Мы повязаны им. Я не могу допустить, чтобы ты пошла в полицию.— Ты убил нашего... моего сына!— Ты же знаешь, что это не так.— Ты мог спасти его! Ты знал правду. Он был невиновен. Но ты, ты отстранился. Ты позволил ему умереть.— Напрасно я рассказал тебе об этом. Но, видишь ли, я хотел, чтобы ты вернулась. Я надеялся, ты поймешь.— Пойму? — Потоком полились слезы. — Пойму? Я поняла только одно: я отдала тебе мальчика, а ты позволил его казнить.Высокий протянул к ней руки.— Мне нужен был еще один шанс, Мария. — Он улыбнулся. — Мы уже не молоды. Мне так грустно видеть тебя отчаявшейся. — Улыбка была печальной, умудренной. — Я думал, мы сможем поладить.Мария крепче прижала цветы к груди, а высокий небрежно вынул из-за пазухи длинноствольный пистолет.— Если бы я не знал тебя так, как знаю, я бы выторговал у тебя в обмен на жизнь обещание держать язык за зубами. Я знаю: твое слово дорогого стоит. Но ведь ты мне его не дашь, верно?Голос Марии остался чистым, твердым, бесстрашным.— Верно, — сказала она.— Так я и знал, — сказал высокий.В этот момент тонкие черные полоски снова запестрили в глазах Марии, и она увидела будто со стороны, как из дула вырывается огонь, как пули вонзаются в ее тело, как она падает. На этот раз предвидение опоздало. На этот раз спастись не удастся. Но Мария не испугалась. Поразительное спокойствие снизошло на нее. Ибо видела она дальше смерти, дальше этого прохладного весеннего вечера с солнцем, умирающим в верхушках сосен. С небывалой ясностью увидела она судьбу своего убийцы, своего бывшего мужа, и произнесла последнее пророчество:— К тебе придет человек. Мертвый, поправший смерть, он принесет тебе гибель в пустых руках. Он будет знать, как тебя зовут, ты будешь знать его имя, и имя это явится тебе смертным приговором.Улыбка исчезла с лица убийцы, как изгнанный молитвой дьявол.— Благодарю за предсказание, — сказал он. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы пренебречь им. Но всему свое время. Сейчас у меня другая забота.Извини, что так получилось. — Он прицелился. — Прощай, Мария!Глушитель выкашлянул два звука, подобных хлопкам шутих. От ударов в грудь Мария пошатнулась, оступилась и потеряла туфельку с открытым носком. Тело ее перекрутило, она упала, и воротник лавандового пальто потемнело от крови.Она умерла мгновенно, прежде, чем ударилась головой о чью-то надгробную плиту.Не такой представляла себе Мария смерть. Душа ее вовсе не выскользнула из тела. Нет. Но сознание сгустилось и стало сжиматься в мозгу все туже и туже, все плотней, пока не сделалось как бы величиной с горошину, но и на этом не остановилось, а продолжало сокращаться до точки невыразимо крошечной, с атом. И когда стало ясно, что дальше уже не уменьшится, взорвалось ослепительно белой вспышкой, осыпав сиянием Вселенную.Мария увидела себя плывущей в теплом золотом свете, и это было похоже на возвращение в материнское лоно, пребывание в котором вдруг вспомнилось с непостижимой ясностью. Видеть она могла во все стороны одновременно, и это было чудесно. При этом смотрела она отнюдь не глазами, нет. Скорее, перед ней расстилались видения, подобные тем, какие посещали ее при жизни.Невозможно было понять, как она могла видеть без глаз, но так было. И во всех направлениях золотой свет расстилался до бесконечности далеко. Кое-где в этой беспредельности мерцали крошечные искры. Где-то за границей ее видения, она это знала, сияют звезды.Но к звездам Мария была равнодушна. Она просто парила себе покойно в теплом беспамятном свете и ждала. Ждала, когда придет срок родиться снова.Человек в габардиновом пальто, опустившись на колени, смотрел, как угасают цвета кленового сиропа глаза Марии. Сняв перчатку, он нежно прикрыл ей веки.Прощальным благословлением упала на мертвый лоб слеза.Он поднялся с колен и тут заметил букет — белые пионы в облаке крошечных звездочек подмаренника, букет, который Мария уронила на ближайшее надгробие.Это была совсем простая гранитная плита с выбитым на ней крестом.И двумя словами. Именем усопшего.РИМО УИЛЬЯМС Человек со шрамом оставил цветы лежать там, где они упали. Глава 2 Его звали Римо, и он терпеливо втолковывал своему попутчику, что на самом-то деле вполне жив.— Да ну? — отзывался попутчик преувеличенно скучающим голосом, уставясь в иллюминатор и гадая, долго ли еще им кружить над лос-анжелесским аэропортом.— Ей-богу, — без тени юмора подтвердил Римо. — Все думают, что я умер.У меня даже могила имеется. Юридически говоря — да, умер. Но фактически ничего подобного.— Вот как? — отсутствующе пробормотал попутчик.— Случается, люди совершенно не обращают на меня внимания. Вот как ты сейчас. И это меня беспокоит. Серьезно. Это, знаешь ли, форма дискриминации.