Конкэннон спокойно откинулся на спинку сиденья и стал ждать, пока суматоха уляжется. После темной и угрожающей Второй улицы все это казалось ему детскими забавами.
Широко расставив ноги и заложив руки за спину, у дверей «Дней и ночей» его поджидал сержант Боун.
Конкэннон решил хотя бы раз опередить полисмена, который был уже готов задать свой любимый вопрос.
– Боун, – сказал детектив, ступив на тротуар, – что вам известно о взрывнике по имени Эйб Миллер?
Сержант недовольно посмотрел на него.
– А зачем вам это?
– Мне представляется, что Миллер замешан в хищении скотоводческих денег. Он специалист по взрывчатке, ему нужны были деньги, и он исчез как раз в это время.
– Больше Мэгги Слаттер вам ничего не сказала? – сердито проворчал Боун.
Конкэннон улыбнулся. Он был бы разочарован, если бы сержант не обратил внимания на исчезновение Миллера.
– Заходите. Я угощаю.
Боун сплюнул, подтянул брюки, спадавшие от веса «Кольта», и пошел прочь. Конкэннон вынул из внутреннего кармана портсигар, выбрал «корону» в черной обертке и с удовольствием закурил. Эти сигары было, конечно, трудно сравнить с отличными «гаванами» Джона Эверса. Но для простого железнодорожного детектива они были весьма неплохи.
Он начал подниматься по ступенькам, ведущим в бар Лили. Тут кто-то свистнул ему из-за угла дома. В полумраке маячила худая серая фигура.
– Вы ищете Эйба Миллера?
Узнав голос, не так давно предлагавший ему креольских девушек, Конкэннон сошел по лестнице на тротуар и, оглядевшись, приблизился к сутенеру.
– Вы что-то о нем знаете?
– Я слышал ваш разговор с Мэгги. Если мы сойдемся в цене, то я, пожалуй, помогу вам его найти.
Он беспокойно оглянулся.
– Не стойте на свету. Мне не хочется, чтобы меня застали за разговором с детективом.
Конкэннон ступил в тень, которую отбрасывало здание, и слишком поздно понял свою ошибку. В темноте блеснул какой-то продолговатый предмет – скорее всего, ствол револьвера. Сводник попятился, выставив перед собой руки, словно желая показать свою непричастность к происходящему.
Но Конкэннон этого не увидел. В голове у него будто вспыхнул огонь. Когда он падал, чьи-то могучие руки подхватили его и втащили в узкий переулок. Он получил удар в бок и, задыхаясь, упал на колени. Два человека, обутые в тяжелые ботинки, стали молча и умело пинать его ногами. Сутенер, стоя поблизости, восхищенно скалил зубы.
Вдруг удары прекратились, и один из нападавших наклонился над детективом:
– Хочешь дружеский совет, Конкэннон? Оставь в покое Эйба Миллера и не лезь не в свое дело.
Кто-то схватил его за плечи и как следует потряс.
– Ты слышал?
Конкэннон пошевелил губами. Он был не в силах говорить. Сутенер ухмыльнулся. Один из тех двоих пожал плечами и плюнул на стену «Дней и ночей».
– Он слышал.
– Точно? – сказал другой. – Ты меня слышишь, Конкэннон?
– Да, – проворчал детектив.
– Кто приказал тебе заняться Эйбом Миллером? Конкэннон осторожно набрал в легкие воздух. Угадав его намерения, один из людей в ботинках вытащил «тридцать восьмой» у него из кобуры и забросил подальше.
– Никто, – с трудом проговорил детектив. – Это же проще простого: сейф взорвали нитроглицерином. Вот я и ищу специалиста по нитроглицерину.
– Может быть, это и просто, – сказал один из них. – Очень даже может быть. Знаешь, что тебе нужно делать теперь?
Конкэннон пробормотал что-то невнятное.
