— Народно-демократическая республика.— Эти продажные твари в Пхеньяне?— Нам запрещено так называть правительство.— Как же ты отважилась прийти сюда, дитя мое?— Я внучка плотника, который живет у залива. Наша семья последняя, которая верна старым обычаям.— Как живут мои братья и братья моей жены? Что с ними?— Они теперь живут по-новому. А ваша жена давно умерла.Она, очевидно, хотела скрыть что-то тягостное. И Чиун понял.— Я знал, что моя жена умерла, — сказал он. — Но ты скрываешь еще что-то. Что же?— Она предала Дом Синанджу, Мастер.Чиун улыбнулся.— Такое в обычаях ее семьи. Это всегда было ее сутью. Не плачь, дитя мое. Во всей вселенной нет более жестокого сердца и более подлой семьи.— Правительство заставило ее сделать это, — произнесла девушка.— Нет, — возразил Чиун. — Они не могут заставить сделать то, что не свойственно натуре. Ее семья всегда относилась с завистью к Дому Синанджу, и она входила в наш дом с горечью в сердце. Из-за нее я совершил величайшую ошибку.При последних словах голос Чиуна задрожал. Он вспомнил, как, уступая настойчивым просьбам жены, дал приют сыну своего брата и как тот, покинув деревню, воспользовался секретами Синанджу для достижения богатства и власти. И этот позор был так велик, что Чиун, чье настоящее имя было Нуич, переставил в нем буквы и стал называться Чиуном, отказавшись от опозоренного имени. Этот позор заставил Чиуна покинуть деревню, чтобы оказывать ей поддержку своим трудом и талантом, И это тогда, когда он мог бы радоваться лучшим годам своей жизни, пребывая в довольстве и уважении окружающих.— Она сказала, о Мастер, что вы взяли в ученики белого. Но мой дед говорит, что такую унизительную мысль могут позволить себе только ваш племянник и семья вашей жены.За грядой темных гор Чиун увидел приближающуюся цепочку огней.— Очень смело со стороны твоего деда говорить так. Надеюсь, что мои дары смягчают сердца жителей деревни.— Мы ни разу не получали золота, о Мастер. Оно шло Трудовой партии. Они и в этом году были здесь, чтобы забрать его, но когда увидели, что вы вернулись, то бросились за помощью. Я осталась одна, потому что весь год учила речь на случай вашего возвращения.— Так вы соблюдали обычаи и не получали денег? — спросил Чиун.— Да, Мастер. Ибо без вас мы просто бедная деревня. Но с вами мы — родина Мастера Синанджу, и, что бы ни творилось в мире, Синанджу не исчезнет благодаря вам и вашим предкам. Так меня учили. Простите, что я забыла слово «милосердно».Услышав это, Чиун заплакал, прижав девушку к груди.— Знай же, дитя мое: теперь ты и твоя семья забудете о невзгодах. Вы будете счастливы. Клянусь жизнью! Пока вы не возрадуетесь, не зайдет солнце. Вас больше не будут презирать в деревне. Так как среди прочих только вы остались верны и чисты.И чтобы утешить девушку, Чиун пошутил, что обычно те, кто его приветствовал, забывали слово «восхищение». * * * И тут жители деревни окружили их, и человек, которого называли «Товарищ капитан», бывший рыбак, обратился к Чиуну, Мастеру Синанджу, стоявшему возле своих сундуков. Окруженный вооруженными людьми, Товарищ капитан держался храбро. — От имени жителей Синанджу я конфискую это имущество в пользу Корейской Народно-Демократической Республики. И стоявшие вокруг стали кричать, радоваться, хлопать в ладоши, потрясать ружьями и стучать по броне большого танка, на котором они приехали, дабы показать свою силу. — Если так, — сказал Чиун, — то кто первый наложит руку на имущество Мастера? Кто? — Мы сделаем это все разом. И Мастер Синанджу