Пойдя на звук, он открыл дверь туалета. Там девочка лет пяти сжалась под раковиной в комочек, засунув в рот палец и крепко зажмурив глаза. Она тихо скулила — именно этот звук и привлек внимание Римо.— Все хорошо, детка. Можешь выходить.Девочка зажмурилась еще сильней.— Не бойся.Римо наклонился, подхватил ее на руки и вынес из самолета прежде, чем огонь ворвался в салон.Часом позже пожар изжил себя, оставив от самолета дымящийся, источающий запах горелой резины остов. Вокруг расстилалась кораллово-розовая каменистая пустыня. Солнце клонилось к закату.Лорна уложила в лубки сломанную руку одной пассажирки, поднялась на ноги и смахнула пыль с остатков своей униформы. Подол юбки и рукава пошли на бинты.— Это была последняя, — сказала она Римо. — Ты что-нибудь видишь?— Куда ни глянь, песок, — ответил тот. — Но скоро придет помощь. Как, радар наверняка нас поймал, а?Лорна покачала головой.— Не обязательно. Иногда можно угодить как раз между двумя радарами, в мертвую зону. Но они начнут прочесывать трассу. Надо ждать.— А ты молодец, Лорна, — сказал Римо.— Ты тоже. Знаешь, остальные думают, что кабина раскололась при крушении.— А ты разве так не думаешь?— Я видела, как ты вскрыл фюзеляж.— Тебе померещилось.— Не хочешь говорить — не надо, — сказала она. — Что еще надо сделать?— Почему ты меня спрашиваешь?— Пилоты погибли. Теперь ты — главный.Римо кивнул. Он смотрел на девочку, которую вынес в самую последнюю минуту. Она стояла на коленях между неподвижно лежащими на песке женщиной и мужчиной.Кто-то прикрыл им лица носовыми платками.Римо подошел и тоже встал на колени.— Это твои родители? — спросил он.— Они в раю, — со слезами сказала девочка.Римо взял ее на руки и отнес к Лорне.— Побудь с ней.— Что ты собираешься делать?— То, чему меня учили, — сказал Римо и направился куда-то в пустыню.Ветер перемешивал песок, заметая следы, но для Римо это значения не имело.Ветер следовал своему пути, а песок — своему, подчиняясь хитрым законам, которые каким-то образом тайной для Римо не были.Он знал, что где-то здесь след. Он знал это по тому, как лежал песок. Вот тут песок улегся высоковато. Тут его потревожили, и он рассыпался не так, как ему свойственно.Он был близко. Совсем уже близко.Римо Уильямс убил за свою жизнь столько людей, что сбился со счета.Некоторые из них были всего лишь целью с именем, добытым компьютером Смита.Других он уничтожил, защищая себя или свою страну. Бывало, он убивал с тем же бесстрастием, с каким хирург моет руки перед операцией. Бывало порой, что убийство вызывало у него такое отвращение, что он хотел уйти из КЮРЕ.Но сегодня, глядя на умирающее красное солнце, Римо хотел убивать не из профессиональных соображений. Из мести.Он нашел террориста. Тот осматривался, стоя на верхушке торчащего из песка камня.— Что-то никого не видно, — заметив Римо, сказал он, указывая рукой на горизонт.— Зато мне видно, — сквозь зубы проговорил Римо.— Да? Что?Римо приблизился к нему медленным, размеренным шагом. Ни песчинка не скрипнула под его ногами.— Животное, для которого какое-то «дело» важнее человеческой жизни.Недочеловека, который по дурости лишил ребенка родителей!— Эй, ты чего разорался? Я тоже жертва! Меня тоже могло убить!— Еще не поздно.Террорист отшатнулся.— Я сдаюсь!— Раньше надо было думать.Его учили убивать трижды — во Вьетнаме, в полиции, в Синанджу. Каждый раз подход разнился, и только одно правило оставалось неизменным: бей немедля.