– Вот что тебе нужно делать, Конкэннон: ровным счетом ничего. Ты забудешь Эйба Миллера, нитроглицерин и все остальное. Скажешь своему шефу, что дело слишком давнее. – Он сделал паузу, чтобы усилить значение сказанного. – Сделай так, Конкэннон, и нам не придется тебя убивать.
Глава третья
Первое, что Конкэннон услышал потом, был голос сержанта Марвина Боуна.
– Очнитесь, Конкэннон! У меня много дел, и мне некогда щекотать всяких там железнодорожников…
Конкэннон с чувством сильного отвращения вернулся в реальный мир. Голова его раскалывалась. Ему казалось, что у него сломаны все ребра. Он лежал на спине, окруженный любопытствующими зеваками, хотя на Банко-Эллей вид избитого человека давно перестал возбуждать интерес.
Он понял, что его вытащили из узкого прохода между лачугами на освещенное место напротив «Дней и ночей».
– Давно я здесь? Боун пожал плечами:
– Минуты две-три. Я услышал, как вы закопошились, и вытащил вас на свет. Кто это вас так?
– А зачем это вам? Хотите их поблагодарить? Полисмен усмехнулся. Прохожие поняли, что спектакль окончен, и стали нехотя расходиться.
– Вы можете идти? – спросил сержант. Конкэннон что-то проворчал с угрюмым видом: рано или поздно идти все равно придется. Боун помог ему встать сначала на колени, затем в полный рост, но увидев, что он пошатнулся, усадил его на ступени крыльца «Дней и ночей».
– Держите, – сказал Боун едким тоном, протягивая Конкэннону его револьвер. – Он скромненько лежал на той улочке, где я вас нашел. Интересно, зачем вы вообще его носите.
Конкэннон поднял голову. Он повел себя как нельзя глупее и прекрасно это понимал. Но он чувствовал себя слишком плохо, чтобы об этом размышлять.
Последние «зрители» уже разбрелись кто куда; Боун и Конкэннон на время остались одни.
– Сколько их было? – спросил Боун.
– Двое. И еще сутенер со Второй улицы. Он рассказал полисмену все, что помнил. Боун почесал подбородок.
– Вы считаете, что одним из ваших «приятных» собеседников был Эйб Миллер?
Конкэннон подумал.
– Нет. Не знаю почему…
– По-вашему, это те, кто грабил поезд? Этот вопрос Конкэннон уже успел обдумать:
– А зачем бандитам вертеться в такой близости от места преступления, если они могут преспокойно укрыться в надежном месте?
– Я надеялся, что это объясните мне вы.
Конкэннон слабо улыбнулся. Тут он заметил, что кровь течет из его носа на жилет.
– Боун, у меня был трудный вечер. Меня угощали отравленным виски в кафе «Париж». Я целый час трепался с покалеченной проституткой в лачуге на Второй улице, а напоследок получил по башке. Неужели обязательно задавать мне вопросы, на которые я могу ответить?
Полисмен по-волчьи оскалился:
– Ладно, поговорим завтра. Если вы доживете до завтра…
Боун стал удаляться в направлении Бэттл-Роуд. В этот момент по ступеням крыльца сбежала Лили Ольсен, державшая под мышкой Сатану. Она в ужасе посмотрела на Конкэннона:
– Что с тобой?
Конкэннон тяжело вздохнул.
– Это долгая история, Лили, и я пока не в силах ее повторять.
Лили посмотрела на него внимательнее.
– У тебя что, сломан нос?
– Не знаю. Можно у тебя почиститься? Хозяйка заведения без лишних слов подобрала кота и подала другую руку детективу. Посетители бара с деланным безразличием проследили, как он, хромая, бредет вдоль бара и поднимается на второй этаж.
– Садись, – сказала Лили, открывая дверь своей квартиры. – Выпить найдешь сам. Я скажу Бобу, чтоб нагрел воды.
Лили исчезла; Конкэннон потянулся за бутылкой, взглянул на зеркало в рамке, усыпанной алмазной пылью, и скорчил гримасу.
