Джеймсон со своими ребятами проделывал этот фокус множество раз — и не только с агентами враждебных держав, но и с союзниками — американцами, израильтянами, французами, канадцами. Но все это были мелочи. В шпионаже допустимо все — только не попадайся.
— Хорошая работа, — похвалил доктор Джеймсон своих людей.
Южноафриканец, обливающийся кровью после неточного выстрела, оторвавшего ему ухо, поднял руку, прося пощады. Другой рукой он вцепился в руль автомобиля, словно это могло спасти ему жизнь.
— Сожалею, старик, — сказал доктор Джеймсон, — Картрайт, исправьте свою ошибку.
— Сейчас, — отозвался человек с худым лицом. Ему было стыдно за неудачный выстрел. Он всадил южноафриканцу пулю 38-го калибра в правый глаз, лопнувший, как спелая виноградина. Голова африканца завалилась назад, тело обмякло.
Чистая работа. Доктор Джеймсон подбирал себе сотрудников с умом. Простая засада была для них делом обычным.
Они работали с чисто английскими четкостью и мужеством, их деловитость разительно отличалась от островного политического и журналистского разгильдяйства, и еще они обладали редким здесь качеством — компетентностью. Картрайт заглушил мотор машины южноафриканца.
— Ну, так что ж, расшифруем показания прямо здесь? — спросил подчиненных доктор Джеймсон. — Не стоит тянуть и посылать данные на родину. Прождем месяц и в конце концов выясним, что у дамочки, заправлявшей на острове неким веселым заведением, был туберкулез или еще что-нибудь в этом роде. Ну, как?
Вопрос был чисто риторическим. Доктор Джеймсон давно уразумел, что небрежно-равнодушный вид производит на окружающих большее впечатление и скорее приводит к успеху, чем героизм, и что лучше ставить вопросы, как бы советуясь, чем отдавать приказания. Никто из его команды ни разу не ответил «нет» или даже «может быть» на его вопросы.
Сначала занялись подслушивающим устройством.
— Хорошо бы знать, отчего так взбеленился этот черномазый бандит, — сказал доктор Джеймсон.
Корасон говорил с кузиной по-испански, а она отвечала ему на островном диалекте, весьма далеком от кастильского выговора, с большим количеством индейских слов.
Как ни странно, Корасон давал своей родственнице шанс на жизнь. Ей надо было всего лишь признать, что он могущественней всех на острове. И что еще удивительней: она отказалась это сделать на том основании, что они с Корасоном — уже мертвецы, так что нечего волноваться. Доктор Джеймсон покачал головой. Он сомневался в точности перевода.
Один из команды, специалист по местной культуре, заметил, что жители Бакьи по своей природе фаталисты, особенно те, что разделяют верования вуду.
— Переведите мне разговор дословно, — попросил доктор Джеймсон, набивая небольшую трубку табаком «Данхилл».
Помощник перемотал ленту на портативном магнитофоне, соединенном с подслушивающим устройством. И начал заново переводить с островного испанского на английский.
— Хуанита говорит: «Ты мертвец и скоро умрешь. Никакой особенной силы у тебя нет. Ты — мальчишка, Мимадо». — Так на острове говорят про испорченного шалуна. — «Ты просто хвастун. И ничего из себя не представляешь. Уселся силой в президентское кресло. Но когда ты встретишься с настоящей силой, ты проиграешь». Корасон: «Не смей так говорить». А она продолжает: «На острове победит сила гор. Религия нашего народа. Вуду. Победят живые. Святой человек с гор — он станет большой силой. Он должен быть королем. Но есть еще другая большая сила, она поможет святому человеку стать королем. А ты проиграешь». Что-то вроде этого. Не очень ясно. А Корасон опять: «У тебя еще есть шанс», — на что она ответила: «А у тебя — нет» — и вот тогда он и уничтожил бедняжку.
— Любопытно, — сказал доктор Джеймсон, — кто этот человек с гор? И кто — другой, посторонняя сила, которая возведет на трон человека с гор? И почему женщина не стала поддакивать важному родственнику?
— Наверное, это выглядело бы для нее как отречение от своей веры, — предположил помощник.
— Все очень странно, — продолжал доктор Джеймсон. — Ее вера исчезла с ее смертью. Надо было сказать этому маньяку все, что ему хотелось услышать.
— Такое поведение шло бы вразрез с их культурой. Ни забывайте, это вуду. Это духи. Низший дух признает превосходство духа более высокой ступени, и самое худшее, что может произойти, это когда низший дух не хочет признать свою относительную слабость. Корасон поступил именно так, отказавшись склонить голову перед могуществом святого человека с гор. А кузина не захотела последовать его примеру.
— И все же странно, — отозвался доктор Джеймсон. — Лично я предпочел бы скорее стать отступником, чем лужицей.
