— Что толку жаловаться? Только его втягивать!»
— Рано мне на тренерскую работу, — произнес вслух. Саня вздохнул.
— Как бы поздно не оказалось. Не сегодня-завтра Кожухова подвинут, если вообще не упрячут за решетку. Придет другой, и услуги отдела безопасности во главе с Губарем ему не понадобятся. А хвост за ним тянется длинный, добром это не кончится. Мой тебе совет, Влад: линяй! Я ухожу с понедельника в отпуск, хочу Женьку с Ольгой к морю свозить. Думаю, возвращаться на эту работу уже не придется.
За столом они сидели до самого вечера, ели, пили понемногу, пели. Ольга знала много песен от матери, Сашка подпевал ей. Влад с удивлением заметил, что друг изменился за годы семейной жизни и что вот таким — поющим, улыбающимся, ласкающим дочь и глядящим на жену влюбленными глазами — он его совсем не знает. Суровый молчун, казалось, лишенный каких бы то ни было эмоций, сегодня предстал перед ним отцом и мужем и выглядел старшим, хотя были они одногодками. Здесь, за столом, трудно было даже представить Сашку Земцова сотрудником отдела личной безопасности, стреляющим с тридцати метров в копеечку, способным противостоять пятерым в рукопашном бою.
— Уехать хочу! — сказал вдруг Сашка, когда допели про ямщика. — Куда-нибудь в теплые края, где пальмы и баобабы. Грязно здесь. Раньше не замечал, а теперь давит что-то. Дым этот… ну и все такое прочее.
— Там хорошо, где нас нет, — легкомысленно заметил Влад, не разделяя его тоски. — Я все время езжу и все время возвращаюсь. В Москве, в Киеве, в Минске был — один черт!
— В Киеве баобабов нет, — улыбнулась Ольга. — А он хочет гуда, где баобабы — пунктик у него новый появился. В прошлом году дельфины были.
Женька совала конфету медведю, сидевшему тут же, за столом, на пятом стуле. Резко зазвонил телефон. Ольга поднялась было, но муж опередил:
— Сиди, я возьму там, в спальне.
Он вышел, притворил за собой дверь.
— Влад, а тебе эта жизнь не надоела? — наливая чай из самовара, вдруг спросила Ольга.
— А разве есть другая? — засмеялся Влад. — Одна ведь она у нас.
— Я серьезно.
Возникла пауза, смех Влада в ответ на серьезно заданный вопрос прозвучал нелепо.
— Если ты о работе, так я привык. Делать я ни черта не умею, учиться поздно, а платят мне хорошо. Что еще надо-то?.. А если о семье, так… Ты ведь замуж за меня не пошла? И другие не хотят.
— Тю! А ты меня звал, что ли?
— Я не успел. Саня меня опередил ровно на пять минут. Он меня всегда опережал. Раньше на три месяца родился, раньше демобилизовался; мне место в охране Кожуха предлагали — он его занял, пока я думал.
— Что ж ты такой задумчивый, Влад?
Из спальни вышел Сашка, успевший облачиться в костюм.
— Ты куда это? — удивилась Ольга.
— К баобабам. Надоели вы мне, — попытался он отшутиться.
— Папа! Я с тобой! — звонко сказала Женька.
— Туда, куда я направляюсь, медведей не пускают. Не оставишь же ты его одного?
— Надолго? — спросил Влад.
— Не задавай дурацких вопросов.
— Один раз в полгода собрались, и то не дают посидеть спокойно! — возмутилась Ольга. — Чья смена-то сегодня? Твоя, что ли?
— Ладно, не начинай, Оля. Какая там, к черту, смена! Не у станка.
За окошком послышался шум подъехавшего автомобиля, шофер посигналил.
— Шеф дежурку прислал. Понадобилось съездить куда-то, на ночь глядя.
— Небось к Полине своей, — сердито предположила Ольга. — А ты будешь свечку держать.
— Может, и так, — сдержанно ответил Сашка, поцеловал дочь и вышел.
Нехорошее, тягостное молчание заполнило комнату. Вскоре мотор дежурного «РАФа» заглох вдалеке.
— Что есть муж, что нет, — вздохнула Ольга. — Ни дня, ни ночи. Выбрал работу — чье-то тело своим прикрывать. Может, он дороже этого Кожухова в сто раз!
В голосе ее угадывались нотки обреченности, никогда прежде таких разговоров она не вела.
— Кто его знает, Оля, кто дороже, а кто дешевле. У кого деньги, тот и дороже, — вслух подумал Влад и посмотрел на часы.
Было половина восьмого.
14
К дому Панича на набережной Серебрянки подкатила фисташковая «Ауди — 100».
Водителя Кожухов с собой не взял, телохранителя Крапивина попросил остаться с семьей — не столько из-за опасения за нее, сколько из недоверия к бывшему сотруднику оперотдела УФСБ. Чем меньше людей знает о его связи с Паничем, тем лучше. С Земцовым Кожухов чувствовал себя спокойнее, хотя Губарь, передававший просьбу Панича о встрече, велел никого с собой не брать.