улыбнулся и сказал: — Да, вы сейчас вместе, но чья-то рука окажется первой, и этой руке больше не суждено будет ни к чему прикоснуться. — Нас много, а ты один, — сказал Товарищ капитан. — Слушайте! Коров мало, а навоза много, и всякий с презрением топчет навоз. Вот что я о вас думаю. Если бы вы заполнили весь берег, я бы все равно прошел сквозь вас, ибо здесь есть только один достойный человек — вот это дитя. И они смеялись над Мастером Синанджу и проклинали внучку плотника, обзывая ее нехорошими словами. И Товарищ капитан сказал жителям Синанджу: — Давайте возьмем его имущество, так как нас много, а он один. И они бросились вперед с криками радости, но остановились перед сундуками, с которыми прибыл Мастер. Ни одна рука не дерзнула прикоснуться к ним, ибо никто не хотел быть первым. Все замерли. Тогда капитан сказал: — Я буду первым. И если я погибну, бросайтесь на него. И когда он коснулся сундуков, Чиун, Мастер Синанджу, сказал остальным, что тот, кто первым поднимет руку на Мастера, погибнет. И с этими словами он убил капитана, и остался лежать Товарищ капитан подле сундуков, но никто не сдвинулся с места. Тогда одна старуха, жившая на севере деревни среди торговцев, сказала, что они сильнее Чиуна, Мастера Синанджу, ибо у них есть танк. И бросились к танку все, кроме осыпанной бранью внучки плотника. Только она одна осталась с Мастером Синанджу. Но когда танк приблизился к Мастеру Синанджу, он совершил могущественными руками столь искусное движение, что сначала лопнула одна, затем другая гусеница, и танк увяз в прибрежном песке под собственной тяжестью, словно пьяный, который не может сдвинуться с места, отягощенный выпитым вином. И Чиун взобрался на беспомощный танк и заклинил верхний люк. Затем непостижимым для простого смертного образом остановил вращение башни и могущественными руками перерубил смертоносное орудие, могущее убить многих. В днище танка тоже были люки, но они не открывались, так как танк глубоко увяз в мокром песке. — С теми, кто внутри, покончит прилив, — сказал Мастер Синанджу, и раздались из танка стоны и рыданья. Ибо солдаты, сидевшие там, хотя и были из Пхеньяна, но понимали, что настанет время прилива и он поглотит их, и просили они о снисхождении. Но Чиун и слышать не хотел об этом, и он собрал людей вокруг себя и так говорил: — Кроме этой девушки, никто из вас не увидит завтрашнего дня. Вы хотели отобрать силой мои дары и опозорили имя Дома Синанджу. Но девушка умоляла Чиуна пощадить людей, которые боялись злых правителей в Пхеньяне, рассылавших приказы на бумаге, чтобы народ их исполнял. Она просила его разделить дары среди всех, и Мастер Синанджу отвечал, что, хотя никто из них не достоин этого, они получат свою долю, потому что она просит за них. И те, что сидели в танке, тоже просили пожалеть их. Чиун не желал их слышать. Старуха из северной части деревни, где жили торговцы, сказала, что если бы не эти злые люди из Пхеньяна, жители деревни встретили бы Мастера Синанджу как полагается. И было решено оставить их в танке. Внучка плотника сказала, что люди в танке выполняли приказы, так как боялись, и их надо тоже пощадить. Но Чиун сказал: — Пхеньян — это Пхеньян, а Синанджу — Синанджу. Все поняли, что жизнь тех, кто в танке, ничего не значит, и, подумав, внучка плотника согласилась, что Мастер Синанджу был прав. В самом деле, ведь эти люди были из Пхеньяна. И тогда с криками радости жители деревни посадили девушку на сундуки и понесли в Синанджу. Многие говорили, что всегда любили ее, но боялись людей из Пхеньяна, а многие предлагали ей выйти замуж и оказывали ей почести. Так продолжалось до восхода солнца. В деревне царило большое веселье, только Мастер Синанджу не был весел. Ибо он помнил того белого человека, над которым надругались и оставили умирать, переломав конечности, и он знал, что в Синанджу еще произойдет страшный бой и что его выиграет другой белый человек. Глава седьмая — Нет, нет, нет!