— От границы или нет — это еще бабка надвое сказала. Вполне возможно, дальше Толочина и не ездили.
Кормухин задумался, пометил что-то в блокноте.
— Поставим пока знак вопроса. Теперь второе: надежная радиосвязь.
— Думаете, у бандитов радиосвязь менее надежная, чем у спецслужб? — усмехнулся Рутберг.
— Принято. Поехали дальше… Шепило был убит без выстрелов — очень умелым профессионалом. Мужиком он был нехилым, убить его мог каратист высокого класса. Это — третье.
— Смешно, — снисходительно посмотрел на него Рутберг. — Вы исключаете наличие кулачных бойцов в криминальной среде?
— Ну хорошо. Теперь — скандий. Я послал запрос в Институт геологии РАН. Пока нам известно, что на черном рынке им торгуют по сто двадцать—сто тридцать долларов за грамм. Но даже если бы там было на два миллиона — зачем убивать восемь человек? Из мести? Прямо скажем, неадекватная реакция на нападение.
— Допустим, их никто не собирался убивать, хотели отвезти подальше от места «разборки», а потом выменять на тот же скандий. А?
— Красиво. И что?
— По пути через мост тот, кто был за рулем, не справился с управлением.
Кормухин промолчал. Шалову он не верил, но тот мог и не знать о планах налетчиков. И все же в версии Рутберга был резон.
— Леонид Григорьевич, — неожиданно спросил Рутберг, — а вы вообще уверены, что нам с вами следует играть в одни ворота?
— То есть?
— Я занимаюсь Кожуховым и его телохранителем… Вы — акцией на таможне, грозящей перейти в политический скандал. Полагаете, у нас достаточно оснований соединять дела?
— Я приехал в Краснодольск, откуда через границу прошли машины в то время, как был убит таможенник и в криминальной «разборке» погибло семь человек.
— Из Тагила и Челябинска тоже были машины…
— С лесом и разборными ларьками, а единственный свидетель Шалов утверждает, что погибшие интересовались металлом — у них была налажена сеть покупателей в Прибалтике.
— Мало.
— Согласен. Но здесь происходят и другие события: работает правительственная комиссия, вскрыты хищения астрономических масштабов, положение в регионе чревато социальным взрывом; убивают сотрудника службы безопасности акционерного общества, через сутки стреляется председатель Совета директоров. Видит представителя Генеральной прокуратуры, милицейское начальство и, вместо того, чтобы ответить на вопросы, стреляется.
Рутберг улыбнулся:
— Ну, это вы много на себя берете! Такие, как Кожухов, прокуратуры не боятся. В худшем для него случае получил бы лет десять, а при его деньгах через год бы вышел. Боялся он не правосудия, а тех, кто использовал его в своих интересах. Когда убрали телохранителя — понял, следующим будет он.
Снова зазвонил телефон, Рутберг снял трубку:
— Да?.. Отказывается?.. Пусть, это ее право… Я говорю: ее можно понять… Нет, не надо, подождем, — он прикрыл трубку ладонью и посмотрел на Кормухина: — Вы где остановились, Леонид Григорьевич?
— Нигде пока.
— Погоди, Шестаков! Отвезешь меня домой. Уже спускаюсь! — Он положил трубку, глянул на часы: — Поехали ко мне. Я один живу, у меня и остановитесь.
Кормухин встал.
— Спасибо. А кто звонил?
— Опер. Зоя Александровна Кожухова на вопросы отвечать отказывается. Не будем брать грех на душу, побеседуем с ней после похорон.
17
Искромсанное экспертами тело Земцова из морга забирал Влад. Было утро похоронного дня. Глупо светило солнце, ветер метался по земле, как зверь, потерявший след.
Лицо Сани было словно покрыто воском — ссадины и кровоподтеки, которые Влад видел на опознании, исчезли. Он сам платил за бальзамирование и грим; Женька и Ольга должны были запомнить его красивым.
Пока полупьяный санитар одевал покойника, Влад разыскал патологоанатома.
— Я хотел бы посмотреть заключение, которое вы готовили для следователя, — сказал он, войдя в провонявший формалином кабинетишко.
— А ты кто? — не поднимая глаз, спросил специалист по разделке трупов.
— Я его друг.
— Зачем тебе заключение? Я и так расскажу. Сядь.
Влад повиновался, присел на кушетку, накрытую белой простыней.
— Били его. Долго и нудно. Потом застрелили. Устраивает?
— Нет, не устраивает, — на стол легла приготовленная двадцатка.
Патологоанатом сгреб купюру в карман халата.
— Разрывы сухожилий в локтевых суставах, растяжение мышц, глубокие шрамы от наручников. Полагаю, заломили руки назад и подвесили на дыбе. В таком положении он провисел часов пять-семь. Два пулевых ранения — в бедро и голову. Большая кровопотеря из раны на бедре. Из той, что в голове, крови почти не было.
— Почему?
— Потому что стреляли в мертвого.
— То есть?