Земцова блокировали сразу, как только он вышел из машины: люди старика проворно обыскали его, забрали «ПМ» и детектор прослушивающих устройств.
— Покури в машине, — приказал Монгол.
Спорить было бесполезно, Кожухов взглядом показал на «Ауди».
…Прошло пять тягостных минут, прежде чем хозяин вышел навстречу гостю.
— Здравствуй, Толя, — запахнув махровый халат, протянул жесткую ладонь, — давно не навещал меня. Не обижаешься, что потревожил?
— Дела, Дмитрий Константинович, уже у прокурора, — серьезно ответил Кожухов. — А навестить вас я собирался давно, да ваши люди…
— Мне передавали. Только вот не вовремя, понимаешь. Приболел я. Климат. И уехать сейчас не могу. Ты извини, что я в халате, у меня на пояснице целое сооружение из грелок и компрессов. Садись, потолкуем.
К фарисейству старика Кожухов так и не смог привыкнуть, но понимал, что следует принимать как откровение, а что — как ловушку, прикрытую шутливой интонацией. Но всякий раз во время свидания с Паничем Кожухов сжимался, как боксер перед атакой противника, мозг и сердце его начинали работать в скоростном режиме.
— Ты отправил металл на «базу»? — спросил Панич, хотя прекрасно знал, что Кожухов этого сделать не мог.
— Вы сказали, что поедете в Москву и уладите вопрос с правительственной комиссией. На время ее работы вся продукция горнообогатительного комбината под контролем, склады опечатаны, отпуск заказчикам приостановлен, — выпалил Кожухов, опасаясь, что старик не даст ему договорить. И тут же пожаловался: — Меня обложили со всех сторон. Партнеры отзывают счета из банка, комиссия проверяет все контракты. Утром прибыл следователь Генпрокуратуры, допрашивал Губаря. Завтра собирается беседовать со мной. Нужно что-то делать! Я не в состоянии объяснить, куда ушли двести тридцать тысяч тонн металла! Они запрашивают факсы всех получателей — Клайпеду, Гамбург, на нас…
— Хватит! — заиграл Панич желваками на скулах. — Что ты ноешь, как беременная баба, которая никак не разродится? Мало я тебе концов дал в руки? Или не знаешь, за какие ниточки дергать?.. Ты хозяин «Цветмета», директор, у тебя деньги — ты что, не в состоянии решить проблему с какой-то вонючей комиссией? Узнай их оклады, умножь на сто и действуй! О чем следователь спрашивал Губаря?
— Двадцать второго на белорусской границе произошел инцидент. В результате разборки между преступными группировками…
Панич вдруг захохотал, запрокинул голову и захлопал в ладоши:
— Ай, Толя, ну, молодца!.. По лексикону вижу, с кем ты в последнее время общаешься! Скоро сам заговоришь как прокурор!
Кожухов грустно улыбнулся:
— Скоро я заговорю как подследственный, — сказал он упавшим голосом.
Панич резко оборвал смех и четко проговорил:
— А вот за это ты не переживай. Под следствием оказаться мы тебе не позволим.
Его слова можно было истолковать как обещание помощи, если бы не сжатые губы и ледяной взгляд: это была угроза. Кожухов собрался с мыслями.
— Дмитрий Константинович, — заговорил, как только почувствовал, что к нему вернулся дар речи, — днем мне показали стопку жалоб и заявлений акционеров, недовольных моим избранием. В них говорится об угрозах какой-то шпаны, о подкупе директоров предприятий, о нарушении устава акционерного общества…
— А зачем же ты шпану с угрозами посылал? — сузив глаза, грозно спросил Панич. — Я?.. А директоров подкупал зачем?
— ?!!
— Так какого черта ты опасаешься? Какое тебе дело до инсинуаций вокруг твоего честного имени, Кожухов?
— Но документы на продажу металла прибалтам подписывал я! А на сопровождение — Губарь!
Панич болезненно поморщился, почесал поясницу.
— Вот с прибалтами, брат, разбирайся сам — я в эти игры не играю. Прибалты твои, «база» моя. Так, кажется, мы договаривались? На «базу» металл по себестоимости, заказчикам — по договоренности. Надо было рассчитать цены, чтобы разница покрыла недостающие тонны.
Из сказанного Кожухов понял одно: помощи от Панича не будет. Попросту его сдавали. Не исключено, на его место уже была кандидатура, согласованная с покровителями старика в Москве. Был и другой вариант: Паничу стало известно, что попытки спасти положение обречены, и он, Кожухов, больше не представлял интереса.
— Вместо меня придет другой, — решил он пойти в наступление. — Хорошо, если он согласится сесть с вами за стол переговоров.
В комнату, толкая перед собой столик на колесиках, вошел улыбающийся китаец.
— Дорогой мой, — махнул рукой Панич, — если вместо тебя придет другой, то он сочтет за честь сесть со мной за стол переговоров. Ты меня понял? — Снисходительная интонация сменилась железными нотками: — Ты понял меня, я тебя спрашиваю?!
—Да.
