«Тоже мне, выискались наставники! Самих еще учить да учить». Палыч за всю тренировку не произнес ни слова — ходил, смотрел, подолгу стоял возле каждого, и ребята в его присутствии работали как черти, откуда только силы брались. Доброжелательный и строгий взгляд мастера Влад ощущал на себе десять лет: теперь Палыч глядел на него иначе. Вроде и кошка между ними не пробегала, а чувствовал: для Палыча он — отрезанный ломоть. Гордость не позволяла подойти и выяснить отношения, да сэнсэй и не сказал бы ничего — выдал бы очередную притчу, которых у него в запасе было на все случаи жизни.
Вернувшись домой, он поставил в духовку ужин, включил автоответчик. Запись оставила Лена: «Влад, здравствуй, это я, Лена Мещанинова. Звонила тебе весь вечер. Говорят, в лесу полно ягод и начинаются грибы. Мы с отцом и Вершковым собираемся поехать в лес, если не возражаешь — присоединяйся. Жду звонка!»
Сообщение он прослушал дважды и дважды брался за телефонную трубку, но так и не позвонил: утро вечера мудренее.
Пошел дождь. Крупный, обложной, с громом и молнией — такой, при каком люди без крайней надобности не выходят из дома. Влад лежал на диване и ждал звонка Камая, словно тот обещал ему позвонить.
В шестом часу приехал Крот, мокрый и заполошенный; сообщил, что взяли Ботова — из каталажки вышел Рудик Иванов, загремевший туда за пьяную драку, он и рассказал.
— И что? — сохраняя невозмутимость, спросил Влад.
— А то, что расколется Бот — и нам с тобой кранты! С кем связь держал по рации…
Влад поглядел на часы и пошел как ни в чем не бывало в ванную, почистил зубы, стал бриться.
— Бригадир — наркоман, его сдадут или пришьют, вот увидишь! Он в баре похвалялся, будто сунул таможеннику «куклу», — торопливо излагал Крот, стоя в дверях.
Влад едва не порезался:
— Повтори-ка?
— Между двумя купюрами — отпечатанные на цветном ксероксе фальшивые баксы, — расшифровал Крот. — Потому тот и сообщил рэкетирам о грузе!
Влад посмотрел на него в упор:
— Кому он об этом говорил?
— Угощал двух братьев Ордынчиков с железнодорожного, жить учил. Деньги у него были, много. Ордынчик-младший об этом доложил Губарю, а вечером его прижучили возле «Самоцвета» и крепко побили. В больнице теперь. Братан его Вадька по городу рыскает, Губарь мне звонил.
Влад вытер мыльную пену с лица, вернулся в комнату.
— Что же получается, таможня этот… Шепило был прав?.. Накололи его, он и…
— Его не накололи, Влад, его спровоцировали. И он своей команде про «куклу» сказал. А Бригадиру только того и надо было — зацепить всех сразу.
— Выходит, зря я его отметелил?
— Да не отметелил ты его, получается, а убил! Подставили нас с тобой.
— Тебя там не было, понял? Смотайся куда-нибудь на время, только чтобы я знал. Дело тут одно намечается, можешь понадобиться. А с Бригадой я разберусь сам.
Отправив Крота домой, он набрал номер Мещаниновых. Трубку взяла Лена.
— Оденься понаряднее, возьми зонтик и жди меня на углу — там, где я тебя в прошлый раз высадил.
— Но… Влад!..
Он положил трубку и стал одеваться. В кои-то веки хотел повязать галстук, но в доме галстука не оказалось, не считая пионерского в материном комоде. Надел водолазку и черный костюм, вылил на себя полфлакона французской туалетной воды, сунув револьвер за пояс, пошел в гараж.
В «Самоцвет» они приехали в восьмом часу. Воскресенье да еще непогода загнали в ресторан полгорода. Отсутствие свободных мест Влада не касалось — зеленые в том количестве, в каком они у него были, вполне могли заменить пропуск в рай.