На этот раз Римо пренебрег им. Он убивал террориста тщательно, молчаливо, не торопясь. Тому досталась смерть долгая и мучительная. И когда замолкло эхо его последнего вопля, останки его даже отдаленно не походили на человеческие.Покончив с этим, Римо насухо вытер руки чистым красным песком, который океаном крови расстилался до самого горизонта. Глава 5 Если измерять успех газетными заголовками, то Лайл Лаваллет был величайшим автомобильным гением со времен Генри Форда.Пресса обожала Лайла, и его коллекция альбомов для наклеивания газетных вырезок, которых со временем набралось столько, что он вынужден был перевести их на микрофиши, пестрела заголовками типа: «БЕЛАЯ ВОРОНА АВТОМОБИЛЬНОЙ ИНДУСТРИИ», «АВТОКОНСТРУКТОР-ДИССИДЕНТ», «НЕПРИЗНАННЫЙ ГЕНИЙ ДЕТРОЙТА». Последний нравился ему больше других.Популярность среди газетчиков пришла к нему весьма старомодным образом: он ее заработал. В одной из самых консервативных отраслей индустрии Америки Лайл Лаваллет был глотком свежего воздуха. Он участвовал в скоростных регатах; кочуя по дискотекам, танцевал ночи напролет; его лучшие друзья были рок-звездами; он ухаживал, женился и разводился, причем все его пассии были топ-модели и актрисы, одна роскошней и, соответственно, пустоголовей другой.Он всегда имел что сказать по любому поводу и три раза в год, как часы, неизменно приглашал всю пишущую, теле— и радиовещающую братию на роскошные приемы в своем имении в Гросс-Пойнте.К большому неудовольствию Лаваллета, боссы Детройта больше интересовались содержанием его проектов, чем статьями о нем. Поэтому больше трех лет в любой из компаний «Большой Тройки» он не задерживался.На своем первом ответственном посту он возглавил отдел дизайна в «Дженерал моторе», где посоветовал сделать «кадиллак» компактней, убрав киль — крыло сзади на кузове. «Зачем этот киль сдался? — вопрошал он. — Никто не покупает машин с килем!» К счастью для «кадиллака», в компании к совету не прислушались, и Лаваллета вскоре прогнали.Затем он всплыл в «Крайслере», в отделе долгосрочною планирования, где ратовал за продолжение производства больших машин: обывателю, дескать, льстят обитые плюшем катафалки. Когда поддавшийся было «Крайслер» едва не пошел с молотка, Лаваллета уволили. Поговаривали, что на условии его увольнения «Крайслеру» и удалось выпросить государственную субсидию.В «Форд моторе» Лаваллет тоже потрудился. Начальником отдела маркетинга.Он заявил верхушке, что выпускать четырехцилиндровые машины не стоит.Раскупаться не будут. Нечего соревноваться с японским импортом. Все, что производят японцы, непременно разваливается. Естественно, его выгнали.В Детройте считалось в порядке вещей, что ни одно из этих увольнений не было названо своим именем. Давал-лету всегда предоставляли возможность подать в отставку. Каждая отставка давала повод для пресс-конференции, и всякий раз герой дня непременно таинственно намекал на какое-то новое назначение, после чего напившиеся-наевшиеся журналисты торопились в редакции писать очередные статейки на тему: «Детройтский гений: что впереди?»Впереди же была его собственная модель. Лаваллет отправился в Никарагуа и уговорил тамошнее правительство дать ему денег на строительство автомобилестроительного гиганта под названием, естественно, «Лаваллет».Через пять лет он запустил новую модель в производство, и первая машина сошла с конвейера. Коробка передач развалилась на выезде из заводских ворот.В первый год был продан семьдесят один «лаваллет». У всех без исключения разваливались коробки передач. У самых выносливых, выдержавших без поломки целых два месяца, ржавели корпуса, бамперы отваливались.