В большой комнате кроме дивана был еще просторный шкаф, забитый моим маскарадным гардеробом, два кресла, телевизор с видеомагнитофоном. На стене висел ковер. Минимум мебели, спартанская обстановка и идеальная чистота. Ненавижу беспорядок. Все должно быть разложено по полочкам — и вещи, и мысли, и чувства. «Порядок — друг разума и его подлинная цель», — писал мудрый французский епископ и писатель Жак Боссюэ.
В другой комнате был письменный стол, крутящееся кресло и книжный шкаф, полный умных книг, нафаршированных самыми мудрыми мыслями, до которых доперло человечество за тысячи лет существования. Здесь уживались в добром соседстве Гегель и Ильин, Шопенгауэр и Платон. Обожаю читать философов. Кто-то глотает детективы, а я труды о диалектике и нищете материализма.
Жилье я подбирал очень тщательно. Искал именно такое, которое отвечает моим представлениям о безопасности. А из безопасной квартиры, прежде всего, должны быть пути отступления на случай, если вдруг нанесут визит незваные гости…
Дзинь! — звонок слегка ударил по нервам. Ударил ровно настолько, чтобы привести меня в рабочее состояние. Нервы у Аккуратиста отличные. Прямо стальные нервы. Тросы, а не нервы…
И кого черт принес? Соседей? Участкового? Опять киллеров? Свидетелей Иеговы с их агитками?
Выясним.
Я поднялся с дивана, подошел к стене, нажал на кнопку, видеофона, и на небольшом экранчике появилось изображение. Перед моей дверью топтался сухощавый уже немолодой человек в строгом темно-коричневом костюме. Я сразу определил, что его рост — сто девяносто сантиметров, вес — семьдесят восемь килограммов. Возраст — пятьдесят один год… Как мне удалось это сделать? Нет, дедуктивный метод Холмса тут ни при чем. Просто на этого человека у меня было досье. И ему совершенно нечего делать здесь сегодня. Он вообще не должен знать, что Аккуратист скучает здесь. Не должен, но знает. Он вообще часто поражает своей осведомленностью.
И что в этой ситуации делать такому воспитанному молодому человеку, как я? Сказать в щелку: никого нет дома… Нет, не пойдет. Гость — это вам не почтальон Печкин. Таких людей просто так не отсылают. Ну какие черти его принесли, а? И не решили ли его использовать в качестве наживки? Маловероятно, но такая возможность не исключена.
Ну, где наша не пропадала!
Я распахнул дверь и отпрянул — расслаблен и вместе с тем заряжен энергией, как сжатая пружина, в общем — готов к бою и пистолет держу перед собой. Если это наживка — в коридор влетит светошумовая, осколочная граната или слезогонка. Потом ворвутся боевики. И… И ничего у них не выйдет. Аккуратиста с кондачка не возьмешь. Я тут давно все просчитал. И каждое мое движение продумано и опробовано. Я отступаю так, чтобы граната осколками не посекла и взрывная волна прошла мимо. Я понимаю, как гуляют взрывные волны. А там рукой подать до балкона — он как раз на стыке двух корпусов дома, да так, что ниоткуда не просматривается и не простреливается. Такой дом я долго искал. Так что я ухожу по балкону наверх, распахнув люк. Потом на карниз — и в соседнем подъезде. А дальше ухожу не прощаясь — и никто меня не остановит, если, конечно, атакующие не прихватили роту солдат, которым приказано стрелять по всему движущемуся.
— Тим, не дури, — послышался спокойный голос Андрея Рустамовича Кухенбадена. И где люди берут подобные фамилии?
— Не буду дурить, — сказал я, сжимая в руке рукоятку автоматического пистолета. — Заходите и захлопывайте дверь.
— Осторожность никогда не бывает излишней, — с усмешкой процитировал Горация гость.
Я отразил подачу цитатой французского писателя-классика Теофиля Готье:
— Во все времена осторожные люди брали верх над людьми безрассудными.
Это наша давняя игра. Кухенбаден — человек высокообразованный, его покрытая жестким бобриком голова — объемное хранилище изречений, цитат. Ну и мы не лыком шиты. Чай, тоже грамоте обученные.
Кухенбаден, как и я, чтил осторожность за добродетель. Внизу прогуливались два его телохранителя, ждавшие босса и оглядывавшиеся напряженно вокруг. У телохранителя должны быстро бегать глаза. И глаза эти должны все замечать. Особенно когда хранишь такое тело. Кухенбаден был из тех людей, о которых в дешевых шпионских боевиках говорят «он слишком много знал». Знает он, действительно, немало, поэтому его родной «колхоз» охранял его по всем правилам. Не удивлюсь, если телохранители имеют инструкции: если объект не удается защитить — пристрелить его, чтобы не попал к врагам. Ничего не поделаешь — такова судьба важного секретоносителя.
— Кофейку? — спросил я.