Чувствовал он себя скованно, слегка подрагивали руки и урчало в животе. Рыжая отличалась от всех, кого он водил сюда раньше. Больше всего ему сейчас хотелось забыть о Паниче, приказавшем стать для Мещанинова «своим».
— Столик на двоих, — сказал Влад метрдотелю, когда они поднялись в зал. — Все самое вкусное и дорогое.
С этими словами он опустил в карман метрдотеля пятидесятидолларовую бумажку, преобразив хозяина по кличке Местнет до неузнаваемости в одну минуту — пока Лена расчесывала перед зеркалом пышные волосы. На ней было длинное темно-красное платье и бордовые туфли на высоком каблуке; и очки — другие, не те, что давеча он подобрал на асфальте — вовсе не портили ее лица.
Столик нашелся тут же, в углу, у полуовального окна в декоративной решетке, накрытый скатертью под цвет Лениного платья. Они прошли по проходу в паузу между музыкальными номерами не самого плохого в городе джаза, привлекая внимание посетителей, многие из которых Влада знали, но не рискнули обеспокоить приветствием, увидев рядом с достойной дамой.
— Здесь хорошо, — улыбнулась Лена, удобно устроившись за столом. — Никогда бы сама не выбралась.
— Выбралась бы с Вершковым, — сказал Влад.
— Почему… почему с Вершковым?
— Думаю, он меня зарежет из ревности. Зря, что ли, обретается в вашем доме? Вот и по грибы тебя приглашал.
— Глупости! — зарделась Лена. — Он очень милый человек. Когда отец был еще директором треста, он пришел на завод медного литья по распределению после института. Я помню — застенчивый такой, смешной. Словно извиняющийся за то, что живет на свете.
«Знала бы ты, подружка, сколько стоит теперь этот твой „застенчивый“!» — подумал Влад.
— Кстати, он тебя знает. Ты у нас, оказывается, всероссийская знаменитость.
Появились сразу два официанта с подносами. Шампанское, коньяк, розетки с икрой, судки с горячими грибами, соус, вино, заливной осетр заполняли стол.
— Влад, — улучив момент, растерянно прошептала Лена, — это… это же с ума можно сойти! Зачем?..
Он улыбнулся:
— Я ведь знаменитость? Это делает им честь. Да ничего необычного, я всегда здесь так питаюсь. Три раза в день.
Официанты наполнили фужеры шампанским, откланявшись, удалились. Зазвучала музыка, подвыпившие посетители стали танцевать.
— Три раза в день так питаются только бандиты, — предположила она.
«Ты недалека от истины, детка, — подумал Влад. — Надраться бы поскорей!»
Танцевал он плохо, приглашения на танец боялся и не хотел, но в то же время понимал, что избежать этого едва ли удастся, иначе придется о чем-то говорить, а с этим было еще хуже.
— За нашу встречу? — поднял бокал Влад. Лена рассмеялась:
— Вот так встреча у нас была!.. Давай, за нашу счастливую встречу! Особенно для меня.
Они выпили. Опасаясь расспросов, Влад сделал первый ход:
— И чем же ты занимаешься в Москве… красавица? — последним словом он заменил готовое сорваться с языка школьное прозвище Лены.
— В Москве я работаю детским врачом в районной поликлинике, воспитываю сына Димку, иногда хожу к подругам на девичники, реже — в театры и музеи. Туда в основном из-за сына. Еще подрабатываю на четверть ставки в школьном медпункте.
— Недостаток денег?
— Избыток времени.
Влад предложил выпить за нее — за ту, рыжую, смешную. За ту она выпила. Стало веселее, разговор зашел о нем.
— Свободен как птица. От друзей, врагов, родни, семьи и работы. Парю между солнцем и морем.
— Почему — морем?