— Вы уверены? — возразил помощник. — Думаете, мы все предпочли бы отступничество? А зачем тогда мы ежечасно рискуем жизнью, не проще было бы открыть магазинчик где-нибудь в Суррее? Почему бы не перебежать к врагу и не получить награду?
— Ну... — замялся доктор Джеймсон. — Мы не можем так поступить.
— Вот именно. Для нас это — табу. А для них табу отречься от вуду. Вот так.
— Вы, культурологи, все софисты. Самые нелепые вещи выглядят у вас логично, — сказал доктор Джеймсон.
— То, что для одного человека — героизм, для другого — безумие, — прибавил помощник. — Все зависит от культурной традиции.
Доктор Джеймсон жестом попросил помощника замолчать. Все эти мифы и легенды тревожили его. Они сбивали с толку, все запутывали, а вот разные приборы, аппаратура, напротив, помогали разрешить много загадок.
Когда Корасон включил свою машину, многочисленные приборы и датчики, спрятанные под их одеждой, зафиксировали ее мощность, ее звук, ее волны.
Заключение экспертов — «конечно, предварительное, сэр», — гласило: импульс, посылаемый аппаратом, действует на клетки разрушающе. Другими словами, клетки тела перестраиваются.
— Другими словами? — переспросил доктор Джеймсон. — Если бы эти были понятнее!
— Аппарат посылает импульс, который побуждает материю видоизменяться. Органическую материю. Живой организм.
— Хорошо. В таком случае, выходит, зафиксировав этот импульс, мы можем сами создать эту чертову машину?
— Не совсем, сэр. В мире существует бесконечное многообразие типов излучения и волн. Решающую роль в аппарате Корасона, возможно, играет некая неизвестная нам субстанция.
— А как эта обезьяна в орденах до такого додумалась?
— Скорее всего, ему просто подвезло, — заметил один из входивших в команду ученых. — Хотя мы не можем с полной достоверностью ничего утверждать, пока не получим результаты лабораторных исследований, но, мне кажется, аппарат реагирует на наличие нервной системы. Платье несчастной женщины сшито из хлопчатобумажной ткани. Это органический материал. Однако он не пострадал.
— У меня закружилась голова, сэр, — признался самый юный член группы. — Когда аппарат включился, я сразу почувствовал головокружение.
— А остальные? — спросил доктор Джеймсон.
У остальных по коже побежали мурашки. Только один человек ничего не почувствовал — сам доктор Джеймсон.
— А ведь вы перед встречей хлебнули глоток бренди, сэр, — припомнил помощник.
— Да. Правда, — признался Джеймсон.
— Умибиец тоже пил. Говорили, что Корасону пришлось дважды включать свою машину, прежде чем тот распался. Негр был пьян в стельку.
— Нервная система... Алкоголь... Может быть, — согласился доктор Джеймсон. — Значит, стоит штурмовать президентский дворец мертвецки пьяными? И тогда аппарат нам нипочем.
Мужчины загоготали. Но, к сожалению, все было не так просто. Остров, особенно столица Сьюдад Нативидадо, кишели иностранными лазутчиками. Можно, потеряв часть людей, захватить аппарат, но вывезти его из страны во сто крат труднее. Другие разведки разом объединятся, чтобы помешать победителю. Тому, кто захватит оружие, придется вести мировую войну в миниатюре. Одному.
Доктор Джеймсон успел привязаться к своим подчиненным — ловким и проворным исполнителям. Они могли с успехом выполнить эту грязную работу, превзойдя агентов любой страны. Любой — но не всех сразу. Шансы были слишком неравные.
Да, этот остров был необычным. И ситуация тоже. Единственно правильное решение в этой ситуации со множеством мистических неизвестных — выжидать, не пытаться переколдовать колдунов и перешаманить шаманов, а оставаться самим собой. Сохранять британское спокойствие и не спешить с выводами. Пусть ошибаются другие. Вот именно. Доктор Джеймсон попыхивал своей трубочкой, провожая взглядом из окна машины пальмы и колючие кустарники, тянувшиеся вдоль пыльной дороги.
Неужели Корасон случайно наткнулся на чудесное открытие? Циферблаты на аппарате никакого отношения к делу не имели.
В Сьюдад Нативидадо оставленный англичанами у отеля наблюдатель сообщил, что их номер заняли пожилой азиат и худощавый европеец, который, когда ему пригрозили «вальтером Р-38», заявил, что ему чертовски не по душе этот остров, а также его собственное правительство, да и все прочие правительства тоже, и погода, и гостиница, и тот, кто наставил на него пистолет, и «мыльная опера», которая шла по телевизору. Из-за нее-то и пришлось тащить телевизор за тридевять земель, а «оперу» эту он видел двадцать два раза, и она ему опротивела в самый первый. Однако если англичанин не хочет неприятностей, он не советует мешать его приятелю смотреть ее. Особенно в такую жару. И ему это облегчило бы жизнь — ужасно не хочется убирать трупы, а о том, чтобы оставить их неубранными в такой жаркий день, и говорить нечего.
