https://wodolei.ru/catalog/vanny/ovalnaya/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Беляева Лилия
Старость - радость для убийц
Лилия БЕЛЯЕВА
СТАРОСТЬ - РАДОСТЬ ДЛЯ УБИЙЦ
Детектив
Что может толкнуть молодую девушку-женщину на дикий, абсурдный поступок изувечить прическу, которая ей идет? Только экстремальное, безвыходное положение. И отчасти - дурь.
Я дожевала бутерброд с сыром, допила чай, глянула в окно, где сияло чистотой и невинностью бирюзовое майское небо, почикала ножницами без последствий для воздуха, вздохнула и резанула... К моим ногам бесшумно слетела длинная светлая прядь, а на моем лбу, прикрывая его до бровей, появилась дурацкая челка. Теперь было поздно жалеть, сокрушаться, ругать себя "идиоткой". Следовало забрать все оставшиеся пряди в пучок на затылке под синюю бархатку с резинкой внутри, чтоб в целости сохранить Наташин фасон, который сто лет назад называли "конский хвост".
Далее следовало вдеть в уши позолоченные сережки с голубыми камешками, неинтересные, безвкусные, надо признать, и позолоченной цепочкой украсить шею. "Воркутинские" же кофта с юбкой турецкого происхождения тоже гляделись отнюдь не изделиями от Версаче... Особенно убогонька была серая плиссированная юбчонка из искусственного шелка со стеклянным блеском.
Михаил, как ему и было велено, сидел на кухне, допивал кофе и считал мою затею по меньшей мере необдуманной. У двери в прихожую уже стояла его командировочная сумища, где основное место занимали фотопринадлежности, включая три фотоаппарата и фоторужье.
- Вхожу на подиум! Музыка! Гляди! - позвала я и встала посреди комнаты, скромно развесив руки по бокам, смущенно исподлобья глядючи...
- Мать честная! - воскликнул он то ли в восхищении, то ли в досаде. - Во что себя превратила! Глухая провинция! И не жалко волос-то?
- Не-а, - отозвалась застенчивым шепотом. - Немножко.
- Ох, Татьяна, Татьяна... И куда лезешь на свою голову! Больно самоуверенная! Да и не женское это дело...
- Ага! - подтвердила с охотой. - Женщине пристало прозябать лишь на задворках жизни. Даже если она выбрала себе лихую профессию журналиста... И ты, Михаил, выходит, туда же! А я-то надеялась, что без предрассудков...
Он поднял обе руки, сдаваясь. При его росте этого делать не следовало чуть не разбил люстру:
- Подсекла! Вогнала в краску!
Ткнул в меня пальцем:
- В последний раз спрашиваю: ты хоть понимаешь, что лезешь на рожон? Что там целых два трупа... Нехорошо пахнут. Убийство вообще пахнет скверно! Ты тоже, между нами, не из каррарского мрамора...
- Не каркай! И не считай себя первооткрывателем. Я же тебе и сказала, что убийством шибко пахнет в этом Доме ветеранов от искусства. Но если я уже и волосы изуродовала - значит, ходу мне назад нет. Лучше скажи - очень я похожа на воркутинку Наташу? Ты же профессионал, у тебя глаз - алмаз...
Михаил, будучи человеком добросовестным и отзывчивым, взял в руку раскрытый паспорт моей сводной сестры, вгляделся в фото, перевел взгляд на меня, признал:
- Похожа. Надо же... сводные сестры, а словно двойняшки!
- Отцу надо сказать спасибо. Должно быть, много страсти вкладывал не только в свою геологию, но и в женщин... А ещё говорили, что в период развитого или какого-то там ещё социализма не было секса! Вот же ярчайший пример!
Михаил рассмеялся:
- Лови ещё один! Тоже нетусклый! Я посвятил директора Дома Виктора Петровича Удодова в наши с тобой интимные отношения, сказал, что ты не только квартируешь у меня, но и живешь со мной. Шокирована?