— В детстве мать рассказывала такую сказку… Он пересказал. Лена рассмеялась.
— Это не сказка, это античный миф. А ты живешь в реальном мире.
— Я живу в лабиринте, — философски изрек Влад, вспомнив о том, что построил пахан Икара, и почувствовал, что на этом запас его интеллекта иссяк.
— В лабиринте живет Минотавр. Страшный зверюга, который питается теми, кто заблудился. А ты ведь не заблудился, Влад?
— Откуда я знаю!
— Очень просто. Если у тебя есть мечта, значит, ты не заблудился. А если мечты нет, то тебя непременно сожрет Минотавр.
Продолжение материнской сказки ничего хорошего не сулило: мечты у Влада не было. Говорить больше было не о чем, и он чертыхался про себя, проклиная Панича и Мещанинова и все на свете, что стояло за их «случайной» встречей. Вдруг в голову пришла бредовая идея рассказать ей обо всем, он подумал даже, что это было бы для него выходом из лабиринта, хотя почти наверняка и падением в море. И словно в подтверждение последнего, в зал вошел телохранитель Панича Монгол.
Влад настолько привык видеть его рядом с шефом, что ему показалось, будто в зале находится и Панич, и он стал внимательно, столик за столиком, изучать зал. Но Панича не было и не могло быть — старик предпочитал построенное на его деньги «Тридорожье». Монгол прошелся по залу, увидел Влада, но тут же отвернулся, словно не узнал. Поговорив о чем-то с метрдотелем, он вышел.
— …и еще помню, как я пришла первого сентября в восьмой класс и все искала тебя. Я ведь тебя почти не знала. Но ты больше в школу не ходил. Потом мне рассказала Сима… ты помнишь Симу?.. красивая такая евреечка с косой… рассказала, что умерла твоя мама и что ты учишься в интернате или ПТУ… нет, в ПТУ, кажется, брали после восьмого?.. Влад!.. Эй, ты слушаешь меня?
Влад проводил взглядом Монгола и вернулся к ней, ухватив последнюю фразу:
— Да, да, конечно! Давай выпьем?
— Я уже совсем пьяная.
— А ты ешь, не стесняйся, — он положил ей в тарелку рыбы, полил белым соусом, придвинул судок с грибами. — Вот, очень хорошее вино… как его… «Черные глаза». Вот жулики! Я же заказывал «Карие глаза», — специально для тебя.
Лена смеялась, подкладывала еду ему, пробовала вино и стреляла глазами по сторонам, потому что все ей было интересно; в ресторане она была всего два раза в жизни — один раз с отцом и матерью незадолго до ее кончины, когда родители решили отметить двадцатилетие своего супружества, другой — с мужем Сергеем, в день защиты его кандидатской. Она смотрела на все глазами матери-одиночки, работающей на ставку с четвертью для того, чтобы скрыть за работой свою несвободу.
— У меня был друг, — неожиданно заговорил Влад. — Один друг, другого не было и уже не будет. Мы с ним в детдоме были вместе, куда я попал после нашей школы и… Потом на улице зарабатывали где придется и подворовывали иногда. Расстались на два года армии, потом встретились снова. Вместе работали, тренировались. А недавно он… умер. Больше у меня никого нет, понимаешь? Сестра была Лидка… уехала в Москву. Приезжала тут как-то, требовала деньги за материн дом. Была и нет. Он, Саня, роднее был, понимаешь?..
— Понимаю, — проговорила Лена растерянно, не ожидая такого откровения.
— Да нет, это я так, — посмотрел он ей в глаза, и она вдруг увидела, как теплые угольки в них потухли, сменились безжизненным, злым холодом. — У него осталась жена… вдова… с маленькой дочкой Женькой, она моя крестница, я в Троицком соборе ее крестил. Давай мы с ними за ягодами поедем? Ну его, этого Вершкова.
