, сорвиголова, словом, такие им нужны.— Где они, эти люди? — неприязненно спросил Мирон, донимая, что никакого другого выхода у него все равно нет. На следующий день дядька познакомил Мирона с Бинским. Бинский объяснил, что он будет работать у него связным, сказал ему пароль, дал адреса людей, которые проведут его по цепочке до Харькова, растолковал, к кому надобно будет Мирону там обратиться. Под вечера с запрятанным в подмётку сапога письмом повеселевший и все же насторожённый Мирон отправился к линии фронта…В пути Мирон в новой мере хлебнул хлопот и понял, для чего нужен связному острый слух, далёкий глаз и быстрые ноги. Все пришлось испытать ему — и прятаться, и убегать, и притворяться та слабоумным, то увечным. И все же удача не обошла его и на сей раз — он благополучно добрался до Харькова.Капитан Осипов, получив от Мирона письмо, тут же отправился для доклада к полковнику Щукину.— Вести из Киева, господин полковник! — без стука, что означало чрезвычайность сведений, войдя в кабинет, доложил он. — Получено сообщение от Сперанского. У них провал. Чекисты арестовали штабс-капитана Загладина, но в перестрелке он погиб. Так что более или менее все обошлось благополучно.— Что означает эта туманная формулировка — более или менее? — не поднимая головы от срочных бумаг, иронично и строго спросил Щукин.— Провал не коснулся Киевского центра, — невольно подтянулся Осипов.— Ведь со смертью Загладина нить, ведущая от него к Центру, оборвалась.— А как чекисты вышли на Загладина? — все так же не поднимая головы, продолжал задавать вопросы Щукин.— Сперанский пишет — случайно. Во время транспортировки оружия, — почувствовав тяжёлое настроение своего начальника, внёс в доклад слова успокоения Осипов.Щукин насторожённо постучал костяшками пальцев по столу, оторвал наконец взгляд от бумаги и, сурово посмотрев на Осипова, сказал, отделяя каждое слово:— В случайность не верю.Осипов растерянно молчал. Он, как это часто бывало с ним, почти мгновенно принял точку зрения полковника, ощутив холодок опасности.— Что ещё сообщают? — спросил Щукин.— Напоминают о деньгах.— Они могли бы обойтись и собственными средствами, — недовольно вымолвил полковник. — Пусть тряхнут мошной киевские рябушинские и терещенки, которых там осталось немало. Ювелиры, например.— Да, но им нужны долговые гарантии, — осмелился возразить Осипов.— Гарантии?.. Если они пишутся на бумаге, а не на чистом золоте, мы можем их давать сколько угодно и кому угодно! — жёстко отчеканил Щукин.— Понял, господин полковник! — Осипов повернулся, чтобы уйти.Но Щукин поднял руку, останавливая его:— Минуточку, Виталий Семёнович! Садитесь! Я просил вас навести обстоятельные справки о капитане Кольцове и ротмистре Волине. Вы это сделали?— Я располагаю только теми сведениями, которые имел честь уже доложить вам, Николай Григорьевич, — тихо произнёс Осипов. — А родословную Кольцова проверить сейчас нет никакой возможности. Сызрань пока ещё у красных… — Он выжидательно помолчал и затем с едва заметной иронией спросил полковника: — В чем, собственно, вы его подозреваете, Николай Григорьевич? Не в большевизме же?..Щукин плотно сжал губы, так что обозначились кругляши желваков, встал, нервно поворошил на столе бумаги и затем негромко, но убеждённо заговорил:— Верей и правдой служат большевикам сейчас многие боевые офицеры. Но дело не в этом. Я просил досконально проверить Кольцова и Волина лишь потому, что они оставлены у нас на ответственной работе. Вы представляете, какая это находка для разведчика — попасть в штаб армии?— Кольцов — агент большевиков? — хмыкнул Осипов. — Это, право слово, смешно, Николай Григорьевич! Вы же читали аттестацию Кольцова, написанную генералом Казанцевым…— А разве я сказал, что Кольцов агент? — с холодным возмущением спросил Щукин. — Я только предполагаю… понимаете, предполагаю, что он мог бы им быть. Может, это Волин. Может, ещё кто-нибудь… В нашем деле нужно предусмотреть все, казалось бы, немыслимые варианты.— Волин?.. Николай Григорьевич, Волин — жандармский офицер. Работая в охранке, он столько большевиков перевешал, что, попади он к ним, его на первом же суку вздёрнули бы… без суда, как говорится, и следствия… — убеждённо раскрывал цепь своих доказательств Осипов.