- Нисколько! Врать так врать! Очень убедительно: мол, бедной девке некуда было податься, а мужик и воспользовался...
- Во-во! Именно этот кадр! Как мужик мужика мы поняли друг дружку и хохотнули. Он мне приоткрылся: "Беру на работу неустроенных бабеночек, они это ценят и отвечают взаимностью, то есть работают на совесть". Возьми на заметочку. Авось пригодится. Ну что ж... Удачи!
Он поднял с пола свою сумищу, постоял, широко расставив ноги в кроссовках сорок пятого размера, не хиляк мальчик, отнюдь, усмехнулся в бороду:
- Хочешь резану последнюю правду-матку?
- Валяй.
- Знаешь, почему ты затеяла это? Потому, что без любви живешь, без настоящей кондовой любви, чтоб до скрежета костей и поломки челюстей.
- Золотые слова роняешь, Михаил. Но дороже всего была бы подсказочка: где сыскать такого мужичка, чтоб он к тебе и ты к нему со всей искрометной страстью, чтоб вас друг от друга автокраном не отодрали? Где? Сам-то куда, между прочим, помчался? В Таджикистан, на границу, где пульки не только соловьями свистят, но и жалят. Чего тебе-то в Москве-то не хватает?
- А может, тоже любви? - отбился он, перекачиваясь с пятки на мысок, с мыска на пятку. - Надо подумать. Так или иначе, хочу встретить тебя здоровой и невредимой. И веселой впридачу!
- А я - тебя. Два дур... то бишь сапога - пара.
И мы расстались. Он открыл дверь, шагнул вон, но в последний момент обернулся:
- На деревянной солонке записан телефончик. В случае чего - звони. Зовут Николай Федорович, ветеран одной неслабой службы. Он мне обязан - я его портрет когда-то выставил, многие издания перепечатали. Ну, помчался за бабочками, жучками-паучками.
Он сильно захлопнул за собой дверь. А я осталась одна одинешенька в чужой однокомнатной, с чуждой мне челкой, разлученная "легендой" с родными и близкими, и тишина неприкаянности придавила все мои дерзновенные помыслы... Хорошо, Михаил включил перед уходом магнитофон, который журчал-утешал: "Пой, ласточка, пой, пой, не умолкай, песню блаженства любви неземной... пой, ласточка, пой..." Я дала полный звук, от которого аж стекла вздрогнули. Но гулять - так гулять! Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец!
... На следующее утро, как и оговорился Михаил с директором Дома ветеранов работников искусств, молодая женщина-девушка с челкой, весьма и весьма провинциального вида, робко переступила невысокий порожек кабинета Виктора Петровича Удодова... Было это 17 мая 199... года. В открытое окно пахло свежим тополиным листом и черемухой.
Однако самое-то начало всей это весьма непростой, достаточно чудовищной и, на первый взгляд, неправдоподобной истории, положил телефонный звонок, прозвеневший в моей квартире девять дней тому назад.
В то позднее утро мы с Алексеем лежали на моей постели, прости нас, Господи, - совсем голенькие, и выясняли отношения, когда зазвучала эта настойчивая, долгая трель. Алексей схватил мою руку на лету:
- Кто это там такой упорный? Перебьется! Небось, не Москва горит! Я же тебе ещё и ещё раз говорю: кончай свои игры, тем более с огнем. Муж я тебе или не муж?
Вытерпев минуту, не больше, телефон опять затрезвонил не переставая.
- Ну и выдержка у тебя! - ехидно похвалила я. - Слава, слава Богу, что ты ещё пока не полный мой муж!
- И выдержка, и резвость суждений! - отозвался он тотчас. - Ну посмотри на себя! Чудовище! А ещё собралась замуж за такого супермена, как я.
- Ну и хвальба! Ну и пижон дешевый! - огрызнулась, но все-таки пожелание его выполнила - глянула в зеркало. Ужас и ужас! Лицо опухло так, что ушей не видать, глазки утопли, словно изюм в тесте.