— Он умер от разрыва сердца. Выстрел в голову — контрольный, из девятого калибра с близкого расстояния. Есть следы ожогов и внутренние повреждения, какие бывают при воздействии электротока. Сердце не выдержало. На лице — следы медицинского пластыря, видимо, залепляли рот.
В предыдущие два дня Влад думал, что причина Саниной смерти яснее ясного — была крупная драка (просто так Саню было не взять), потом застрелили и спрятали труп.
Теперь все нарисовалось по-другому.
— Пытали?
— Факт. Вымогали деньги.
— Денег у него было меньше, чем стоило затраченное на пытку электричество, — сказал Влад и вышел.
Гроб стоял в холодном бетонном кубе — преддверии морга. Ольгины старики прийти сюда были не в состоянии, ей самой и Женьке Влад приходить запретил. Во дворе больницы ждали водитель Кожуха Савелий и Крапивин. Последний не поднимал на людей глаз.
«Что им было нужно? — думал Влад, сидя у изголовья гроба в пропитанном смертью катафалке. — Как он оказался за городом?..»
Накануне к Ольге приходил опер. Расшаркивался перед ней, просил прощения, ругал свою собачью службу. Потом задавал вопросы: когда ушел? что говорил? когда обещал вернуться?.. И еще — не брала ли Ольга в руки его пистолет? Ольга ответила: «Нет, не брала». На все остальные вопросы ответил Влад — при нем уходил Саня. В последний путь уходил. Вопросы опер задавал странные — какая, к черту, разница, брала она его пистолет или не брала!..
Измученный, невыспавшийся (за ночь дважды приезжала «скорая» к Ольгиным старикам), пришибленный горем Влад очнулся от раздумий, когда в распахнутую Кротом заднюю дверь катафалка хлынул солнечный свет.
— Выносим, Влад, — тронул его за плечо Крапивин.
Слышался вой. Излишне громко грянули трубы. Ольга оркестра не хотела, Влад настоял, а теперь и сам думал, что зря. Он сам купил дубовый полированный гроб и сам выбрал место на кладбище — рядом со своей матерью, чтобы приходить к двоим.
До кладбища было километра три. Саню несли на руках. Народу собралось много — вся окраина, весь берег: он прожил здесь двадцать семь лет и никому не сделал худа.
Влад шел за гробом и думал: «Скорей бы все кончилось». Речей никто не хотел, но распорядитель предоставил слово Губарю, тот путался в словах, Влад его не слушал.
«Только бы скорей все кончилось».
И все кончилось. Остались только холм, цветы и память. Поминали Саню во дворе, за длиннющим столом из тех самых досок, которыми он собирался обшить дом.
Влад налил в стакан водки — первый стакан за три дня: «Вот и уехал ты, Саня, к баобабам».
* * *
Кожухова хоронили на другой день на центральном городском кладбище. Какая-то сила заставила Влада поехать туда. «О покойнике плохо не говорят», — убеждал он себя. Но простить ему Сани и даже того, что он «лег» отдельно от своего телохранителя, не мог; не понимал всей помпезности, недоумевал по поводу правительственной телеграммы, зачитанной у гроба мэром, всей фальши, с которой городские власти обставили проводы самоубийцы.
Отца Влада засудили на десять лет за то, что спер цистерну бензина, а Кожухов — человек Панича, его ставленник, его официальное лицо — погряз в махинациях, ворочал миллионами, и о нем скорбел сам министр; и мэр, и Вершков, и главный инженер Сушкевич, и директора из Совета наперебой говорили о том, какого хорошего человека потеряли, о том, что он оставил после себя сыновей, продолжателей своего дела, и все они знали, что это «дело» расследует правительственная комиссия и прокуратура, и все равно говорили, словно Кожухов не пустил себе пулю в сердце, а сгорел на работе. Среди лицедействующих Влад видел гэбэшника Судьина и его зама-полковника, эмвэдэшника генерала Коврова, прокурора города, следователя из Москвы.
Панича, конечно, не было — старик массовых мероприятий не любил.
Внимание Влада привлекла платиновая мадам в деловом костюме, стоявшая поодаль с букетиком цветов. Глаза ее не выражали вселенской скорби в отличие от глаз остальных. Мадам эта Владу была знакома, хотя он не встречал ее с того самого дня, как она уволилась из фонда «Новое поколение», где трудилась секретаршей Кожухова. Что-то сработало в его мозгу прежде, чем он узнал ее, заставило остановиться, отойти за мраморную стелу и наблюдать за ней.
Он вспомнил, что. В тот последний вечер, когда неожиданный телефонный звонок выдернул Саню из-за стола, он сказал: «Шеф дежурку прислал. Понадобилось съездить куда-то, на ночь глядя». А Ольга рассердилась: «Небось к Полине своей. А ты будешь свечку держать». — «Может, и так», — ответил Саня.
«А что, если это она позвонила Кожухову? — предположил Влад. — Не сама, а те, кому он был нужен, заставили ее это сделать?.. Если даже Ольга знала, кто его любовница, то они могли таким образом выманить его из дома, потому что были уверены: к любовнице Кожухов приедет один, без телохранителей».