— Пожалуй, — потер руками Кухенбаден, отставляя трость, которую неизменно таскал с собой, и присаживаясь на стул. Он был прямой, будто проглотил штырь. Приходила мысль о военной выправке, но, по-моему, он никогда в армии не служил, с детства играл опасными игрушками, конечно, когда не сидел в библиотеке, набираясь цитат классиков.
— С пирожными? — спросил я.
— Не откажусь, — при своей худобе гость испытывал слабость к сладостям.
— Плату не возьму, — усмехнулся я. — Только скажите, как узнали мой адрес, — и квиты.
— В записной книжке посмотрел, — в ответ улыбнулся он.
— А в книжке он откуда?
— Ну, право, и не знаю, что сказать.
— Мы все под колпаком у Мюллера.
— Ну что вы. Просто мы предпочитаем как можно лучше знакомиться с людьми, которые оказывают нам услуги.
— Я тоже, — сказал я.
Тоже, да не то же. Они узнали мой адрес, который знать не должны. А я до сих пор туго представляю, что это за организация дает мне высокооплачиваемые заказы. Знаю только, что это нечто вроде русского масонского ордена, пытающегося еще с петровских времен влиять на события в России. Рекомендовали мне их люди, которые дурного не посоветуют. И не то что я не доверяю Кухенбадену и его соратникам… Я вообще никому не доверяю.
Хотя он не поведал, как нашел меня, я все равно налил ему кофе и поставил коробку с эклерами. Как подгадал — купил их с утра в магазине внизу.
— Прекрасно, — он отхлебнул кофе и осведомился:
— Вы часто смотрите телевизор?
— Смотрю.
— Шоу Михаила Зубовина.
— Вот этого? — я включил телевизор, вызвал третью программу, по которой как раз в это время должно было идти шоу. И, как по заказу, на экране появилась улыбающаяся физиономия.
— Я помню чудное мгновение, как говаривал старик Лермонтов, — жизнерадостно, как щенок, протявкал телеведущий.
— Ой, — как от зубной боли, поморщился Кухенбаден, физически страдающий, когда Бебеля путают с Бабелем.
— Это у него всегда, — пояснил я.
Страсть к цитатам в последние два года поразила все слои общества. Только одни цитируют Пушкина. А другие — солиста группы «Кукиш в Заполярье».
— Итак, когда вы в первый раз обнаружили, что ваша женщина вовсе не женщина, а транссексуал? — допрашивал ведущий Михаил Зубовин скромно тупящегося молодого человека.
— Мерзость, — я выключил телевизор.
— Михаил Зубовин, — Кухенбаден отхлебнул еще кофе. — Вокруг этого ничтожества, для которого Пушкин и Лермонтов — одно лицо, что-то затевается. Какая-то афера. Очень крупная.
— Какая афера может вокруг него затеваться? — мне захотелось зевнуть.
— Существует некое соглашение российского экономического «Олимпа» о проекте «Плюс один». И каким-то образом ключевой фигурой проекта является модный телеведущий. События вокруг него уже начали развиваться.
— Какие события?
— Странные события, — многозначительно произнес Кухенбаден.
— Что я должен сделать?
— Разобраться в ситуации.
— У вас своих шпиков мало?
— Вы, Тимофей, надежны как гранит, — польстил он мне.
— Ну, спасибо, — кивнул я. Тут с ним трудно было не согласиться.
— Мы пытались подключить одну нашу сыскную контору. Кончилось все автокатастрофой. Грузовик наехал на машину с тремя частными сыщиками и скрылся.
— Так и раздавили средь бела дня? Зачем?
— Нам дали понять, чтобы мы не совались.
— Какая будет зарплата?
— Сущая безделица, — он назвал цифру. И от нее закружилось в голове,
— А расходы входят? — спросил я.
— Расходы по отдельной смете.
Голова моя сладко кружилась не от жадности. Такие деньги платят, когда намечаются очень серьезные события: И опасные. Кого как, а Аккуратиста ощущение опасности бодрит. Поскольку отношения у меня с опасностью уважительные. Она, опасность, знает, что ей не подстеречь меня из-за угла. А я никогда не страдал ее недооценкой.
— Материалы по проекту «Плюс один» ? — осведомился я. Когда требуют материалы, это означает, что заказ принят,
— Их немного, — Кухенбаден протянул мне лазерный диск.
— Мне нужно знать, с чего все началась, — потребовал я.
— С намеков, оговорок. С незначительных событий. Однажды в одной тесной компании прозвучали эти слова — «Плюс один».
— И сразу все силы бросили на расследование?
— Интуиция. Моя интуиция, Я чувствую, что на «Олимпе» готовится какая-то капитальная пакость. Удивительная пакость.
— Кто заинтересован?
— Берите любого из олигархической верхушки. Они и будут.
— Точнее.
— Не знаю точнее, — в его голосе проскользнуло отчаяние, и стало понятно, что ситуация действительно напряженная.
— Буря, скоро грянет буря, — улыбнулся я..