- Ты прав абсолютно, - сказала. - Никакого смысла тебе, такому полноценному, хорошо побритому, брать эту уродину в жены... - И пригорюнилась, поникнув головой... Но едва опять забился в легкой истерике мой алый, как неувядающая роза, телефон, - мигом схватила трубку.
- Татьяна! - услыхала восторженный крик Маринки. - Вообрази! Я наследство получила! Не веришь? Самое настоящее!
Откуда?
От верблюда! Вообрази - сижу, думаю, как жить дальше с моим охламоном, у Олежки ножка выросла, а обувь сейчас сама знаешь, какая дорогая, сижу и думаю - родня. Но вот же... Ей знаешь сколько было? Девяносто! Между нами пропасть. Но завещание именно на меня. Фантастика !
- А что твой ненаглядный? На него б и вылила первый ушат восторгов-удивлений, - посоветовала я.
- Где, где... в отключке, в запое, известное дело... "зеленый период", "никто меня не понимает"... Придешь?
- Подумаю, - и положила трубку, а Алексею сказала назидательно: - Не мни, все-таки, из себя уж очень-то. Жизнь переменчива. Вон у Маринки не было ни гроша и вдруг наследство на голову свалилось. Значит, вполне может случиться и так: выйду я сейчас со своим раздутым лицом под кленовую сень и встретит меня принц Чарлз с белым "линкольном" и скажет: "Люблю тебя безумно!" И останешься ты ни при чем со своим скальпелем и "жигуленком" доисторической модели.
- Тебя, выходит, мой старикашка-"жигуленок" напрягает? - поинтересовался с железом в голосе, прищурив синие глаза.
- Ну извелась прямо! И что ты не Киркоров! И не какой-либо хоть завалящий Копперфильд!
- Мы что, вот-вот поссоримся? - его темные брови сошлись в одну литую полосу.
- А чего нет! - понеслась я через кочки куда глаза глядят. - Еще в загс не сбегали, а ты уже готов посадить меня в банку с формалином, от жизни отгородить!
- Дурочка! - начал, было, он восславлять по новой роль мужского рассудка в жизни женщины. - Надо же кому-то из двоих не витать в облаках...
И тут опять телефон, и опять я схватила трубку, и опять голос Маринки, но уже растерянный:
- Оказывается, эта Мордвинова-Табидзе не сама по себе умерла, она задохнулась при пожаре..
- Кто тебе это сказал?
- Позвонил какой-то Борис Владимирович Сливкин. И сказал, что она сгорела.
- Как? - не поверила я. - В Доме ветеранов работников искусств? Что, весь Дом сгорел?
- Он только сказал, что она сгорела, задохнулась, и что она ему дачу свою подарила, а он её передарил... И что он улетает по делам в Бразилию. Месяц назад подарила.
- Сколько событий стразу! Чепуха какая-то... Зачем, интересно, девяностолетней старухе продавать дачу? И как он узнал твой телефон?
- Не знаю. Он знает, что завещание написано на меня.
- Может, он её родственник?
- Говорит, нет. А сгорела она ещё две недели назад.
- И только сегодня тебе сообщили про завещание? И объявился это Сливкин? Темное дело, Маринка... темноватое...
- Вот я и говорю - приходи, у меня Олежек приболел, а то бы я сама примчалась. Вот ещё что: Мордвинову уже похоронили. Говорят, морг распорядился... Еще он, этот Сливкин, сказал, что у Мордвиновой есть ценные вещи. Так я тебя жду!
- Через час буду.
- Еще во что-то решила ввязаться? - спросил Алексей и поглядел на меня сквозь дым сигареты.
