— Ты шестого июня вместе с Кожуховым и Саней в Екатеринбург ездил. Не скажешь, куда именно?
Савелий покосился на него, пожал плечами.
— Не помню.
— Зачем ты жлобом прикидываешься, Савел? — дружелюбно сказал Влад. — Цену набиваешь?
— А ты что, платить собираешься?
Влад достал кожаный бумажник, извлек пятидесятидолларовую бумажку:
— На! Купишь пергамину на баню — с нахлестом хватит. Савелий задохнулся.
— А ну, убери! — приказал грозно.
Но Влад вместо этого достал еще одну такую же бумажку:
— На печку-каменку?..
Савелий встал, сжал кулаки, но в драку не полез, не оттого, что испугался чемпиона, а просто двор не захотел осквернять. Сплюнув, вернулся к работе.
Влад убрал деньги, несколько минут молча смотрел на широкую спину домохозяина. Тот наконец не выдержал:
— Мне, по-твоему, что, Саню не жаль? — спросил в упор. — Или я с кого-нибудь деньги брал? Я шестнадцать лет здесь живу, когда хату покупал, баня уже старая была, а новую поставить не мог — зарплаты не хватало. Но левых ходок не делал и на базаре со шмотками не стоял!
— Так чего ж ты тогда?.. Не помнит он!.. Помнишь ведь, Савелий? Зоя говорила, он за последние два месяца и выезжал-то один раз всего. И то в неурочный час — с пятницы на субботу, в ночь. По делу или к бабе — мне один черт, просто я хочу знать.
Савелий снова вылез из ямы, отряхнулся.
— Значит, у Зои ты был?
— Был. Она не знает. Рассказала, как Кожух тебе бутерброд с сыром варганил.
Савелий присел на кессон. Отмахнулся от дорогой сигареты, посучив по карманам, достал «Беломорканал». Привычно откусил кусочек бумажного пистона.
— Вкусный был бутерброд, — сказал, помолчав. — Скажи, зачем тебе надо знать, куда он ездил?
Влад не ответил. Ветер налетел, гудел где-то высоко в проводах, протянувшихся над двором.
«Кожух мертвый и Саня мертвый, хуже я им не сделаю, — подумал Савелий. — К тому же расписки никому не давал».
— Ездил он в отель «Малахит».
— Зачем?
— Этого правда не знаю. В машине не разговаривали ни о чем. По пути-туда Кожух вышел, на камушек присел — поплохело ему вроде. Приехали около десяти. Подъехать Кожух велел к задней двери, там его встретили двое. Так себе мужички, неприметные, сейчас бы увидел — не узнал. Они с Саней пошли, а я остался. У меня в бортовом всю дорогу лампочка горела, думал, может, с маслопроводом что. Часа через два вышел Саня и сказал: «Петрович, запирай тачку и иди в гостиницу ночевать. Назад не поедем, тебе в „люксе“ место на диване есть». А я от своей лайбы никуда и днем не отхожу — привык. Можно было, конечно, отогнать ее на платную стоянку. Саня так и предлагал. Да я в машине спать люблю, газетку почитать, радио послушать. В общем, отказался я, не пошел. Вот и все. Утром часиков в семь они вышли, во дворе их какой-то человек провожал. Очень аккуратный, в костюме и при галстуке. Лицо нерусское — может, удмурт или татарин. Пожал руку Кожуху, кивнул Сане, они сели, да мы поехали. От Кожуха чуть коньяком пахло, видно, выпивали ночью. — Савелий замолчал и тяжело вздохнул, словно нес Кожуха и Саню на себе от самого Екатеринбурга.
— На обратном пути тоже ни о чем не говорили?
— На обратном пути Кожух спал. Мы с Саней перекинулись парой словечек, выглядел он, как всегда, хорошо — молодой, тренированный. Спросил, может, я покемарить хочу, предложил за руль сесть. Но я отказался, конечно — еще чего! Мне двадцать четыре часа в сутки за рулем — как два пальца обоссать.