Однажды темной ночью Лаваллет смылся из Никарагуа, после чего объявил в Нью-Йорке о закрытии завода и назвал «лаваллет» «одной из величайших машин всех времен», потерпевшей неудачу из-за сандинистского саботажа. «Они не хотели нашего успеха, — говорил он. — Они мешали нам на каждом шагу».Пресса даже не задумалась, кого он имеет в виду под «ними». Его бредовых обвинений оказалось достаточно для половодья газетных выступлений о Непризнанном-Гении-Которого-Пытались-Сломить-Коммунисты. Никто не вспомнил, что никарагуанское правительство предоставило Лаваллету 90 миллионов долларов и полностью потеряло вложения.И теперь пришла пора снова встретиться с прессой. В своих апартаментах на крыше роскошного отеля «Детройт-плаза» Лайл Лаваллет, президент только что созданной компании «Дайнакар индастриз», разглядывал себя в огромном зеркале.Стрелки на двухсотдолларовых брюках — просто восторг. В точности, как он любит, — острые и прямые, как бритва. Итальянского пошива пиджак подчеркивает осиную талию и широкие плечи. Впрочем, приглядевшись, он пришел к выводу, что плечи все-таки недостаточно широки и надо велеть портному при работе над следующим костюмом об этом подумать. Белый шелковый платочек в нагрудном кармане высовывается двумя вершинками, одна чуть выше другой.Отлично. Платок в тон галстуку, галстук — в тон седине. Год за годом он заливает прессе, что поседел, когда ему было пятнадцать. На самом же деле в детстве его дразнили «Рыжим», и теперь приходится каждую неделю обесцвечивать шевелюру, чтобы где-нибудь в «Инквайре» не появилось заголовка: «НЕПРИЗНАННЫЙ ДЕТРОЙТСКИЙ ГЕНИЙ — КРАШЕНЫЙ РЫЖИЙ!»Одна мысль о такой катастрофе заставила его страдальчески свести брови. Он взялся за ручное зеркальце, и тут в комнату вошла секретарша.— Пресса прибыла, мистер Лаваллет, — проворковала она. Лайл выбрал ее из почти шестидесяти претенденток, каждая из которых подверглась испытанию, названному им: «проверка на локоть».Экзамен был очень прост: испытуемой требовалось встать в центре комнаты, сомкнуть руки на затылке и свести локти так, чтобы они смотрели прямо вперед, как у военнопленного в каком-нибудь старом фильме.— Теперь вперед! — командовал Лаваллет.— И все?— Пока ваши локти не коснутся стены.Претендентки, чьи локти касались стены раньше, чем их же грудь, подвергались дисквалификации. Из семи, прошедших отбор, только одна не дала ему пощечину и не пригрозила подать в суд за сексуальное домогательство. Это была мисс Мелани Блейз, и он немедленно зачислил ее на работу. Как секретарша она была из рук вон плоха, но во всем остальном отвечала его требованиям, особенно теперь, когда он развелся. И ему очень нравилось, как вплывали в комнату ее стати — на целых полтакта раньше всего остального.— Чудно смотритесь, — сказала она. — Ну как, готовы к пресс-конференции?— Это не пресс-конференция, — поправил Лаваллет. — Пресс-конференция завтра.— Да, сэр, — сказала мисс Блейз, которая могла бы поклясться, что когда бизнесмены собирают прессу, с тем чтобы сделать официальное заявление, это и есть пресс-конференция.— Не подержите ли зеркало, мисс Блейз?Рыжеволосая красотка приблизилась, семеня на высоченных каблуках, и немедленно пожалела об этом.Лаваллет взвыл.— Что? Что случилось? — перепугалась секретарша, уж не заметил ли он у себя какую-нибудь канцероподобную бородавку?— Волосок! — вскричал Лаваллет. — Только взгляните!