В этом, казалось бы, обычном, деловом разговоре сталкивались между собою инстинктивная насторожённость Щукина, любящего проверять и перепроверять любой факт, если он может иметь отношение к делу, и житейская, страдающая некоторой неопределённостью смётка Осипова. И вместе они оба— Щукин и Осипов, — составляли одно целое. Они дополняли друг друга. И полковника вполне устраивало такое их сочетание.Вот почему Щукин сейчас позволил себе усмехнуться:— Виталий Семёнович! Я и вас подозреваю… ну, скажем, в легкомыслии.— И тут же Щукин погасил свою улыбку. Осипову на мгновение показалось, что полковник её перекусил, как что-то живое. — Возьмите наконец во внимание следующее немаловажное обстоятельство. Большевистская контрразведка все больше и больше переходит в наступление.— Убеждён, Николай Григорьевич, вы переоцениваете способности большевиков, — вежливо отпарировал Осипов.— А вы, как и очень многие, недооцениваете, — сухо ответил Щукин, не привыкший оставаться в долгу. — Давайте порассуждаем! Аппарат Чека существует всего лишь полтора года, и за это время они провели ряд удачных операций, как ни прискорбно нам это признавать. В прошлом году перед ними спасовали даже такие боги британской разведки, как Сидней Рейли и капитан Кроми. В чем тут дело? Откуда у них взялись эти необыкновенные способности? Ну вот вы, например, можете ответить? — Осипов молча пожал плечами, и полковник продолжил: — У Дзержинского, к сожалению, блестящий талант организатора: он создал Чека на голом месте, если так можно выразиться, из ничего. Опыт, стиль работы, структуру ему негде было заимствовать: подобной организации ещё никогда не было. И что предпринимает Дзержинский? Он подбирает группу людей, имеющих многолетний опыт большевистского подполья и, значит, имеющих огромный, даже уникальный опыт борьбы с жандармской агентурой. Они прошли самые невероятные проверки ссылками и тюрьмами…Щукин открыл ключом ящик стола, достал какие-то бумаги и многозначительно стал листать их. Потом взглянул поверх головы Осипова и поучительно произнёс:— Вот, к примеру, наш непосредственный противник Мартин Лацис, возглавляющий Всеукраинскую Чека. В прошлом он тоже профессиональный революционер — подпольщик, очень опытный человек, не случайно он является одновременно и членом коллегии Всероссийской Чека. Такая биография выработала в нем особые качества борца. А что у нас, если честно положить руку на сердце? Все в прошлом — благополучные— Люди, чиновники, заседатели и прочая… Думаю, вам нелишне знать и о его заместителе Фролове… — Здесь Щукин для внушительности сделал паузу. — Послушайте, что это за человек… «Фролов Пётр Тимофеевич, член партии большевиков с 1903 года, партийная кличка-Учитель… помог бежать из ссылки Феликсу Дзержинскому и сам бежал дважды… В 1906 году был арестован, приговорён к смертной казни через расстрел и совершил дерзкий побег из одиночной камеры…» — Щукин отложил бумаги в сторону. — Теперь, Виталий Семёнович, я надеюсь, вы понимаете, что, имея таких противников, нужно постоянно быть готовым ко всему, к любым неожиданностям.Посерьёзневший Осипов утвердительно кивнул головой.— Ладно! Мы ещё вернёмся к этому разговору, — отпуская Осипова, сказал Щукин и тут же добавил: — Теперь о деньгах. Долговую гарантию мы им подготовим. Кого вы предполагали послать в Киев?— Поручика Наумова.— Нет-нет! Только не Наумова. Здесь нужен человек не только смелый, но и осторожный. — Полковник помолчал, раздумывая. — Я думаю, не послать ли подполковника Лебедева?Лебедев был опытнейший разведчик. Недавно он вернулся из Москвы, удачно выполнив задание. Ясно, что и в Киеве он ошибок не допустит — выдержан, осторожен. Высоко развито чувство ориентировки в необычных обстоятельствах. И все же… Вот это «и все же» сейчас очень беспокоило Щукина, потому что в случайность ареста Загладина он не мог поверить. Чекисты, очевидно, вышли на него после пожара на Ломакинских складах. Но на одного ли Загладина они вышли? Сейчас этого никто не знает. И поэтому посылать в Киев Лебедева очень рискованно. Но тогда кого? Кто сможет сразу и точно определить, что же там произошло?— Да, решено! Пошлём Лебедева! — ещё раз, теперь уже твёрдо, сказал Щукин. — Мне нужны точные данные о численности и о реальных возможностях Киевского центра. Приблизительные сведения меня ни в коем случае не устраивают. Во время наступления на Киев нам необходимо будет скоординировать действия армии с выступлением Центра.