— Конечно, ну его! При чем тут вообще Вершков? У них с отцом свои дела…
— А у меня с ним — свои. Я ему внимательно расскажу еще, где его место!
Лена улыбнулась:
— Как это «внимательно расскажу»? Так не говорят… но мне нравится. Раз можно внимательно слушать, значит, можно и внимательно рассказывать.
Влад не слышал.
— Помянем моего друга Саню Земцова. Извини. Я теперь за каждым застольем его поминать буду. На всех праздниках и на собственной свадьбе. Мне без него паршиво на свете.
Он выпил залпом, она выпила тоже, даже не почувствовав вкуса вина: фамилия Земцов, которую часто упоминали газеты, заставила ее по-другому посмотреть и на Влада, и на его жизнь, и на их встречу.
— Влад, — сказала она, — я, правда, понимаю. У тебя не могло быть плохого друга. Ты… ты надежный, с тобой спокойно. Я тебя не знаю совсем и будто знаю всю жизнь. Во всяком случае, я тебе верю.
Если ему случалось когда-нибудь анализировать свои поступки, свою жизнь (сейчас он ничего подобного за собой не припоминал), то никогда прежде он не чувствовал себя таким дерьмом.
— Не надо, — махнул он рукой.
— Пойдем потанцуем? — предложила она.
— Пойдем! — то, чего он боялся, теперь превратилось в спасительную соломинку. — Правда, я не умею…
— А я тоже, — засмеялась Лена. — Я никогда на танцах не была.
Играли что-то медленное. От Лены пахло хорошими духами. Лица посетителей растворялись в табачном тумане. Мягкий свет напоминал Владу таежную ночь — со звездами и луной. Вспомнился заяц, удушенный петлей «пружки», и стало сейчас этого зайца нестерпимо жаль, как бывает жаль всякое живое существо. Он висел в петле на ветке березки, пропавший ни за что ни про что. Влад подумал, что его судьба похожа на Санину: претерпеть муки и умереть за человека, который назавтра наложил на себя руки… И еще Владу стало жаль себя, своих двадцати семи, тоже прожитых ни за что ни про что. «Если у тебя нет мечты, значит, тебя непременно сожрет Минотавр», — сказала Лена. Танец кончился.
— Я сейчас вернусь, — подмигнула она ему. Нащупав в кармане сигареты и зажигалку, Влад вышел вслед за ней. Появление Монгола беспокоило его: телохранитель Панича едва ли оказался здесь случайно. За время танца его приметная фигура мелькала в зале еще дважды.
В холле Монгола не оказалось. Влад закурил и быстро спустился в бар. После ремонта он здесь еще не был. На стенах висели какие-то глиняные тарелки с нарисованными оленьими головами; тлели мудреные светильники, утопленные в навесной потолок настолько, что от них почти не было света. Посетителям мест не хватало, жаждущие выпить толпились за стойкой, но Монгола не было и среди них.
Зато в дальнем углу в полутьме Влад разглядел несколько лиц, одно их которых показалось ему знакомым. Трое мужиков синхронно повернулись к нему, с ними была парочка разбитных девиц с сигаретами, но внимание Влада привлекли вовсе не они: у окна, не поднимая головы, сидел Бригадир.
Влад подошел. Игнорируя протянутые для приветствия руки, ткнул пьяного подельника в плечо:
— Что ты зажмурился? Не узнал?
Бригадир держал мазу, не отдавал былого приоритета; подняв голову, сверкнул злыми глазками:
— Ну садись, чемпиён, чего колом торчишь? Налью стопарь, — он потянулся к квадратной бутылке с виски, долго отвинчивал пробку.
— Последнюю, что ли? — спросил Влад.
— А ты что, больше пить не будешь?
— Ты больше наливать не будешь, — твердо пообещал Влад и, сопровождаемый недоуменным молчанием собутыльников Бригадира, пошел к выходу.
— Что, телок, мычать научился?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30