Виски согрело его, боль в груди уменьшилась. Но лицо и одежда были в плачевном состоянии. Он сел на кровать и снова приложился к бутылке.
Конкэннон слишком устал, чтобы размышлять о своем последнем приключении. Голова его была пуста, и он большими глотками пил фирменный напиток Лили. Он давно уже здесь не был, но ничего не изменилось, если не считать новых предметов роскоши. Стены были обиты коричневым и красным бархатом; огромное зеркало в золоченой раме было точь в точь как в денверском отеле «Виндзор». Большая лампа, стоявшая на краю туалетного столика, излучала мягкий свет сквозь абажур в виде букета роз.
В целом комната в точности отражала вкус преуспевающей сводницы с Банко-Эллей и нравилась Конкэннону.
Когда Лили вернулась с большой миской горячей воды, Конкэннон уничтожил больше половины бутылки. Лили разложила перед собой необходимые вещи и с профессиональной сноровкой принялась за работу: забрала из рук Конкэннона бутылку, расстегнула жилет и в одно мгновение раздела до пояса.
Затем намылила мочалку сиреневым мылом и стала приводить в порядок своего гостя.
– День или два поболит, конечно, но я думаю, что ребра целы. Хочешь, я пошлю за врачом?
– Нет. Мне нужно просто поспать, а потом как следует поразмыслить.
Лили осторожно смыла кровь и грязь с его лица, смазала царапины и синяки.
– Тебе никогда не хотелось сменить работу? – спросила она, дотрагиваясь до старых шрамов на его плечах и груди.
Конкэннон издал ничего не означающий звук и растянулся на кровати.
– Мы могли бы пожениться и управлять заведением вместе, – продолжала Лили равнодушным тоном. – Согласись, это все же лучше, чем получать по морде в темных переулках.
Она говорила об этом уже не впервые. Но Конкэннон не мог понять, насколько искренне это предложение. Он стал задумчиво смотреть, как Лили готовит ему бинты. Она была как бы похожа на комнату, в которой жила; Конкэннону было хорошо в ее обществе, но он сомневался, что сможет испытывать к ней нечто большее.
– Ну-ка, сядь, – сказала она.
Конкэннон выпрямился, скрипнув зубами от боли, и замер, как статуя; Лили растерла ему бока какой-то мазью и обмотала полосками из простыней. Завершив операцию, она отошла на шаг и задумчиво посмотрела на свою работу.
– Это поддержит твои ребра какое-то время. Но лучше бы тебе показаться врачу.
– Ты мой лучший врач, Лили.
В конце концов, ее предложение могло оказаться вполне разумным. Женившись на хозяйке притона в Банко-Эллей, он сразу избавился бы от многих забот. Сейчас, сидя рядом с Лили под розовой лампой, он находил ее идею довольно удачной… Она протянула ему бутылку; он выпил еще.
– Ложись, – сказала она вполголоса. Конкэннон повиновался. Она сняла с него туфли, расстегнула и стащила брюки. Он остался лежать в одних кальсонах, обессиленный и полупьяный. Потом по привычке потянулся к ней. Лили мягко оттолкнула его.
– Это мы успеем. Сначала ты должен поправиться. Спи.
– Лили…
– Что?
– Я не собирался попадать в такую историю в первый же день. Но все равно – у тебя мне хорошо.
Она улыбнулась.
– Спи, Конкэннон.
Потом прикрутила фитиль и задула лампу.
Конкэннон уснул не сразу. Он казался себе столетним стариком; в памяти его возникали по очереди все тяжелые и неудачные дни его жизни, изнурительные поездки, бессонные ночи. В то мгновение, когда он уже погружался в сон, ему вдруг привиделось лицо Атены Аллард, и он почувствовал себя совершенно старым и бессильным.