«М о ж е т, и так», — сказал Саня.
Речи наконец кончились. Оркестр заиграл, толпа содрогнулась. Комья земли застучали по крышке. Полина протиснулась к могиле и появилась на аллее уже без цветов. Ни с кем не заговаривая, деловой походкой направилась к кладбищенским воротам.
Влад пошел за ней. Она свернула на тенистую аллею, миновала стоянку и держала путь к автобусной остановке. Он сел в свою «девятку», выехал на мостовую со старым трамвайным полотном. Догнав ее, распахнул пассажирскую дверцу:
— Садись!
Выражение растерянности на красивом лице сменилось улыбкой.
— Привет. Подвезешь?
В салоне запахло духами.
«Кто же пользуется духами, отправляясь на похороны?» — подумал Влад, но тактично промолчал. Он старался ехать как можно медленнее, соображая, с чего начать разговор.
— Как дела? — сообразил наконец.
— Мы знакомы?
Он достал из кармана маленькие солнцезащитные очки:
— А так?
— Теперь вспомнила! Ты дрался во Дворце спорта в прошлом году.
— Вспомнила ты меня по очкам, а в них я не дрался. Значит, видела меня не только во Дворце?
— Да. А где же?
— Мы вместе работали в «Новом поколении». До того, как оно выбрало «пепси». Нас знакомил Саня Земцов у тебя в приемной.
Он смотрел на дорогу, но чувствовал на себе ее взгляд и по затянувшейся паузе догадывался, что насторожил ее.
— Возможно. Я закурю? — не дожидаясь ответа, она извлекла из коробки «Ротманс» сигарету с золотым ободком.
Влад не сразу заметил, что она была под кайфом. Нервное напряжение, которое удерживало ее в форме на кладбище, спадало, с каждой секундой слова и жесты становились развязнее.
— Кто его убил? — спросила она, выпустив струйку дыма в приоткрытое окошко.
— Пристегнись, — потребовал Влад, остановившись у линии
«стоп» перед въездом на проспект. Дождавшись, когда она попадет ремнем в защелку, повернулся к ней: — Кого его-то? Земцова, что ль?.. А-а! Так Кожухов, кто ж еще, — проговорил, зевнув.
— Брешешь! — встрепенулась она.
— Собака брешет. Убил, а сам поехал к любовнице коньяк пить. Переждал у нее, пока нашли труп и раструбили об этом по телевизору, а потом пришел на работу. Инсценировал попытку покушения на него. А тут его уже ждали. «Руки вверх! — говорят, — Анатолий… — как там его по батюшке? — вы арестованы!» Ну, он достал пистолет и застрелился. Делов-то!
О том, что Кожухов был пьян, говорил Губарь на Саниных поминках; о том, что он пил только коньяк, знало все объединение.
— Откуда тебе это известно? — занервничала Полина. Пепел упал на юбку.
— А я, между прочим, сотрудник службы безопасности фирмы «Кожух энд сыновья», а не мурка с крыши, — заговорил Влад серьезно. — Шеф застрелился из пистолета убитого Земцова. Наш пистолетик — табельный «Макаров». Откуда он у Кожухова? А на нем обнаружили дамские пальчики — позавчера допрашивали Ольгу Земцову, не брала ли она в руки пистолет мужа. Она не брала.
Полина подавленно молчала. Влад ехал, не зная маршрута, нарочно поворачивая на разрешающие сигналы, но ее, похоже, маршрут не очень интересовал.
— А любовница тут при чем? — потушив окурок в пепельнице, спросила она.
— Подозревают в соучастии.
— В соучастии? — Полина уже не справлялась с собой и не могла скрыть заинтересованности. — А зачем… зачем Кожухову нужно было инсценировать попытку покушения на него?
— Чтобы из виновного стать жертвой, наверно, — предположил Влад и свернул на улицу Металлургов. — Тебе не кажется, что я не знаю, куда ехать?
— А тебе куда?
— Мне на «кудыкину». А тебя могу отвезти домой.
— Тут недалеко. Генерала Сопикова, двадцать четыре.
Он выехал на бульвар Бажова и повез ее по указанному адресу.
— Сейчас оперативники проверяют адреса в записной книжке Кожухова. Особенно интересуются женщинами. Найдут отпечатки пальцев на каком-нибудь предмете рядом с его отпечатками, а там уж расколят — вдвоем они убивали или были еще сообщники.
Он говорил вполголоса, придавая рассказу о следственных действиях интонацию секретности.
— Здесь, что ли?
— Да. Спасибо.
Полина вышла из машины не сразу, будто раздумывала, не стоит ли пригласить его к себе.
— Меня Полиной зовут, — представилась запоздало.
— А меня — Феликсом. Феликс Эдмундович Дзержинский. Все?
Усмехнувшись, она захлопнула дверцу и быстро пошла к подъезду. Влад дал задний ход, выехал со двора.
То обстоятельство, что он не только не напрашивался в гости к хорошенькой и, несомненно, знавшей себе цену бабенке, но даже не захотел назвать имени, сработало убедительнее всего: значит, она его не интересует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30