А при мысли о необъяснимом исчезновении Андерсона он чуть было не пришел в ярость.
— Ты читал утренние рапорты? — спросил он Коллингсуорта.
Тот кивнул.
— Ну и?..
— Дезинформация чистой воды, как это уже было много раз. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что мне кажется, тут есть определенная связь. И в том и в другом случае много необъяснимого, слишком много, чтобы пренебрегать предположением, что все это — часть единого целого.
Коллингсуорт поднял брови.
— При всем уважении к тебе, Ричи, я должен констатировать факт, что ты просто спятил... В этих рапортах не может быть ничего серьезного: я не удивлюсь, если поступит еще дюжина с теми же россказнями. Все это выглядит несерьезно.
— И ты не видишь связи между фото, смертью Вольмана и исчезновением Андерсона?
Коллингсуорт поднялся и стал расхаживать по кабинету. Он остановился, чтобы прикурить свою трубку, затем зашагал снова.
— Я предполагаю, что некоторая связь есть. Но не имея ни малейшего доказательства, пусть даже самого спорного, я не могу это утверждать наверняка...
— Хорошо. Это мы узнаем потом, — сказал Лэндис.
Коллингсуорт кивнул.
— Дай мне знать, если что-то выяснится насчет фотографии, о'кей?
— Конечно, Ральф... В конце концов, в полчетвертого будет сеанс связи с Лэнгли, и нам, по крайней мере, скажут, насколько это дело важно.
Коллингсуорт вышел и направился в свой кабинет. Оставшись в одиночестве, Лэндис вновь откинулся на спинку кресла и, не отводя взгляда, долго глядел в потолок. Что-то бушевало у него внутри, не давая ему покоя. Одной из непостижимых для него вещей была роль Андерсона в этой истории. Он пришел к мысли, что Андерсон оказался ядром, изюминкой этой загадки, неким стационарным основанием подвижной конструкции. Возможно, он был причиной и разгадкой всей проблемы.
Лэндис попытался сравнить это дело с детской головоломкой, где надо сложить картинку из разных составных частей. Но здесь все выглядело совсем иначе. Множество отдельных частей этой мозаики имели лишь призрачную связь друг с другом, и не существовало гарантии, что, ухватившись за один факт, можно было легко составить всю картину.
Лэндис прервал свои размышления и вновь сосредоточился на фотографиях. Взяв в руки тот снимок, на котором Андерсон был запечатлен более отчетливо, он принялся внимательно его разглядывать. И тут он остановился на одной мысли.
Он вспомнил споры, происходившие по поводу снимков школьного книгохранилища в Далласе, сделанные после убийства Джона Кеннеди. Эти фотографии были важны тем, что на них в данный момент НЕ БЫЛО ВИДНО Ли Харви Освальда, стрелявшего, как предполагалось, из окна здания.
Он вспомнил это потому, что ему вдруг показалось: и в случае с Андерсоном происходит что-то подобное. Может быть, ключ к разгадке заключался в том, чего там НЕ БЫЛО ВИДНО.
Чего же не хватало на этих снимках? Он повернул зеленоголовую настольную лампу, направил свет на край стола и стал вглядываться в каждое зерно фотографического изображения.
Лэндис долгое время сидел, уткнувшись в фотографию, и дюйм за дюймом выискивал какие-то пустоты, следы изъятия чего-либо. Ему было бы легче разгадать эту загадку, если бы он знал, кто колдовал над этими снимками, а еще легче, если бы он выяснил, зачем эти снимки посланы в отделение ЦРУ. Он не знал ни того, ни другого. Оставалось лишь догадываться. У него в руках не было факта, в котором он был бы хоть наполовину уверен.
Без сомнения, это все имело отношение к московским фальшивкам, но какое? Это было связано с исчезновением Андерсона, но как? Лэндис гневно стукнул по столу кулаком и направился к окну, чтобы его открыть. В кабинет вошла секретарша, решив, что шеф вызывает её столь необычным сигналом.
— Все в порядке, Грейс, не беспокойся, это я так... — секретарша некоторое время с недоумением смотрела на него, не понимая, что с ним происходит.
Когда он остался безразличным к её изучающему взгляду, она оставила его в одиночестве, бесшумно прикрыв за собой дверь...
8
В Лаборатории электронного анализа три пары глаз буравили человека в инвалидном кресле. То, что он сказал несколько секунд назад, прозвучало ошеломляюще, и верилось в это с трудом. Дон Элбрайт в особенности не мог в это поверить потому, что был самым молодым из них.
— Этого просто не может быть, — воскликнул он. — Это был Дэвид Андерсон. Я видел его собственными глазами, я знаю, что это был он! — Элбрайт сделал паузу, как бы ожидая, что его слова впитаются в сознание остальных. Но на лицах этих людей не было и тени согласия, и он даже усомнился, слышали ли они его вообще.
— Ну, ладно, — продолжал он, — если это был не Андерсон, то, может быть, ваша машина скажет, кто это?