Издали доносился слабый шум ночного города. Кто-то проигрывал в «Фаро» последний доллар; кто-то, хлебнув лишнего, из последних сил тащился домой; полисмен в последний раз совершал обход Банко-Эллей…
В заведении Лили стояла полная тишина.

Проснувшись, Конкэннон ощутил на лице косой солнечный луч.
– Пей, – сказала Лили, аккуратно наливая в чашку из двух фарфоровых посудин кофе и горячее молоко.
Конкэннон сел и взял в руки чашку. Лицо его распухло, голова болела, но он чувствовал себя гораздо лучше, чем накануне.
– К тебе пришли, – объявила Лили. – Внизу ждет Марвин Боун. Он предлагает тебе роль понятого в похоронном бюро.
– А кто умер?
– Он не сказал.
Конкэннон поставил босые ноги на пол. Лили принесла его костюм. После того, как по нему прошлись щеткой, он имел вполне презентабельный вид. Конкэннон оделся.
Боун сидел за столом для «семерки» и выглядел еще более раздраженным, чем обычно.
– Что там насчет похоронного бюро? – спросил детектив.
– Новый метод: когда кого-то отправляют на тот свет, проводится предварительное расследование. Это помогает нам убить время, вместо того чтобы валяться в постели, как некоторые.
– А разве здесь найдется труп, который я мог бы опознать?
– Это выяснится после того, как вы на него посмотрите.
Они пошли в направлении Бродвея; через несколько минут Конкэннон совершенно выдохся. Бандаж Лили удерживал его ребра в неподвижном положении, но мешал нормально дышать.
– А где этот самый труп?
– На Харви-стрит.
– Как же мы будем туда добираться?
– Пешком, разумеется. Думаете, муниципалитет сразу предоставит нам парадный экипаж и шестерку лошадей?
Конкэннон остановился и махнул проезжавшему фиакру.
– С вашего позволения, мы лучше поедем.
Было начало осени, и в воздухе стоял запах пыли и железа. Они ехали молча. «Кольт» в заднем кармане брюк заставлял Боуна то и дело ерзать на сиденье.
– Остановите-ка здесь, – сказал он, лишь только кучер повернул на Харви-стрит.
Похоронное бюро – небольшая деревянная постройка – находилось чуть поодаль, позади травяной лужайки. Свежевыкрашенная табличка гласила: «Организация похорон. Изготовление надгробных плит по заказу». Они прошли по узкой тропинке к крыльцу, где их ждал врач.
– Доктор Мэхью, – сухо сказал Боун, и на этом церемония знакомства завершилась. – Клиент готов, док?
Седеющий врач с усталым лицом поприветствовал Конкэннона кивком головы.
– Готов к вечному сну.
Они вошли в дом и вскоре оказались в комнате, где лежал покойный. Хозяин бюро Лоусон, закончив все подобающие манипуляции, смотрел на «подопечного», грустно качая головой.
– Ни денег, ни семьи… Ничего. Муниципалитету следовало бы знать, что приличные похороны обходятся недешево. Но эти советники не обращают внимания на такие «мелочи»…
Боун посмотрел на Конкэннона.
– Ну, что скажете? Узнаете его?
При жизни покойный, видимо, был бледным и хилым. Мертвое лицо сохранило напряженное, обеспокоенное выражение. Выцветшие голубые глаза задумчиво смотрели вдаль.
– Это вчерашний сутенер со Второй улицы, – сказал Конкэннон. – Потом он оказался у «Дней и ночей» с теми двумя, которые лупили меня ногами.
Врач что-то записал в блокнот; хозяин бюро продолжал молча покачивать головой.
– Вам известна его фамилия? – спросил доктор Мэхью.
– Нет. Но его наверняка знают все проститутки со Второй улицы. Это он отвел меня к Мэгги Слаттер.
Врач захлопал глазами: это ему ни о чем не говорило. Но допытываться он не стал.
– По закону вам следовало бы принять присягу, прежде чем давать показания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18