Два человека застыли друг против друга на матах.— Вы, засранцы, ни на что не годитесь! — заорал подошедший к ним человек. У него была мощная мускулатура и короткие усики английского сержанта. На нем было белое кимоно с черным поясом, завязанным узлом внизу живота. Он поднял руку к лицу, и в свете ламп на пальцах блеснули отполированные ногти.— Это вам не танцы! — вновь заорал он. — У тебя, Нидхэм, должна быть потребность убить этого человека, задушить его. А твоих усилий недостаточно даже для того, чтобы раздавить виноградину.Он повернулся.— А ты, Фостер, должен обезвредить убийцу, и быстро. Да поможет людям Бог, когда вы выйдете на дежурство! Вряд ли от вас будет толк.Нидхэм, высокий, худой, с коротко стриженными, торчащими во все стороны волосами, скорчил гримасу за спиной лейтенанта Фреда Уэтерби. Он считал, что сдавил горло соперника достаточно сильно. Фостер, атлетически сложенный мускулистый негр, ничего не сказал, но с презрением посмотрел на усатого лейтенанта. Человек десять полицейских новобранцев, сидевших вокруг матов в ожидании своей очереди, видели этот взгляд. Видел и лейтенант, который повернулся к Нидхэму.— Нидхэм. Шаг вперед.Худой парень выступил вперед, медленные движения выдавали его неуверенность.— Попробуй на мне, — сказал Уэтерби.Нидхэм положил обе руки на его толстую шею. В этот момент он думал, что, видимо, не создан быть полицейским. В драке один на один он чувствовал себя не в своей тарелке.Он не мог обхватить шею Уэтерби, но сжимал ее изо всех сил, напрягшись в ожидании броска.— Души меня, черт побери! — рычал Уэтерби. — В тебе силы не больше, чем в девчонке или гомике.Нидхэм еще сильнее сжал горло. Большими пальцами он нащупал адамово яблоко и, вспыхнув гневом, нажал изо всех сил, но в этот момент почувствовал мощнейший удар в правое предплечье. Пальцы больше не слушались его. Правая рука соскальзывала с шеи. Затем последовал такой же удар в левое предплечье. Собрав всю силу воли, он заставлял себя сжимать пальцы на горле этого ублюдка. Надо разорвать ему глотку! Но левая рука тоже ослабевала, а потом он ощутил острую боль внизу живота От злости он забыл напрячь брюшные мускулы, чтобы смягчить удар, затем почувствовал, что летит через спину Уэтерби, и шлепнулся на мат. Над собой он увидел лицо Уэтерби, тонкие губы были плотно сжаты от ненависти. Он увидел, как Уэтерби занес ногу над его лицом, грозя сломать нос. Он был уверен, что так и произойдет, что его лицо превратится в желе, брызнет кровь, носовой хрящ будет раздавлен.Нидхэм закричал.Мозолистая пятка коснулась его носа. И замерла.Прямо перед своими глазами Нидхэм мог видеть просветы между пальцами ног Уэтерби, твердые жесткие мозоли на пятке лейтенанта.Минуту Уэтерби стоял спокойно, касаясь пяткой носа Нидхэма. Затем его тонкие губы расплылись в улыбке, обнажив широко поставленные зубы. Он сделал глубокий вдох.— О'кей, Нидхэм, — произнес он. — На этот раз ты делал все хорошо, но забыл, как правильно падать. Помни — надо откатиться назад и, раскинув руки, хлопнуть ими по матам, чтобы ослабить удар.Он кивнул.— Ладно. Вставай.