Пока повар резал пирог, Конкэннон смотрел на официантку. Теперь он понимал, почему Атена Аллард произвела впечатление на Джона Эверса. В ней было что-то такое, что можно скорее угадать, чем увидеть. Какое-то напряжение, сила сжатой пружины. Она была не слишком маленького роста, но худенькая фигурка придавала ей хрупкий вид. У нее были красивые черные волосы и детское лицо.
Она поставила на стол кофе и улыбнулась одними губами. Затем принесла пирог.
– Миссис Аллард, – сказал Конкэннон, – меня зовут Маркус Конкэннон. Я был другом вашего мужа, когда мы с ним работали в полиции Арканзаса.
Ее взгляд сразу стал враждебным.
– Что вам нужно? Вы репортер?
– Нет. Как я уже сказал, Рэй был моим другом. Я работаю в железнодорожной компании.
Она немного расслабилась.
– Из компании уже приходили.
– Это был мой шеф, Джон Эверс. Как раз поэтому я и должен с вами поговорить.
Угрожающе сдвинув брови, повар подошел поближе. Но Атена нетерпеливо покачала головой, и он остановился.
– Не обращайте на Пата внимания, – сказала она с легкой улыбкой. – Он знает обо всех неприятностях, которые мне доставили репортеры и просто хочет меня защитить.
– Ну, и что же репортеры?
– Они говорили, что Рэй был вором. – Голос ее зазвучал напряженно. – Что он был заодно с теми грабителями.
– Я не репортер, миссис Аллард.
Вынув бумажник, Конкэннон показал свой жетон железнодорожного детектива. Это была всего лишь обычная никелевая пластинка, не дававшая никаких официальных полномочий. Однако многие, особенно государственные чиновники, относились к ней более почтительно, чем даже к звезде мунициального старшины. Атена бегло взглянула на жетон, затем повернула голову к повару:
– Все в порядке, Пат.
Она села за стол и вгляделась в лицо Конкэннона, словно желая навсегда запомнить его непримечательные черты.
– Да, я помню вашу фамилию, – сказала она наконец. – Рэй любил говорить о старых добрых временах, как он их называл, когда вы с ним были заместителями старшин у Паркера.
Конкэннон не считал добрыми временами те годы, когда получал нищенское жалованье и ежедневно рисковал жизнью. Тем не менее он понимал Рэя Алларда.
– Рэй вам рассказывал о банде Пардю?
Она задумалась.
– Боб Пардю заманил вас в ловушку, но Рэй застрелил его.
– Более того: я был ранен, у меня не осталось патронов, и Боб Пардю целился мне в голову из карабина. Я думал, что Рэй мертв. – На мгновение он вспомнил Рэя, лежавшего в луже крови. – Но он был жив, и у него хватило сил выстрелить и убить Пардю.
Женщину эта история, казалось, не очень заинтересовала, и Конкэннон решил, что она слышит ее не впервые.
– Так что Рэй спас мне жизнь. Я был его другом. И я не сделаю ничего такого, что могло бы вам навредить.
– Даже если этого потребует ваш шеф?
– Даже в этом случае.
Она слабо улыбнулась.
– Я верю вам, мистер Конкэннон, но я не хочу больше страдать. Я отказываюсь об этом говорить…
– К сожалению, – смущенно сказал Конкэннон, – так легко отступиться готовы далеко не все. Речь идет о ста тысячах долларов. Если вы не станете говорить со мной, то к вам придут с вопросами работники транспортной компании и представители власти. И кое-кто из них покажется вам гораздо более неприятным, нежели я.
– Я не пойму, почему вы пришли только сейчас, – сказала она устало. – Ведь Рэя убили больше месяца назад.
– Тогда я работал на севере. Мой начальник вспомнил, что мы с Рэем были друзьями; он хочет, чтобы я продолжал дело: надеется, что я раскопаю то, что не заметили остальные. Когда речь идет о ста тысячах долларов, Джон Эверс проявляет необычайную настойчивость.
– Деньги!.. – Она горько усмехнулась. – Они думают только о деньгах. До Рэя никому нет дела…
– Может быть, кто-то действительно думает только о деньгах, но не я. Вы ведь хотите, чтобы убийца вашего мужа предстал перед судом?
– Разве это вернет Рэю жизнь?
– Нет. Но это принесет вам хоть какое-то удовлетворение.
Он чувствовал, что выражается неуклюже.
– Уходите, пожалуйста, – сказала она беззлобно. – Извините, но я не хочу продолжать этот разговор.
Толстый повар сидел на табурете за стойкой и наблюдал за ними. Конкэннон нехотя встал.
– Прошу прощения, миссис Аллард. Я больше не буду надоедать вам, если смогу этого избежать.
Он заплатил за пирог и кофе, вышел на улицу и пешком добрался до отеля.
«Вояджер-отель» представлял собой двухэтажное деревянное строение, к которому администрация решила прилепить фасад из красных кирпичей в надежде придать ему более надежный вид. Отель еще входил в число приличных, но его быстро обгоняли более крупные и современные конкуренты. В течение года ему предстояло прекратить свое существование, и на его месте должен был вырасти новый импозантный дом. Таковы были законы новых городов вроде Оклахома-Сити.