…Несколько позже полковник Щукин зашёл в приёмную командующего. Спросил у Кольцова, холодно и испытующе глядя на него:— Владимир Зенонович у себя?— Да, господин полковник, — учтиво склонил голову Кольцов, несколько уязвлённый высокомерным и холодным взглядом Щукина.Полковник скрылся в кабинете. А Кольцов несколько раз прошёлся по приёмной, мягко и укоризненно сказал сидевшему в другом конце своему помощнику:— Микки! Вы опять забыли принести телеграммы.Подпоручик готовно вскочил и вскоре принёс стопку телеграмм. Кольцов разложил их у себя на столе и затем деловито поспешил в жилые апартаменты командующего.— Я сейчас, Микки! — сказал он на ходу.В гостиной он осторожно подошёл к двери, ведущей в кабинет, остановился, прислушался. Голос Щукина доносился из кабинета глухо — Кольцов с трудом разбирал слова:— …В район восьмой и девятой армий красных продолжается переброска войск с Туркестанского и Северного фронтов, — докладывал Щукин.Потом он ещё что-то сказал, но Кольцов не расслышал… И вот опять явственно прозвучал голос Ковалевского:— По моим предположениям, этого не должно быть. На что они в таком случае рассчитывают там?— Не знаю. Вероятно, Москва для них важнее, — с холодной проницательностью произнёс Щукин.— Откуда у вас эти сведения? По линии Киевского центра?— Нет. Это информация… Николая Николаевича, — выразительно понизил голос Начальник контрразведки.— Да. Источник надёжный. Известите об этом Антона Ивановича Деникина.Какое-то время Кольцов снова не мог разобрать ни одного слова, хотя и слышал голоса. Затем прозвучали шаги, и Щукин совсем близко произнёс:— Совсем даже наоборот, Владимир Зенонович! Киевский центр действует, и довольно активно. Постигшая его неудача почти не отразилась на боевом ядре… Днями пошлю туда своего человека и после этого доложу вам более подробно.Вероятно, Щукин расхаживал по кабинету, потому что голос его опять медленно удалился. Тогда Кольцов слегка приоткрыл дверь — из кабинета этого не могли увидеть, так как её скрывала тяжёлая портьера.— …И надо помочь! — в ответ на какую-то фразу Щукина с директивными нотками в голосе сказал Ковалевский. — Будем помогать — сможем и требовать. А требовать надо одного — всемерной активизации действий. Всемерной активизации! Я вас прошу, Николай Григорьевич, доведите до генерала Деева мою точку зрения: пусть на этом не экономит!.. Сколько просит Киевский центр?— Переправлять деньги через линию фронта нет необходимости, — отчётливо произнёс полковник. — Я прошу вас, Владимир Зенонович, подписать это письмо.Сухо прошелестела бумага, и наступила пауза: вероятно, Ковалевский водружал на нос пенсне.— Кому оно адресовано? — спросил командующий.— Одному ювелиру. Он уже передавал крупные суммы денег на нужды Центра. Но ему нужны гарантии, — с усмешкой в голосе сказал Щукин.— Он что, в Киеве?.. — не то усомнился, не то удивился Ковалевский. Дальнейших слов Кольцов не мог расслышать, так как сзади до него до-нёсся радостный голос Микки:— Павел Андреевич! Павел Андреевич!Кольцов поспешно отпрянул от кабинетной двери, торопливо — как ни в чем не бывало — прошёл в приёмную.Микки был в приёмной не один. Рядом с ним стояла очень миловидная стройная девушка лет восемнадцати в широкополой соломенной шляпке; казалось, она только-только вернулась с пляжа.— Познакомьтесь, Павел Андреевич! — излучая галантность, сказал Микки Кольцову. — Дочь полковника Щукина.— Таня, — солнечно улыбнулась Кольцову девушка и сделала изящный книксен.Уверенные жесты, стройная, но не хрупкая фигура, крепкие плечи-все это сразу бросилось в глаза Павлу. Таня решительно не походила на изнеженную барышню, какой, по его мнению, должна была быть дочь полковника Щукина. В лице её, ещё очень юном, но с явно определившимися чертами, проглядывала устойчивая уверенность; тёмные глаза под густыми чёрными бровями излучали дружелюбие, и взгляд их был, как у Щукина, нетерпеливый и прямой — в упор… В затянувшейся паузе, пока Кольцов рассматривал девушку дольше, чем позволяли приличия, она не отвела в сторону взгляда, только что-то словно дрогнуло в глубине её зрачков и померкло, но не сразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63