Да, этот странный белый понимал, что на него наставлен пистолет, но не разобрал, что это «вальтер». Какой там у него калибр? Ну, да не все ли равно, это не имеет значения, даже если англичанин решится выстрелить.
— Говорил он еще что-нибудь? — спросил доктор Джеймсон.
— Да. Сказал, что его раздражает стук барабанов.
— Ничтожество какое-то, — изрек свой приговор доктор Джеймсон по рации.
— Да, сэр.
— Выкиньте его из комнаты.
— Силой?
— А почему бы и нет?
— Хорошо, сэр. Прикончить?
— Если будет необходимо, — проговорил в микрофон доктор Джеймсон.
— Из-за комнаты? Всего лишь из-за гостиничного номера?
— На Бакье это достаточно веская причина.
— Они выглядят такими беспомощными, сэр. У них даже нет оружия. А белый — американец, сэр.
— У нас был очень тяжелый день. Пожалуйста, закончите все поскорее, — сказал доктор Джеймсон.
Он и остальные члены группы остались в машинах, ожидая известия, что комната освободилась. Через двадцать минут доктор Джеймсон послал вдогонку еще одного агента, дав ему рацию и приказав срочно доложить, свободна ли комната. Если у первого агента сломалась рация, хозяйственному отделу в Лондоне не поздоровится.
И второй гонец не вернулся.
Глава четвертая
Римо посмотрел на пистолет. По тому, как его держат, всегда можно понять, когда спустят курок.
Большинство людей этого не замечает. Если на них направлено оружие, они уже не вглядываются, как у нападающего лежат пальцы на курке и в каком месте руки больше натянута кожа. Этому нужно учиться. Ведь и точно попасть битой по мячу — вещь невозможная для того, кто никогда не видел раньше бейсбольного мяча, но для игрока высшей лиги — пустяковое дело.
Итак, Римо понял, что человек пока не готов спустить курок. Об этом ему сказали недостаточно напряженные пальцы.
— О'кей, спасибо за предупреждение, и приходи, когда созреешь, — сказал Римо и закрыл дверь.
Чиун сидел перед телевизором в позе лотоса. Старые актеры вновь помолодели на экране телевизора, привезенного на Бакью из Штатов вместе с видеокассетами. Чиун не любил новомодные «мыльные оперы», те, где «много секса и насилия», — он называл их богохульными и наотрез отказывался смотреть. Поэтому он был обречен постоянно пересматривать старые записи — «единственно стоящее в вашей культуре, по-настоящему великое искусство».
Одно время Чиун носился с идеей написать «мыльную оперу», но сочинение ее названия, посвящения и текста речи, которую он должен будет произнести по случаю присуждения ему премии, отняло у него столько времени, что писать уже было некогда. Римо из благородства никогда ему об этом не напоминал.
— Что случилось с любовью, добрыми отношениями и браком? — спросил Чиун. И сам ответил: — Ничего.
Он произнес слова одного из персонажей, доктора Чаннинга Мердока, который сообщил Ребекке Уэнтворт, что ее мать умирает от неизлечимой болезни и что он не может ее оперировать, потому что знает, кто является настоящим отцом Ребекки.
Органная музыка подчеркивала драматизм действия. Губы Чиуна перестали шевелиться — началась реклама. Рекламировался очиститель, в котором чего-то было больше, чем в других. Даже по этой рекламе можно было понять, насколько стар фильм: ведь сегодня в рекламе очистителя упор делался на том, что «этого» в нем совсем нет.
— Кто приходил? — спросил Чиун, пока шла реклама.
— Да никто. Какой-то англичанин.
— Никогда не говори плохо об англичанах. Генрих Восьмой всегда расплачивался сразу и делал заказы регулярно. Добрый и благородный Генрих был благословением для своего народа и гордостью расы. Своим примером он доказал, что мужественное сердце корейца может биться и в груди человека с совершенно противоестественным разрезом глаз.
— Ты представляешь, чем тебе придется здесь заниматься? — спросил Римо.
— Да, — ответил Чиун.
— Чем?
— Смотреть, что еще случится с Ребеккой.
— С Ребеккой? — переспросил Римо, не веря своим ушам. — Господи, Ребекка проживет еще семь лет, ее четырнадцать раз прооперируют, она сделает три аборта, станет астронавтом, проведет политическое расследование, будет работать в конгрессе, ей удалят матку, изнасилуют, на нее совершат покушение, еще до того, как закончится ее контракт со студией, она получит в наследство универсальный магазин, после чего попадет под грузовик, направляющийся в Детройт.
Чиун беспомощно шарил глазами по сторонам, как бы силясь отыскать кого-нибудь, с кем можно поделиться потрясением от такого чудовищного злодеяния.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19