- Ох! - вздохнула я от всего сердца. - Ну что поделаешь, если так складывается жизнь! Ну ты у меня на сегодня здоровенький, бодренький, а там молодая женщина с больным ребенком, с мужем в запое, с какой-то дикой историей... Представь - ей позвонили из Дома ветеранов работников искусств, сказали, что умерла актриса Мордвинова и оставила по завещанию все ей, все имущество, и даже какие-то драгоценности. А через несколько минут ей звонит некто Сливкин и сообщает, что актриса не своей смертью умерла, что она сгорела прямо там, в этом Доме... Согласись, странная история. Уголовщиной пахнет даже на мой дилетантский взгляд. А вдруг и Маринке чем-то это все грозит? Сам знаешь, какое время и почем человеческая жизнь... Между прочим, мне очень нравится цвет своего "жигуленка"... Я разве тебе об этом не успела сказать? И разве бы он стоял сейчас так терпеливо под моим окном, если бы я была другая? Не думаю. Учти, умник-разумник, я и храбрая, ко всему прочему, и отзывчивая. Ты только сказал: "Хочу видеть!" - я сейчас же: "Давай!" Хотя брат мой Митька мог заявиться в самый ответственный момент. И мать могла... Ну Митька-то ладно, сам ещё молодой и потому снисходительный. Но мать вряд ли одобрила бы моральное падение своей дочери, которая без загсовой печати занимается любовью. Да прямо в своей девичьей постели!
- Все ясно, - отозвался Алексей, ткнул недокуренную сигарету в пепельницу, отхлебнул чаю из любимой своей большой кружки, сиреневой в белый горошек. Все ясно. Завелась. Теперь не остановить. Авантюристка ты, Татьяна... Из одной сомнительной истории - в другую. Про бюллетень забыла? Тебе его ведь не зря дали. Чтоб отсиделась, отлежалась... Простудиться можешь, а это тебе совсем ни к чему.
- Так ведь тепло! Солнышко светит!
- Что не помешало тебе, однако, подцепить на рынке какую-то заразу.
- Зато моя статья об этом самом рынке гремит и грохочет! Сколько звонков от разных людей! И от своих собратьев-журналистов! И городские власти получили свое... Между прочим, а кто тебя в Чечню гнал? Я, что ли? Ты забыл, сколько мне пришлось перемучиться, пока ты там был?
Опять зазвонил телефон.
- Спорим - это звонок от тех, кто в восторге от моей статьи? Спорим?
Но звонок был опять от Маринки:
- Я забыла тебе сказать ещё вот что - я вдруг поняла, какая я одинокая, совсем... в случае чего кто заступится?
- Неправда! Врешь! - осадила я её. - У тебя есть некая Татьяна Игнатьева. Живая! А это что-то! Могли меня прирезать на этом чертовом рынке те же азеры, что всех там в рабстве держат? Могли. Но - не вышло. А теперь поздно. Теперь ими органы занялись. И даже, может быть, кое-кого посадят... на два часа тридцать семь минут девять секунд... Я же сказала тебе - жди, скоро буду!
- Хвальбушка! - сказал Алексей. - Связался на свою голову... - и пошел под душ в ванную. Вернулся, скомандовал: - Снимай трусы! Ложись на бок!
Исполнила. Боль от укола обожгла, вроде, сильнее обычного. Поскулила. Но он был строг и принципиален:
- За дело! Я же тебя предупреждал, чтоб не ела на этом рынке все, что ни попадя! Теперь - терпи. Приду после дежурства и сделаю предпоследний укол. На глазах твоей матери. Очень может быть, что этот мой благородный поступок заставит её обратиться к тебе, глупой, с речью: "Танечка! Где твои глаза? Сколько можно пренебрегать столь замечательным человеком? Надень немедленно фату и беги с ним в загс!"
- Леша! - сказала я. - Ах, Леша-Лешка-Алексей!
А потом мы обнялись и больше ничего-ничегошеньки не говорили друг другу, пригрелись и словно впали в сладкий-сладкий сон... Ради одного вот такого мгновения, может, и стоит жить потом смутно, кое-как? Кто знает, кто знает... Или лучше вовсе не знать таких мгновений, чтоб не тянуться к повторению всю жизнь и тосковать от невозможности окунуться в эту сладость по новой?
Однако это только со стороны могло показаться, что у нас с Алексеем все распрекрасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44


А-П

П-Я