— Я смотрю, смотрю. Если мы позвоним доктору, может, он его срежет, проговорила она, думая о том, что волос, растущий из бородавки, — плохая примета. — Но где ж она, эта бородавка?— Что вы несете, кретинка? У меня выбился волосок!— Да где же?— На затылке, черт побери!Но мисс Блейз не видела, как ни старалась. Наконец Лаваллет сдался и показал сам.Да, волосок не на месте, согласилась мисс Блейз. Но нужен электронный микроскоп, чтобы это увидеть.— Вы что, надо мной смеетесь, мисс Блейз?— Нет, сэр. Просто я не думаю, что кто-нибудь его заметит. Кроме того, он на затылке, а камеры будут снимать спереди, не так ли?— А что, если там фотограф из «Инквайра»? Что, если он подберется сзади?Вы знаете, как они любят такие штучки! Представляю себе: «ЛАЙЛ ЛАВАЛЛЕТ, ГЛАВА „ДАЙНАКАР ИНДАСТРИЗ“, ТЕРЯЕТ ВОЛОСЫ» — аршинными буквами! «Шокирующие подробности в середине номера!» И моя физиономия — между «Ужасающим Снежным Человеком» и родившей козленочка малазийкой! Нет уж, увольте!— Я принесу расческу?— Нет-нет-нет! Только прикоснись расческой — и начинай сначала! Возись потом целый час. А то и больше. Нет, давайте сюда пинцет и лак для волос, быстро!— Молодец, — сказал он, когда она вернулась, — теперь осторожненько возьмите пинцет и очень, очень аккуратно положите волос на место.— Я стараюсь. Только, пожалуйста, не могли бы вы не дрожать?— Ничего не могу с собой поделать. Уж слишком это серьезно. Ну как?— Мне кажется... Да, готово.— Отлично! Теперь, быстро — лаком!Мисс Блейз встряхнула баллончик и коротко брызнула.— Больше, больше! Залакируйте получше. Не дай Бог, этот паршивец выскочит в какой-нибудь неподходящий момент!— Как угодно, волосы ваши, — пожала плечами секретарша, отметив, что в составе лака значится Зверски-Прочный Клей, и выпустила на снежно-белый затылок шефа с полбаллона.Одобрив проделанную работу, он позволил себе ослепительно-безупречную улыбку. Она не была бы такой безупречной, останься у него его натуральные зубы.— Ну что ж, мы готовы. Вперед!— Надо сказать, вы на редкость заботитесь о своем облике, мистер Лаваллет, — заметила секретарша.— Форма, мисс Блейз! — проронил Лаваллет, поддергивая манжеты так, чтобы они ровно на узаконенные полдюйма выглядывали из-под обшлагов пиджака. Форма — это все!— А содержание?— Содержание — вздор! Форма! — подчеркнул он. * * * — Да кого это мы ждем? — спрашивал фотограф газетчика в банкетном зале отеля.— Лайла Лаваллета.— А кто он?— Непризнанный гений автомобилестроения.— Никогда о таком не слышал. А что он сделал?— Когда-то давно, когда еще были компании «Дженерал моторе», «Форд» и «Крайслер», еще до всех слияний и перекупок, Лаваллет был главным генератором идей и привел их к высотам.— И все-таки я никогда о нем не слыхал, — удивился фотограф.— Ну и дубина, — отрезал газетчик.— Подумаешь, — огрызнулся фотограф, услышал аплодисменты, поднял голову и увидел Лаваллета, шествующего к трибуне, за которой возвышалось десять квадратных футов торгового знака новорожденной компании «Дайна-кар индастриз».— Это он, что ли, и есть? — спросил фотограф.— Да. Лайл Лаваллет, Непризнанный Гений.— Волосы у него вытравленные.— Ты бы все-таки снял его, — сердито сказал газетчик. У некоторых, подумал он, напрочь отсутствует вкус к истории.Лаваллет, озаряемый бесчисленными вспышками, купался в электрическом свете. Непонятно, думал он, почему бы всем газетам-журналам не нанять пару-тройку фотографов, те сделали бы несколько снимков, размножили и разослали бы по редакциям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27