Конкэннон взял у дежурного в холле свой саквояж и поднялся в номер. Разложив вещи, он принялся умываться и бриться, даже не взглянув на комнату. Она наверняка была как две капли воды похожа на тысячи гостиничных номеров Канзас-Сити, Денвера или Чикаго. За последние пять лет Конкэннону слишком часто доводилось жить в таких номерах, и он не ожидал увидеть здесь что-либо новое.
Он намылил щеки, налив в стаканчик холодной воды из голубого фарфорового кувшина, и взял в руки бритву. Из зеркала в дубовой рамке на него смотрело обычное продолговатое лицо. Честные голубые глаза, большой правильный рот. Маркус Конкэннон был простым открытым парнем. Ему нравилась работа железнодорожного детектива, и он исполнял ее добросовестно и умело.
Жизнь полицейского была чем-то похожа на жизнь наемного солдата. Она состояла из долгих периодов бездействия, перемежавшихся резкими вспышками насилия. Иногда месяцами подряд приходилось заниматься скучнейшими делами: кого-то разыскивать, писать рапорты, задавать вопросы. Но железная дорога имела неоспоримые преимущества: ему хорошо платили, он носил дорогие костюмы, которые не мог себе позволить, будучи заместителем старшины. Извозчики принимали его за преуспевающего дельца…
Конкэннон улыбнулся своему отражению и закончил бритье.
Тут он поймал себя на том, что ограбление поезда ни на секунду не выходит у него из головы. Рэй Аллард был хорошим полицейским и обладал свойственным хорошему полицейскому инстинктом самосохранения. Его трудно было представить себе мертвым; он казался практически неистребимым.
«Может быть, это было не простое ограбление, Рэй? Может быть, тебе недостаточно было жалованья сопровождающего?»
– Извини, Рэй, – сказал Конкэннон вслух, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Я знаю, что ты не брал этих денег. Вот что происходит, когда слишком долго работаешь на такого человека, как Эверс.
Нитроглицерин… Если у этой загадки и было решение, то его следовало искать здесь. Нитроглицерин использовали либо профессионалы, либо безумцы. Но безумцам не под силу ограбить поезд…
Он повесил кобуру с автоматическим револьвером тридцать восьмого калибра поверх жилета и надел куртку. «Если бы я был бедным парнем с нефтяных скважин, то куда бы отправился тратить свою долю добычи?» – подумал он.
Ответ был совершенно ясен: в «Адский уголок».
Глава вторая
На углу Бродвея и Гранд-авеню играл оркестр Армии Спасения, состоявший всего из трех инструментов. Конкэннон бросил в кубышку двадцать пять центов. Воздух был наполнен дымом костров, запахом горького пива и мусора, к которому примешивался едва уловимый аромат опиума с узкой улочки, носившей название Хоп-бульвар. Чуть дальше, со стороны Бродвея, уличные мальчуганы подзадоривали дерущихся собак. С Алабастер-роуд доносились крики разгневанной потаскухи; где-то щелкала рулетка; среди зевак, слушавших музыкантов Армии Спасения, бледными тенями мелькали карманные воришки.
Конкэннон не спеша прошел по Банко-Эллей в направлении вокзала «Санта-Фе». То, что он видел и слышал вокруг, не вызывало у него ни малейшего удивления. Он давно к этому привык. Такие картины он часто наблюдал в Лидвилле и Денвере, во всех новорожденных городах на конечных станциях железных дорог.
Барабанщица Армии Спасения воинственно пела «Как грешник узнал о прощенья грехов»… Музыкант, игравший на рожке, изо всех сил старался поспевать за ней… Конкэннон остановился на пороге заведения, которое называлось «Дни и ночи у Лили», удрученно вздохнув: с самого приезда он знал, что обязательно окажется здесь. Как всегда…
Когда Конкэннон вошел в «Дни и ночи», полицейский сержант Марвин Боун сидел у дальней стены и смотрел в свои карты. Он встретил Конкэннона быстрым недобрым взглядом.
Из-за деревянной стойки Конкэннона придирчиво осмотрел новый незнакомый бармен. За столом для игры в «Фаро» стоял новый крупье. Лампы над игорными столами тоже были новые, а голые стены зала были недавно выбелены известью. Даже в таком месте, как «Дни и ночи», происходили постоянные изменения.
Конкэннон немного постоял, осматривая помещение. Этот двухэтажный деревянный дом имел на Банко-Эллей не меньше дюжины близнецов. Столы для покера, для «Фаро», для «семерки», неизменная рулетка. Половину ближней стены занимал бар.
Апартаменты Лили Ольвен и комнаты трех «девочек» располагались на втором этаже.
Вот уже четыре года, после каждой дальней поездки, Конкэннон неизменно приезжал в «Дни и ночи», словно домой. Дом был, конечно, незавидный – бар, игорный зал, салун и бордель, – но другого не было.