— А в Краснодольске?
— Что?.. Отвез Кожуха домой, Саня с ним вышел.
— Крапивин оставался с семьей Кожухова? Савелий подозрительно посмотрел на него:
— Что ж ты у Зои не спросил?.. Нет, не знаю. Влад подошел к собаке.
— Укусит, — предупредил Савелий.
— Меня не укусит, — погладил Влад Байкала без опаски. — Я для него свой, судьбы у нас похожие и профессия, считай, одна. Ладно, Савелий, спасибо на добром слове. Извини, если что не так.
Хозяин протянул ему руку, посмотрел вслед.
— Эй, Влад! — окликнул у самых ворот. — Погоди. — Он медленно, какой-то шаркающей походкой всадника, не привыкшего ходить пешком, доковылял до калитки, вышел вместе с Владом со двора. — Ты у Губаря работаешь… сам по себе?
— Не понял?
— Ну… — замялся Савелий и потух, не решился продолжить: ведь если «стучит» — не признается.
— Я у Губаря не работаю, — сказал Влад. — Я теперь вообще сам по себе.
— Меня об этой поездке уже спрашивали.
— Следователь? Савелий помотал головой.
— Если бы. Гэбэшник один, та еще падла. — Кто?
— Полковник Зарицкий.
На протяжении всего разговора Влад чувствовал, что он чего-то не договаривает, мнется, будто все время контролирует себя. Мысль о том, что он постукивает, уже побывала в его голове, но теперь от сердца отлегло.
— Ты, Савелий, не тушуйся, я не стукач, — положив руку на его плечо, сказал Влад. — Когда он к тебе подходил?
— Когда приехали. Я только машину во дворе помыл, в гараж хотел поставить. Он мне «волжанку» свою с поломанной коробкой на яму поставил, отремонтировать велел. Ну и спрашивал, куда я ездил на ночь глядя.
— Ты рассказал? Савелий потупился.
— Ладно. Спасибо, что предупредил. В баню не забудь пригласить! — Влад сел в машину и поехал в сторону Московского шоссе.
21
Через четыре часа Рутберг и Кормухин атаковали Ботова в перекрестном допросе. Он избрал старую, как идея всеобщего счастья, и такую же безнадежную тактику — на все вопросы отвечать «не помню» или вообще не отвечать. Впрочем, на один вопрос он ответил.
— Знаете, почему вас задержали? — спросил Рутберг.
— Потому что в сраном Артемовске не оказалось билетов. Следователей и оперов, присутствовавших на допросе, ответ его очень развеселил.
— «Мадам, месье, же не манж па сие жур», — хохотал Кормухин. — Пожалейте жертву дефицита билетов на железной дороге!..
Потом последовали привычные до тошноты «не знаю» и «не видел».
— Этого человека вы тоже не знаете? — положил перед ним фото Кормухин.
— Не-а.
— Это Виктор Гуляев, которого вы обливали бензином.
— Че? Каким еще…
— Вообще-то здесь вопросы задаем мы, — усмехнулся Кормухин, — но так уж и быть, я вам скажу: бензином А-92 из бензобака «ВАЗ-21099». Ознакомьтесь с протоколом, — придвинул к нему Рутберг копию протокола опознания, подписанного Шаловым.
Ботов демонстративно отвернулся.
— «Урал» в Березину сбросили вы?
— Какой еще «Урал»?
— Хотите очную ставку с Шваченко?
— Не знаю никакого Шваченко!
— Ну, как же? Вы встречались с ним в квартире гражданина Баранова по адресу Мытищи, улица Ласточкина, дом пять, квартира тридцать восемь четырнадцатого мая сего года.
Ботов не отреагировал, смотрел в зеленую стену стеклянными глазами, как Бодхидхарма в стену Шаолиньского монастыря.