Ведь не будь я юридически мертв, стал бы ты пялиться в окно, когда я с тобой разговариваю?— Не знаю и не хочу знать.— Мортизм! Вот как это называется. Или смертизм. Как тебе больше нравится. Бывают сексисты, бывают расисты, а ты — мортист. Думаешь, раз там на кладбище в Нью-Джерси установили плиту с моим именем, так можно со мной и не разговаривать? Ошибаешься! У мертвых тоже есть свои права.— Я и не спорю, — сказал попутчик, которого звали Леон Хискос-младший.Это был непринужденных манер, с мягким взором голубых глаз и пышными пшеничными волосами молодой человек в полотняном пиджаке от Версаче, без галстука. Сидел он себе в салоне для курящих «Боинга-727», никого не трогал, как вдруг — здрасьте! — подходит к нему этот худощавый тип с непропорционально широкими запястьями, плюхается в соседнее кресло и сообщает, что зовут его Римо Уильямс, но говорить об этом никому нельзя, потому что юридически он, видите ли, покойник. Хискос с первого взгляда решил, что у этого Римо — шпаны-шпаной в солдатских брюках и черной футболке — не все дома, и отвернулся к окну, но недоумок этот как сел, так пошел трепаться и никак не угомонится.— Вот признайся честно, что не принимаешь меня всерьез, — приставал Римо.— Ох, да отвяжись ты!— Ну вот! А я о чем говорю! А знаешь, я ведь не рассказываю эту историю кому попало. Это в некотором роде честь. Ценил бы! А началось все, еще когда я был полицейским в Нью-Джерси.— Ты что, легавый? — вскинулся вдруг Леон Хискос-младший, впервые взглянув Римо прямо в глаза — темные, глубоко посаженные, без блеска. И взгляд у них был и впрямь, как у мертвеца.— Был когда-то, — кивнул Римо. — Пока меня не казнили.— А, — неопределенно протянул Хискос.— В парке нашли забитого до смерти торговца наркотой, а рядом валялся мой полицейский значок. Но я этого типа не трогал. Меня подставили — и под суд.Не успело до меня дойти, что никакой это не показательный процесс на радость общественности или что-то вроде того, смотрю — уже привязывают к электрическому стулу. Впрочем, стульчик-то оказался липовый. Скоро я очухался и услышал радостную весть, что с этого дня вычеркнут из списка живых.Может, если отвечать, он отвяжется, подумал Хискос и сказал:— Наверно, твоя семья очень переживала.— Нет, не очень. Я сирота. Отчасти по этой причине меня и выбрали для работы.— Работы? — переспросил Хискос, поневоле признаваясь себе, что слушает с интересом — может, из-за этих мертвенных глаз?— Ну да. Это, вообще-то, нелегко объяснить. Видишь ли, некоторое время назад один из президентов решил, что плохи наши дела. Правительство проигрывает войну с мафией. Мошенники вертят конституцией как хотят, уклоняясь от ответственности перед нацией. Еще немного посадит организованная преступность своего человека и Белый дом, и тогда — прощай, Америка! Ну и что тут мог президент? Не отменять же конституцию! И тогда он надумал создать суперагентство под названием КЮРЕ и поручил парню по имени Смит наладить его работу.— Смит? Хорошее имя, — ухмыльнулся Хискос.— Да и парень хороший, — сказал Римо. — Доктор Харолд У. Смит. Его прерогатива — бороться с преступниками неконституционными методами.Нарушать закон во имя торжества справедливости. Во всяком случае, так было задумано. Ну, Смит начал действовать и через какое-то время понял, что КЮРЕ позарез нуждается в собственном подразделении, которое выполняло бы функции правосудия. В собственном, так сказать, карательном органе. Не всегда ведь можно надеяться, что суд отправит преступника в тюрьму. Вот тут-то я и вступаю в дело.— Так ты, что ли, ходячее правосудие?Римо кивнул.— Именно. Причем действую в одиночку.— А не многовато будет?— Для обыкновенного человека — да, многовато. Но, видишь ли, я необыкновенный.— И ненормальный к тому же, — прибавил Хискос.— Ну вот ты снова! Мортизм в чистом виде. Но я тебе объясню, в чем тут дело. Поднатаскать меня КЮРЕ подрядил главу корейского рода наемных убийц.Его зовут Чиун. Он последний Мастер Синанджу.— Что это еще за Синанджу?— Это название рыбацкой деревушки в Северной Корее, где тысячи лет назад основался род наемных убийц. Земля там такая скудная, что жителям порой нечем было прокормить младенцев, и они бросали их в Западно-Корейский залив, называя это: «отправить детей на их морскую родину». В конце концов они стали наниматься убийцами сначала к окрестным императорам, а потом и к любому, кто позовет. Сам Александр Македонский пользовался их услугами. Со временем они выработали свойственные только им приемы, в совокупности известные как боевое искусство Синанджу.— Мне показалось, что это деревня называется Синанджу? — перебил Хискос, снова теряя интерес к разговору.