На этот раз он впервые не почувствовал удовлетворения, оказавшись здесь. Что-то было не так. Девицы, сидевшие вокруг столика для «семерки», показались ему некрасивыми и затасканными.
Здесь что-то переменилось, подумал он, но тут же инстинктивно понял, что перемена произошла не в заведении, а в нем самом.
Сержант Марвин Боун разглядывал его черными, быстрыми, как у хищной птицы, глазами. Это был здоровый верзила в шляпе и мешковатом костюме. Он неловко сидел на краешке стула: расположиться поудобнее ему мешал тяжелый «Кольт» сорок пятого калибра, торчавший из заднего кармана брюк. Внезапно он бросил карты на стол, поднялся на ноги и приблизился к Конкэннону.
– Ну, рассказала она вам то, что скрывала от полиции Оклахомы и от других железнодорожников?
К бесцеремонным манерам Боуна нужно привыкнуть, однако некоторым это так никогда и не удавалось.
– Вы следили за мной от самого поезда, Марв? Не знал, что я такая важная персона.
– Когда счет идет на сотни тысяч, все становятся важными персонами.
Конкэннон кивнул.
– Понимаю. Это вы насчет ограбления поезда. Но ведь это случилось на территории чикасоу, очень далеко от вверенного вам района. Неужели здесь, в Оклахома-Сити, не хватает преступлений, и вы страдаете от безделья?
Полицейский мрачно улыбнулся.
– Как-нибудь я свожу вас на экскурсию в нашу местную тюрьму, Конкэннон. А когда вы войдете, закрою и выброшу ключ.
Беседы с Боуном редко заканчивались без ссоры. Конкэннон глубоко вздохнул, подошел к бару и заказал виски. Боун двинулся следом.
– Что вам рассказала вдова Аллард, когда вы к ней приходили?
Конкэннон посмотрел на игроков в «Фаро».
– Что-то я не слыхал, чтобы власти Оклахома-Сити разрешали азартные игры.
– Может быть, и не разрешали, – сухо ответил полицейский. – Но муниципальный совет еще не утвердил окончательный текст запрета. И пошел на компромисс с владельцами салунов: если полиция обнаруживает играющих во время ежемесячного рейда – хозяин платит пятьдесят долларов штрафа. Это устраивает всех, особенно судей, назначающих штрафы. Так что же вам все-таки сказала вдова?
– То же самое, что вам и всем остальным. То есть ничего.
– Конкэннон, – сказал Боун ледяным тоном, – не морочьте мне голову. Вы всего лишь железнодорожный детектив. Значит, здесь вы – ноль без палочки.
– Странно. Джон Эверс сказал, что начальник полиции будет рад помочь мне всем, что в его силах.
– Вот вам совет: не нужно верить всему, что говорит Джон Эверс.
Огромный полисмен повернулся и тяжело зашагал к выходу. Конкэннон подумал, что не стоит осуждать Боуна за его нелюбовь к людям: нелегко ведь быть честным полицейским в городе, который настолько молод, что еще не может оценить тебя по достоинству.
Треск рулетки на мгновение приостановился, и посетители «Дней и ночей» перестали перекрикивать друг друга; лампы вдруг сделались будто ярче, и Конкэннон безошибочно определил: в зал вошла Лили Ольсен.
Он обернулся: хозяйка заведения шла вдоль бара, отпуская шуточки и улыбаясь всем вокруг.
– Рада видеть вас среди наших гостей, господин муниципальный советник, – сказала она одному из игроков в покер. – Боб, принеси на этот стол еще одну бутылочку. Фирма угощает, господа!
В сторону Конкэннона Лили еще не смотрела.
– Привет, Слим! Я вижу, женушка позволила тебе сегодня отдохнуть! Не упускай шанс. Желаю хорошо повеселиться!
Она кивнула еще одному клиенту, сидевшему в середине зала:
– Мистер Харки, Бонни у себя. Можете навестить, когда пожелаете.
Наконец, будто случайно, она остановилась рядом с детективом.
– Давненько тебя не было видно.
– У меня было много дел.
Присутствие Лили согревало его не меньше, чем всех остальных.
– Приятно снова оказаться здесь, Лили. Все как всегда.
– Можешь присесть и угостить меня чем-нибудь, – сухо сказала она. – Расскажешь, сколько мужиков застрелил и сколько баб уложил в постель за это время.
Новый бармен уже знал порядок. Он немедленно освободил один из угловых столиков, принес два стакана и бутылку виски «Теннесси». Конкэннон наполнил стаканы; пожелав друг другу здоровья, они глотнули коричневатой жидкости.
– Я очень сожалею о том, что случилось с Рэем, – сказала, помолчав, Лили.
На секунду Конкэннон представил себе, что Рэй сидит с ними за одним столом и что на его красивом, почти юношеском лице цветет радостная улыбка. Ему по-прежнему трудно было поверить в эту смерть.
– Однако же он не был новичком в своем деле, – услышал он свой голос как бы со стороны. – Он знал, чем рискует.
– Это из-за него ты сейчас здесь, в Оклахома-Сити?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18