— Дайте отдохнуть человеку, — пробасил опер Московского областного УУР Никифоров. — Только что с дороги, устал. Ну чего вы привязались к нему, ей-Богу!
Ботов сыщиков не любил и от такого неожиданного участия не расплакался, а только насторожился: что еще задумали мусора?
— Покормить его надо, — сочувственно сказал начальник СИЗО.
— Вот кормить его не надо, отдайте его пайку другим, — возразил Никифоров. — Он в артемовском ЦУМе столько бутербродов съел, что мне бы на неделю хватило.
Следователи переглянулись.
— Ладно, — согласился Ругберг, — проводите его в камеру.
— В одиночку?
— В седьмую, — распорядился начальник СИЗО, незаметно подмигнув прапорщику внутренней службы.
Ботов чувствовал, что они разыгрывают какую-то пьесу, заранее написанную и отрепетированную, да и весь допрос проводят в облегченной, игривой манере; видел подмигивание и улыбки на лицах, и от этого занервничал, сжался в комок. Поставив крестики на страницах протокола, встал и привычно заложил руки за спину.
Самая типичная камера, каких Ботов повидал великое множество, встретила его тошнотворной вонью; сразу стало ясно, что спать не придется — все нары были заняты. Татуированный блатной стучал о стол костяшками домино, Ботов определил авторитета и мужиков, занимавших нижние места.
Встретили его равнодушно, он решил без нужды не представляться, молча сел у противоположной от зарешеченного окна стены.
В течение суток все шло как обычно: арестантов дергали на допросы, некоторые в камеру больше не возвращались, на их места приходили новые. На второй день ввели небритого, исколотого урку в драном лепене, по всему — бывалого. Урка все время косился на Ботова, норовил выйти на «базар», и ночью, когда подошла очередь Ботова кемарить, подсел-таки, уставился немигающим взглядом:
— Бот? — ткнул его в грудь крючковатым пальцем. — Бот, бля буду!
— И что с того? — стараясь придать голосу максимум индифферентности, откликнулся Ботов.
— «Кащейку» в Петушках помнишь? — свистнул урка фиксой.
Учреждение КЩ-10-10 Ботов помнил, а урку — нет.
— Бригаду давно видал? — перешел урка на шепот.
— Какую еще бригаду? — сообразил Ботов.
— Ладно, падла, не сучи! Бригадира, которого ты «куму» продал, а после его в ШИЗО упрятали и через больничку в БУР перевели? А?..
Это была провокация. Никогда и никого за время отсидок Ботов не продавал, а если бы продал — Бригадир пришил бы его, не задумываясь. Дешевая ментовская провокация!
Ботов вскочил и ударил урку в лицо — наотмашь, резко, костяшками пальцев, метя «суке» в висок. Но тот оказался проворным, убрал чуть голову назад и врезал ему коленом в пах, а потом резко хлопнул ладонями по ушам. Ботов отлетел, стукнулся о дужку лежбища. Повскакивали мужики, обступили их: дюжий молодец, вошедший в камеру час тому и сильно смахивавший на одного из оперов, преследовавших Ботова, оказался к нему ближе других.
— Да ты шо, падаль?! — выпучил урка зенки. — Да я ж тя щас надену! Братва, это ж Бот! Сукой в «кащейке» был!..
Кто-то слева влез в образовавшийся круг и получил удар по лопатке — Ботов намеревался восстановить справедливость всерьез.
— Не верь, братва! Сиделку подпустили, бля буду! Век воли не видать! — верещал провокатор. Сбросив лепень, свернул его в комок и швырнул Ботову в лицо. — Крови, падла!..
В мгновение ока он выхватил откуда-то из-за спины ржавый штырь-заточку, широко полоснул воздух, потом с размаха попытался всадить его в живот «суки», и надо было очень внимательно присматриваться к его действиям, чтобы понять их провокационную направленность. Не иначе, в СИЗО он был штатным артистом.