Хэл Броньола, разделяя мнение молодого коллеги, уже и сам начинал сомневаться в достоверности проведенного анализа.
— Возможно, нам придется подвергнуть анализу еще несколько фотографий, — сказал Броньола. — Одного снимка недостаточно.
Но Элбрайт стоял на своем.
— Это немыслимо, я же видел его своими глазами, — вскричал он, размахивая руками, и взглянул на Болана в поисках поддержки. Но лицо Палача оставалось неподвижным. Он откинулся на спинку кушетки и скрестил руки на груди. Казалось, мысли его были где-то в другой галактике. В отчаяньи Элбрайт повернулся к Куртцману:
— Вы абсолютно уверены в том, что сказали?
— Абсолютно, — Куртцман, привыкший к подобным реакциям на результаты своей деятельности, добродушно улыбался. — Ну, посмотри сам, Дон. Хотя я прекрасно понимаю, что в это трудно поверить... Ты должен понять, что тут надо судить объективно. То, что это был Андерсон, лишь твое субъективное мнение. Но факты — вещь упрямая. И они не зависят от нашей воли.
— Но почему же?.. — слова, произнесенные Боланом в первый раз за все время беседы, повисли в воздухе.
Броньола заерзал в своем кресле.
— Мне кажется, у нас уже есть ответ на этот вопрос. Управление национальной безопасности перехватило несколько шифровок. Никто не может пока сказать ничего конкретного, но есть подозрения, что КГБ что-то замышляет.
— Что именно? — Элбрайт, не привыкший к манере Броньолы преподносить новости, поставил вопрос ребром, но Болан, не обращая внимания на вопрос Элбрайта, обратился к Броньоле:
— Давай-ка рассказывай дальше. Я уже предчувствую, что мне предстоит попотеть, пока не закончится вся эта кутерьма... Хэл, мне все это не нравится.
Броньола кивнул.
— Ты прав — чем дальше, тем больше вони. И то, о чем говорится в шифровках, чертовски сходится с тем, о чем говорят в Берлине. Вы прекрасно понимаете, это могут быть только слухи, но многое, однако, совпадает...
Броньола замолчал, откусывая кончик огромной сигары, но так и не закурил.
— Суть работы, проведенной ЦРУ, состоит в том, что они выяснили, будто КГБ замышляет нечто и притом все это происходит в очень быстром темпе и события развиваются стремительно. Пока что это квалифицируется как слухи, но сообщения весьма последовательны и логичны. Шифровки, вероятно, более конкретны, но большинство из них еще не расшифрованы. Однако, на сегодняшний день, мы можем быть уверены: вторжение резидента на территорию США уже произошло.
— Что же все-таки они замышляют? — Болан опередил Элбрайта с вопросом. При этих словах по телу Дона прошла дрожь. Комната показалась ему морозильной камерой.
— Убийство, — ответил Броньола.
— Жертва?
— Это пока не ясно.
— Кто ОН? — Болан понизил голос настолько, что последний вопрос был едва слышен.
— Специалист. У нас есть его условное имя, но больше, к сожалению, ничего. Да, и еще, что он как две капли воды похож на Андерсона.
— Откуда вы знаете, что они готовят убийство? — Элбрайт подался вперед, ожидая ответа на свой вопрос. На какой-то момент Болан был озадачен рвением молодого агента, словно тот слегка тронулся от возбуждения при мысли о беспощадном русском террористе, заброшенном в Штаты. Убийца был уже на пути к своей жертве, а его преследователи даже не знали, что это была за жертва.
Но через секунду Болан понял причину такого рвения: Элбрайт был возбужден не оттого, что попал в настоящее дело, а оттого — Болан сам был таким в молодости, — что его снедало дикое желание сделать что-нибудь полезное, пока есть возможность ударить первым, Болан улыбнулся.
Прежде чем ответить, Броньола выплюнул изжеванную, так и не прикуренную сигару в пепельницу.
— Это не вызывает никаких сомнений потому, что шифровки исходят из тринадцатого отдела КГБ. Сейчас он именуется отделом "В", управление "С", но по сути это ничего не меняет. Отдел все так же исправно занимается тем, что наши московские коллеги называют "мокрыми делами", то есть убийствами.
— Как звучит его условное имя? — спросил Болан.
— Петров.
— Это что-нибудь значит?
— Можно сказать, нет.
Болан выпрямился и пододвинулся поближе к Броньоле.
— Мне неясно, зачем им такие сложности... Ведь есть много более простых способов закинуть в страну человека, не привлекая к себе никакого внимания. Например, через Мексику или Канаду. Бумаги легко подделать. Нет, говорю вам, здесь все не так просто...
— Я согласен с тобой, Мак, — сказал Броньола. — Но чего они добиваются?
— Может, они хотят нас дезориентировать? — предположил Элбрайт.
— Маловероятно, — отрезал Куртцман.
— Постойте, может быть, Элбрайт прав... — сказал Броньола. — Может быть, им на руку, чтобы мы искали этого человека.