— Верно. Но так же называется и изобретенная местными жителями техника боя.— Похоже, эти корейцы экономят на словах!Римо пожал плечами.— Может быть. Но позволь, я закончу. Скоро посадка. Ты, конечно, слышал о школах карате, кун-фу и ниндзя? Так вот, все они — только жалкое подражание Синанджу. Синанджу — первоисточник, основа, подлинник, и если не сломаешься в период подготовки, то получаешь возможность в полной мере раскрыть свои физические и умственные возможности. Твои чувства предельно обостряются.Твоя сила достигает небесных высот. Владея приемами Синанджу, можно совершать подвиги, немыслимые для обыкновенных людей. Это все равно что стать суперменом, только не нужно рядиться в маскарадный костюм. Вот кем я стал благодаря Синанджу.— Вот повезло-то! Ну и каково в суперменах?— Повезло-то повезло, да только не думай, что это сплошная клубника со сливками. К примеру, я не могу есть обычную пищу. Один рис. И ни грамма спиртного. Знаешь, что бы я отдал за глоток пива? И к тому же еще Чиун!Ква-ква-ква, непрестанные жалобы и попреки. Дескать, что с меня взять, с бестолкового белого! Ничего-то я толком не умею!— Что, не любит тебя?— Нет, так бы я не сказал. Просто он пытается добиться от меня совершенства. Он, видишь ли, вбил себе в голову, что во мне воплощается древняя легенда о некоем белом мертвеце, который на самом деле воплощение, ни много ни мало, индуистского бога Шивы, и когда Чиун умрет мне выпадет стать его преемником, следующим Мастером Синанджу. Да, ладить с ним нелегко. Теперь ему вздумалось, чтобы я уломал Уилли Нелсона устроить благотворительный концерт в его, Чиуна, пользу. Это при том, что в мире не так уж и много людей богаче него. Ну, можно в это поверить?— Нельзя, так же, как и во все остальное, — сказал Леон Хискос-младший.— Очень жаль, потому что это все правда.— А зачем ты мне это рассказываешь?— Чиун не смог отправиться на задание вместе со мной, он готовится к перезаключению контракта, поэтому мне пришлось действовать самому. Что-то одиноко стало, захотелось душу излить. А ты, Леон, производишь впечатление человека здравого, рассудительного.Когда Римо неожиданно назвал его по имени, у Хискоса затряслись руки. Он помнил, хорошо помнил, что не говорил Римо, как его зовут. Чтобы унять дрожь, он ухватился за подлокотники. Это подействовало. Теперь тряслись только бицепсы.— А ты что, сейчас на задании? — выговорил он тоненьким голосом.— Ну да. И должен сказать, что это как раз тот случай, когда я выполню его с чувством глубокого внутреннего удовлетворения. Видишь ли, я представляю интересы покойников и, будучи покойником сам, нахожу в этом глубокий смысл. Хочешь взглянуть на фотографии моих доверителей?— Нет, спасибо, — отказался Хискос, возясь с замком привязного ремня. Кажется, мы сейчас приземлимся.— Позволь, я тебе помогу.Римо взял у него короткий конец и с такой силой затянул ремень, что ткань задымилась, а Леон Хискос-младший почувствовал, как содержимое его желудка выдавилось назад в пищевод. Издав что-то хрипло-нечленораздельное, он посерел.— Вот так-то лучше, — сказал Римо. — А то, чего доброго, упадешь, разобьешься, будет бо-бо.Он достал из кармана брюк аккуратный пластиковый альбомчик с фотографиями, раскрыл, поднял к взмокшей физиономии Хискоса и, перелистывая страницы, принялся рассказывать — так гордый родитель перечисляет своих отпрысков:— Вот это — Джеки Сандерс, когда ей было шестнадцать. Хорошенькая, верно? Увы, семнадцать ей так и не исполнилось. Ее тело нашли в лощине неподалеку от Куинси, штат Иллинойс. Ее изнасиловали, а потом задушили.Леон Хискос-младший пытался что-то сказать, но сумел лишь зловонно хрюкнуть.— А эту девочку звали Кэти Уолтерс. Я сказал «звали», потому что, когда ее фотографировали, она была уже мертва. Ее тоже нашли в лощине. Тот же случай, только лощина другая. Подобная история произошла и с этой юной леди, Бет Андерс. Ее тело обнаружили в городе Литл-Рок, в песчаном карьере.Похоже, лощины там не нашлось.Быстро перелистнув, Римо щелкнул пальцем по двум снимкам на развороте:— А это — близнецы Тилли. Здорово похожи, верно? Но когда их тела отыскали в одной из лощин Арканзаса, сходства уже не было. Тот гад, которому они достались, добил их камнем по голове. Возможно, тебе знакомы их лица. На прошлой неделе они были во всех газетах. А может, ты признаешь их по другой причине?Оторвавшись от фотографий, Римо встретился взглядом с Леоном Хискосом-младшим.Почуяв смерть, Хискос скользнул рукой в карман пиджака, вытащил маленький автоматический пистолет и нацелил его в живот Римо.— Эй, а ведь ты не имел права проносить оружие на борт самолета!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27