— А ну, отлынь! — рявкнул дюжий, которого Ботов принял за опера. — Пусть разберутся, этот с бородкой мне не ндравится, а Летчик — мужик правильный, я его давно знаю.
Все произошло в несколько секунд. Ошалевшие от духоты и сонного безделья арестанты будто с цепи сорвались. Драка возникла спонтанно, из ничего, накалившаяся атмосфера прорвалась кровью — каждый дрался за себя. Крик, мат и тяжелые удары лязгом засовов не откликались, словно контролеры не слышали шума. Заточка угодила-таки упавшему Ботову в бедро.
Он не мог знать, что накануне в Краснодольск прилетел майор Ревун с результатами дактилоскопической экспертизы: узор психопата Козина по кличке Бригадир сняли-таки с крышки бензобака пелевинской «девятки», валявшейся в кустах. В ГУИНе без труда установили факт давнего знакомства его с Ботовым.
— Всем стоять! Стоять! — контролеры наконец ворвались в
«седьмую», засвистели дубинки, растащили дерущихся. Липкая кровь сквозь продырявленную штанину, тусклый свет лампочки в сетке где-то высоко-высоко — все смешалось и стало удаляться: Ботова схватили за ноги и волоком потащили к двери.
…В тюремной больничке поверхностную рану зашили и промыли, поскупившись на наркоз, потом, с разрешения врача, Ботова повели наверх.
В пустой следственной камере он сидел долго, кемарил на привинченном табурете, испуганно просыпался и пытался ходить, придерживаясь за стенку — от стресса, кровопотери кружилась голова, и собственное тело казалось ему студнем. Часа через два он не выдержал и растянулся на полу, но заснуть не успел — тут же появились контролеры, рывком поставили его на ноги, снова усадили на табурет.
Уже совсем рассвело, и пыльный солнечный луч пронзил тесное пространство следственной камеры, когда появился свежий, благоухающий Кормухин.
— Мусора позорные, — пошевелил пересохшим языком Ботов. — Давай прокурора! Жалоба у меня!
Кормухин бросил на арестанта презрительный взгляд.
— Апартаментов у нас нет, Ботов. Зря теряем время. Смысла вас охранять я не вижу — от показаний вы отказываетесь. Да они нам, собственно, и не нужны: вы будете отвечать по законам страны, на территории которой совершили преступление. По нашему законодательству умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах наказывается лишением свободы от восьми до пятнадцати лет или смертной казнью. Учитывая, что оно совершено: а — с особой жестокостью; б — по предварительному сговору группой лиц; в — лицом, ранее совершившим убийство, шансов на то, что вам сохранят жизнь, у вас немного.
— Чего это?! — сверкнул глазами Ботов. — За что?! Кого я убивал, начальник?!
— Двадцать второго мая вы, Ботов, вместе со своим давним подельником Козиным Геннадием Викторовичем, с которым вместе отбывали срок в исправительно-трудовой колонии строго режима КЩ-10-10 во Владимирской области, в составе организованной преступной группировки напали на граждан республики Беларусь Турича, Пелевина, Гуляева, Кудрю, Борина, Шалова Василия и Шалова Леонида. При этом применяли огнестрельное оружие, Гуляева подвергли пыткам, облили бензином, остальных избили с особой жестокостью, после чего погрузили в автомобиль «Урал», принадлежавший пострадавшим, и сбросили с моста в реку Березина в районе белорусского местечка Черневка…
— Да не убивал я, е!.. — благим матом закричал Ботов и, словно испугавшись своего крика, зажал уши ладонями. — Не убивал!..
— Завтра вас допросит старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре республики Беларусь, вот ему вы все и расскажете. Если доживете до завтра. Мне кажется, что кто-то очень не хочет, чтобы вы давали показания. Нет?
Ботов безвольно свесил голову на грудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30