Нидхэм, который только сейчас сообразил, что никто не стал бы его убивать на глазах всего личного состава полицейского участка, встал и, все еще толком не придя в себя, отошел в сторону.Уэтерби повернулся к Фостеру, наблюдавшему эту сцену с застывшей на лице усмешкой.— Вот так и надо действовать, — сказал Уэтерби. — Это вам не детская игра «в ладушки». Сбить захват, бросить противника на землю и припечатать ногой. Как мне вдолбить это в ваши железобетонные черепушки?Встретившись взглядом с Фостером, он понял, что негр злится. Уэтерби скрывал свои эмоции. Ему не нравились черные, он считал, что они просто дезорганизуют работу полиции. Он особенно не любил таких... э... обидчивых, как Фостер.— Ну как, теперь у тебя получится? — спросил Уэтерби.— Получится, получится, лейтенант, — ответил Фостер. — Уж вы не волнуйтесь.— А я никогда не волнуюсь.Фостер шагнул на середину мата.— Готов? — спросил Уэтерби.Черный новобранец слегка подпрыгнул на месте, точно легкоатлет, старающийся равномерно распределить свой вес и найти самое устойчивое положение.— О'кей, — произнес он, — Начнем... сэр, — добавил он с плохо скрытой угрозой.Уэтерби медленно поднял толстые волосатые руки и обхватил ими коричневую шею Фостера.— Давай! — крикнул он и нажал.Фостер почувствовал неожиданный шок, острую боль от нажатия больших пальцев на адамово яблоко. И он сделал так, как его учили. Согнув левую руку и направив локоть между руками Уэтерби, он затем выбросил ее вверх и в сторону. Вся сила удара, как предполагалось, была направлена на то, чтобы ослабить хватку правой руки нападавшего. Но вместо удара кости о кость он почувствовал, как правая рука Уэтерби гасит силу удара, уходя от него; в то же время железные пальцы лейтенанта продолжали держать мертвой хваткой шею Фостера.Фостер попытался нанести такой же удар правой рукой, но с тем же успехом.Уэтерби погасил силу удара, слегка убрав руку назад, но не настолько, чтобы ослабить хватку.Фостер взглянул в глаза Уэтерби. В них играла улыбка. «Вот дьявол, — подумал Фостер, — этот тип спятил, он задушит меня».Зрачки Фостера расширились от страха. Он почувствовал, как защемило в груди от недостатка воздуха, попытался вдохнуть, но не мог. Он повторил прием, ударив обеими руками сразу, однако Уэтерби слегка притянул его вперед, и кулаки Фостера попали ему же в лоб.Негр попытался ударить Уэтерби коленом в пах, но удар пришелся в пустоту. Он хотел крикнуть: «Отпусти меня, сукин ты сын», но ничего не вышло. В глазах у него потемнело. Сил больше не было. Он вновь попробовал вдохнуть, но не смог и ощутил слабость во всем теле, глаза закрывались, как он ни старался открыть их. И тут все увидели, что он, словно кукла, повис в руках лейтенанта.Уэтерби подержал его еще несколько секунд, потом отпустил, и Фостер, потеряв сознание, тяжело рухнул на мат.Поднялся слабый ропот.— Не волнуйтесь, с ним все будет в порядке, — сказал Уэтерби. — Это еще один урок. Не воображайте себя суперменами, иначе тут же нарветесь на кого-нибудь сильнее и опытнее вас. Делайте все возможное для нейтрализации противника, и быстро, без жалости. Иначе будет, как с ним. — Он с презрением посмотрел на Фостера, который со стоном начал приходить в себя. — Или хуже, — сказал Уэтерби. — Если вы можете себе это представить.Он слегка пнул Фостера носком ноги.— Ладно, вставай, Мохаммед Али, и иди к остальным.Застонав, Фостер медленно перевернулся со спины на живот, встал на колени, а затем сел на корточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17