— Да, — отозвался Болан. — Если мы будем думать, что у них на уме не убийство, а что-то другое и Андерсон — лишь прикрытие, то, разумеется, мы начнем гоняться за чем-то, что, может быть, даже не существует. Я доходчиво объяснил?
— Да, но почему они стали так делать? — спросил Элбрайт.
— Потому что на деле всегда выходит иначе, чем кажется поначалу, — ответил Броньола. — Это как китайское домино. Открываешь первую кость в пирамиде, и под ней оказываются другие, и ты можешь снять их все, так и не найдя нужной тебе. И, наоборот, если ты не станешь этого делать, то нужная кость, как назло, окажется внизу.
— А что говорит контрразведка? — спросил Болан.
— Да ничего не говорит, ты же их прекрасно знаешь. Дело уже закончится, а они только соизволят решить, что что-то случилось.
— И все же, Андерсоном стоит заняться, а Хэл?
— Несомненно, — ответил Броньола.
— Я постараюсь быть полезным. Насколько смогу. — Болан поднялся. — Идем, Дон.
И прежде, чем Элбрайт осознал, что нужно уходить, Палач уже исчез в дверном проеме.
* * *
Юрий Кущенко наслаждался, сидя за рулем "понтиака Гран При". Еще будучи курсантом разведшколы в Балашихе, среди множества автомобилей, имевшихся в распоряжении тренировочного центра, он отдавал предпочтение спортивным машинам этой марки. И теперь, глядя на то, с какой нежностью этот человек пробует машину, торговец подержанными автомобилями радостно улыбался, предвкушая скорую прибыль. Кущенко удовлетворенно кивнул, когда машина на приличной скорости добросовестно прошла несколько крутых поворотов шоссе на окраине Ричмонда, штат Вирджиния.
— Ей всего несколько лет и я уверяю вас, что у меня никогда не было машины в таком хорошем состоянии. И пробег-то всего двадцать тысяч, смешно сказать... Я думаю, она принадлежала какой-нибудь престарелой дамочке... — Ланс Пурвис ожидал, что человек за рулем умрет от хохота. Но Кущенко не отреагировал на его слова.
Кущенко продолжал гнать машину по шоссе от города. Приземистый спортивный автомобиль имел хорошие аэродинамические свойства и прекрасно слушался водителя. Несмотря на заверения торговца, машина была немного потерта, но только снаружи. Кущенко расценил это как достоинство — автомобиль не так привлечет внимание. Торговец начинал действовать ему на нервы. Кущенко ощутил неотвратимое желание всадить пулю в лоб неугомонному еврею и присвоить автомобиль в качестве моральной компенсации. Но он подавил в себе этот порыв. Довольно трупов, в противном случае ему не удастся сделать и половины намеченного.
Кущенко свернул на пыльную площадку на обочине шоссе и, чуть не задев за дерево, ловко развернул машину на сто восемьдесят градусов.
— Боже! — взвыл Пурвис. — Он судорожно вцепился в консоль автомобиля, помешав Кущенко переключить передачу.
— Простите за причиненное беспокойство, — извинился Кущенко, — но я знаю, что хочу купить, и должен удостовериться в том, что эта старушка удовлетворит меня. Теперь я вижу, что все в порядке. Я покупаю её, если, конечно, вы не запросите слишком много.
Кущенко вспомнил бесконечные лекции о жадности капиталистов, в особенности американцев. Теперь он должен был сторговаться и попытаться снизить цену, насколько это возможно.
Пурвис слегка расслабился, услышав о намерении незнакомца купить автомобиль.
— Вот и хорошо! — воскликнул он, потирая ладони. — Давайте вернемся в город и обсудим это в моем кабинете.
Кущенко ответил чуть заметным кивком. Он резко тронулся с места и вырулил на шоссе. При этом Пурвис прилип к спинке сиденья, но это уже не беспокоило его — предвкушение барыша компенсировало неудобства резкой манеры вождения незнакомца.
Часом позже, когда закончилась возня с бумагами, Кущенко достал из кармана пачку новеньких, хрустящих банкнот и, отсчитав три тысячи, сложил их аккуратной стопкой на стол Пурвиса.
— Вы можете сразу и зарегистрировать машину, — сказал тот, забирая деньги. — Всего в двух кварталах отсюда находится Бюро автотранспорта. Временные номера действительны не более двух недель.
— Спасибо, я обязательно туда загляну, — ответил учтиво Кущенко.
Пурвис встал из-за стола и протянул Кущенко руку:
— Берегите машину, — сказал он назидательно. — Вы слышите, маленькая багги любит заботу и ласку.
— Багги? — переспросил Кущенко.
— Да, то есть машина. Вы молоды, и в вашей среде, наверное, никто так не выражается. — Пурвис покачал головой. — Неужели вы никогда не слышали такого слова? Я, наверное, отстал от жизни.
— Да что вы, — оправдывался Кущенко, — я просто задумался о другом и не расслышал, что вы сказали.
— Не утешайте меня, — торговец горько улыбнулся, — я, должно быть, старею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30