— Алексей Максимович Пешков. «Песня о буревестнике». Ну, это же школьная программа, — разочарованно произнес гость.
— Зато звучит…
Глава третья

— Налоги, налоги, заплати налоги, — напоминающий непроспавшегося палача бородатый мужик с устрашающего вида топором склоняется во тьме над супружеским ложем, на котором спят двое.
Перепуганный неплательщик дрожащей рукой тянется к кошельку.
Встает утреннее ласковое солнце. Все трое участников драмы счастливо улыбаются и обнимаются.
Каждый день радовал нас новой рекламой об уплате налогов. Налоговики перепробовали все интонации — от жалобно заунывных, типа «люди добрые, мы не местные, мы не ели три недели», до угрожающего разбойничьего: «Заплати, а не то покатится буйна головушка с плеч». Оно понятно. В стране не хватает денег. Деньги в России обладают свойствами сверхтекучего гелия — они не удерживаются ни в закромах, ни в подвалах, они просачиваются сквозь микроскопические щели, в которые не просочится даже воздух. Деньги все время куда-то утекают.
— Кто не платит налоги, того… — угрожающе завел грубый голос из телевизора,
Насколько удобное изобретение дистанционный пульт. Не вставая с дивана, одним нажатием кнопки — выключаешь телевизор, и с тебя уже не требуют уплаты налогов.
По другой программе уверенно вещал ставший уже родным и пришедший благодаря телевидению в каждый дом популярный полевой командир Баши Бадаев. Этот суровый гордый сын гор прославился захватом детского сада и двух школьных автобусов. Глаза у него были ласковые. И смотрел он собеседнику не в глаза, не в сторону, взгляд его мечтательно блуждал где-то на уровне шеи. Он таскал с собой шашку прадеда — приближенного самого Шамиля. Правда, недоброжелатели поговаривают, что этот прадед был одним из тех, кто ограбил своего любимого вождя, когда тот бежал из Гудермеса от русских войск. Теперь прадедовской шашкой Баши в лучших горских традициях рубил «неверным псам», преимущественно пленным, головы. Молодецки, с одного удара.
— Столица — в Ставрополе. Провинция — в Москве. Такова будет Конфедерация народов Кавказа, — мечтал Баши перед телекамерой.
— Не слишком ли смелые планы? — подал жалкий голос военный корреспондент третьей программы, который всю ичкерийскую войну провел рядом с бандгруппами, добросовестно снимая, как жгут российские колонны с боевой техникой, и стал своим на всех базах боевиков.
Баши внимательнее посмотрел на уровень его шеи так, что видно было — корреспондент передернул плечами. Полевой командир вздохнул, припомнив, что этот «неверный пес» еще нужен и в какие деньги обошлось это интервью. Политическая реклама на телевидении — вещь дорогая.
— Один горец стоит сотни. Роты. Батальона. Нет горы, которая не пойдет к нашим Магометам! — глаза горца бешенно округлились…
— Заплати налоги, и живи, как жил!, — прервала откровения бандита рекламная пауза.
Я выключил телевизор. Все, предельно допустимая доза общения с ящиком набрана.
Пора вкалывать. Где мое недавнее приобретение — полевой компьютер? Это экспериментальный образец для американских спецподразделений. Вот он, на столике — противоударный, водонепроницаемый и глубоководный, хранящий огромные объемы информации. Цена его немалая, но того стоит. В нем набита ограниченная секретными кодами и системами самоуничтожения такая информация, что многие большие чиновники и финансовые воротилы черту душу бы продали, чтобы иметь возможность проникнуть в мои банки данных.
Я вывел на жидкокристаллический экран информацию с лазерного диска. Появилось меню с досье на известного телеведущего и поп-солиста Михаила Зубовина.
Итак, чем прославилась эта теледива (или теледив — как правильно сказать?)
Щелкая мышью, я листал досье. Картина типична, диагноз стандартен. Совершенно непонятно, чем этот человек мог заинтересовать «Олимп» — могущественные олигархические структуры, делящие наше государство с таким же остервенением, как делят бачок перловки в тюремной столовой.
Михаил Николаевич Зубовин — почетный сопредседатель международного гей-клуба. Соучредитель Фонда помощи трансвеститам, получавшего три года назад таможенные льготы. Член движения «Демократическая Россия» и еще нескольких подобных организаций. 1988 год — лечение от алкоголизма. 1991-й — от наркомании. 1997-й год — от неврастении. Небольшой бред величия в сочетании с явно оформившейся манией преследования. В свое время прекрасно справлялся с ролью политического обозревателя, но сожрали пираньи — толпа коллег-завистников. Приземлился на передаче «Стриптиз души». И это был подарок судьбы. Он очень быстро стал кумиром публики, осаждаемым толпами поклонников и поклонниц. Потом его пригласила группа «Супостаты-К», он снялся в двух видеоклипах. Голос у него был гнусный, но у других солистов группы еще хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35