Пока китаец расставлял посуду, Панич вымерял маленькими шажками расстояние от окна до двери, очевидно, таким образом успокаивая себя. Кожухов увидел, что чайная чашка поставлена только перед хозяином; китаец плеснул в нее черной дымящейся жидкости из заварного чайника и все с той же, словно приклеенной, улыбкой удалился.
— Ты не забыл, Толя, как рассыпался бывший трест, когда каждому вшивому отделу захотелось экономической самостоятельности? И кто организовал на базе этих ремесленных мастерских акционерное производственное объединение, теперь одно из самых мощных в России?.. Я! Это я целево распределил свои личные доходы, я профинансировал фонд, оформил нужные документы в министерстве! И тебя, инженера из КБ, поставил во главе этой махины. Ты себе дачу отгрохал, машины каждый год меняешь, на Канары жену с детишками возишь, а клюнул в жопу жареный петух — к кому бежишь? Да ко мне же, ко мне! А на хрена, извини, ты мне нужен, если тебя, у которого работает двадцать пять тысяч человек, да полторы тысячи в управлении, может раздавить какая-то комиссия?! Я тебе сказал: Толя, вот тебе все, а мне нужно немного: сырье для «базы», транспорт, охрану взять под крышу и кое-что по мелочам. А ты производство завалил, а теперь мое дело под угрозу поставил?
В комнате запахло травами. Панич сел за стол, положил в чашку мед из вазочки.
— Другим на его месте он меня пугать вздумал! Ишь!.. Да если бы я захотел, этот другой уже давно заправлял бы всеми делами, а ты бы рылся в урановых отвалах на «базе»! Понял?.. Не слышу, ты понял меня или нет?!
Кожухов кивнул. Он сидел, опустив голову, как ученик в кабинете директора, и это положение половой тряпки, о которую каждый может вытереть ноги, угнетало его. Он мог возразить Паничу, мог напомнить, что деньги, на которые был создан фонд «Новое поколение», были заработаны не им, а беглыми каторжанами, бомжами, нелегальными эмигрантами, беженцами — рабами, не на его, а на чужих предприятиях, которыми владел Консорциум. Получены они были от продажи наркотиков, оружия, остатков урана; это были те самые «грязные» деньги, которые отмывались в созданном международным криминалом фонде с целью захвата региона.
Но ничего этого не сказал, потому что сам был одним из ставленников уголовного авторитета, добровольно согласившись представлять его интересы; он, Кожухов, а не частное лицо Панич, подписал с подачи крестного отца назначения Губарю — милицейскому полковнику, погрязшему в коррупции и уволенному из МВД; Вершкову, контролировавшему каждый доллар наряду с бандитами из «службы безопасности». Но сам он ничего собою не представлял, и вовсе не совесть, а страх перед расплатой заставлял его не спать ночами и искать спасения у бандита.
— Да, кстати, — сказал вдруг Панич, — хочу спросить тебя как специалиста, — он достал из кармана халата ампулу с осмием и, положив на блюдце, придвинул к Кожухову: — Что это такое?
Кожухов сразу все понял.
Это был один из образцов, которые должен был доставить ему Борис. Значит… они перехватили его? Или Борис предал?
Прессинг со стороны Панича, обвинения в бездеятельности, угрозы с одной стороны, допросы представителей властных структур — с другой, выбили Кожухова из колеи, подавили способность к сопротивлению. Теперь рушилась последняя надежда — на союз с Джеком Камаем и его мощными американскими партнерами. Знал ли Панич о его связи с Борисом?
Кожухов побелел, губы его задрожали, горло перехватил спазм; он сжался под пристальным, колючим взглядом Панича.
— Что молчишь? — услышал Кожухов его голос, донесшийся откуда-то издалека. — Тебе что, нехорошо?
— Здесь написано: осмий, — промямлил Кожухов. — Ос-мий-187.
— А откуда он у меня? Знаешь?
— Из Вдовьей балки… написано.
— Правильно. Ты был там, кажется, весной?
— Был.
— Интересовался платиновыми рудами?
— Зачем мне? — насилу поднял глаза Кожухов. — Я не геолог.
Панич повертел ампулу в пальцах, посмотрел на просвет, поднеся к торшеру у дивана.
— Хочешь, я тебе ее подарю? — спросил неожиданно.
— Не нужно. Что мне с ней делать?
— Как это — что? Найдешь покупателя. За нее дорого дадут — тысяч восемьсот «зелеными». А расскажешь, где взял — и на «лимон» потянет. Правда, лицензия у государства, но, если солидная фирма за разработку возьмется, оно возражать не будет — у него денег нет.
— Мне моего хватает, — как мог искреннее сказал Кожухов. Но и сам услышал в своем голосе фальшь.
«Конечно, ему доложили — в балку меня возил Борис, они перехватили его с образцами… Во время последнего телефонного разговора он намекал на Ладанский отвал, и на то, что пришлет пару сувениров… Значит, должна быть еще одна ампула? — роились мысли в голове Кожухова. Воспринимавший все сквозь мутную пелену, он боялся произнести все это вслух. — Зачем Панич вызвал меня? Чего хочет? Отчитать? Или причина все-таки в осмии?..»
Панич допил свой отвар, спрятал ампулу в карман халата и улыбнулся:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30