Старший лейтенант Мирошниченко обещал какое-то время осужденных не беспокоить, а трофейное оружие сохранить до их освобождения.
Вечером Алексей получил письмо от матери, в котором она сообщала, что ей выдали ордер на квартиру и что на следующей неделе собирается переезжать. Писала, что его друг, Сайфутдинов Марат, обещал организовать рабочую силу и грузовую машину. Мать также передавала привет от Мухиных. Мать с братом и сестренкой Атаман недавно видел на очередном свидании и, как обычно, передал через отрядного деньги. Света не приехала из-за беременности. Юноша отложил письмо в сторону, закрыл глаза и представил себе образ любимой. Почему-то она всегда являлась к нему в нарядном, ярко-оранжевом платье, с желтыми разводами, в котором он видел ее последний раз. После этой встречи девушка под сердцем унесла его ребенка. Но вот желанный образ сменился образом ее матери, доброй Ольги Никитичны, затем Алексей увидел хмурого Олега Пантелеевича. Хоть мать об этом не писала, но Алексей догадывался, что отец Светланы затаил на него обиду, по-отцовски приревновав к нему дочь.
– Атаман, просыпайся, – тормошил его Тюлень. – Вечерняя поверка.
– Надо же, не заметил, как уснул, – вскочил Казаков, словно ошпаренный…
Сны теперь посещали Алексея частенько. Он жил каким-то ожиданием, как ему казалось, чего-то хорошего, неизведанного, грандиозного и очень значимого. И такой день наступил. Четырнадцатое июля 1964 года – дата, которая теперь для него будет самой важной, потому что в этот день он получил телеграмму с сообщением о рождении его дочери. До последнего момента Атаман даже представить себя не мог в роли отца, но теперь находился в невесомости и в порыве непередаваемой благодарности к матери своего ребенка, написал свои первые стихи:
Что-то новое открылось
Перед взором у меня,
На свет белый появилось
Малое мое дитя.
Как она глазки закрывает,
Безмятежно спит,
Улыбается, зевает
И во сне сопит.
Образ жизни изменился,
Раскрылся обновленный мир,
Ведь на моей дороге объявился
Милый, маленький кумир.
Эти строки – порыв и состояние души молодого отца не только усилили ответные чувства его любимой, но и растопили до этого черствое сердце ее отца. Олег Пантелеевич перекинул свою любовь на внучку, как бы по наследству. К будущему зятю он теперь относился с должным уважением, но ревновал к внучке. Правда, это уже не была ревность к постороннему.
Последующие два года в колонии пролетели незаметно. Похожие серые дни, недели, месяцы сменяли друг друга. Серьезных и крупных дел у подельников не было, но мелкие и периодичные приносили постоянный доход, укрепляя уже приличное финансовое положение заключенных.
В апреле 1966 года закончился срок у Тюленя. Алексей привык к хмурому увальню с редкой улыбкой на лице и тяжело переживал разлуку. Но как бы там ни было, они поклялись в вечной дружбе, и Атаман вновь остался один. Ему ужасно не хотелось заводить нового компаньона и все начинать сначала, но уже через две недели после освобождения Тюленя отрядный начал требовать, чтоб он подыскал компаньона и подготовил себе замену. Один раз Атаман даже поругался с ним. Тогда Мирошниченко пригрозил, что последние полгода он проведет в другом месте. Казакову оставалось еще год: в декабре ему исполнялось восемнадцать лет, а срок заканчивался только в июне следующего года.
– Плевать, – думал Алексей. – Ничего со мной за полгода не случится, везде люди живут. Статья у меня серьезная, не первый год отматываю – в шестерках ходить не стану, Но в третий раз пройти по одной и той же дороге – выше моих сил, – он вспомнил Диксона, Тюленя и не представлял себе кого-то другого на их месте.
По правде говоря, рисковать уже добытым ему не хотелось. В общем, парень принял решение и уступать отрядному не собирался. Так бы оно наверно и было, если бы опять в его судьбу не вмешался случай.
Урюк уже давно был с Атаманом в хороших отношениях с той самой памятной драки, когда Алексей заработал карцер. Алексей не раз приглашал Урюка к столу разделить трапезу, как при Диксоне, так и при Тюлене. Конечно он угощал не только Урюка, но его чаще других. Чувствуя расположение к себе Виктора Нечаева, Атаман также испытывал к нему сознательную симпатию. Впрочем он никогда серьезно об этом не задумывался. Настоящей дружбой их отношения назвать было трудно, однако за последнее время они заметно сблизились.
Безветренной погодой и страшной жарой отличалось это лето. Духота стояла невыносимая. Алексей раскрыл окно и лег на койку. Настроение у Атамана было неважное, он лежал с кислым выражением лица и думал о чем-то своем, время от времени вытирая рукавом робы пот со лба. Никто не решался нарушить уединение лидера. Но один смельчак все-таки нашелся, он взял табуретку, поставил ее в изголовье Казакова, уселся сам.
Алексей бросил на него ленивый, но раздражительный взгляд:
– Что надо?
– Разговор имеется, – ответил Виктор и в волнении заерзал на табуретке.
– Не до тебя, Урюк, – буркнул Атаман явно недовольным голосом. – Потом.
Нечаев поднялся и с унылым видом двинулся к общему проходу, извинившись на ходу за то, что нарушил покой бугра.
– Ладно, – передумал лидер. – Не твоя вина, что у меня паршивое настроение. Выкладывай, что у тебя?
– Мы с тобой примерно ровесники, – начал Виктор, вернувшись на прежнее место. – Но я всегда считал тебя старше. Ты для меня являешься авторитетом…
– Ну заладил, – перебил его Алексей. – Об этом ты хотел со мной поговорить? – даже разочаровался он. – Подхалимов в бараке и без тебя хватает.
– Я совсем о другом хотел сказать, но не знаю, как к этому подступиться.
– Говори напрямую, в лоб, – посоветовал Атаман.
– Тогда слушай, – он собрался с духом и выпалил.
– Возьми меня к себе в напарники, не подведу.
– В напарники чего? – хитро прищурился авторитет.
– Всех твоих дел, – с готовностью ответил собеседник.
– Каких еще дел? – поинтересовался Казаков, он почувствовал неладное и насторожился.
– Сам знаешь, – развел руками Урюк.
– Я много кое-чего знаю, – тон, которым Атаман произнес последнюю фразу, ничего хорошего не сулил. – А вот с тобой мы поговорим в другом месте, тут слишком много любопытных, – и он встал с койки.
Закрывшись в каптерке, они продолжили прерванную беседу.
– Ну? – бугор в упор посмотрел на Виктора.
– Видишь ли, ни Сутулого, ни Диксона, ни Тюленя с малолетки не перевели, хотя восемнадцать лет им исполнялось раньше срока отбывания наказания, – начал издалека Урюк. – Других же, не успеет стукнуть совершеннолетие, тут же переводят.
– Дальше что? – коротко бросил Атаман.
– Уверен, что тебя тоже не переведут.
– И что из этого следует, – постоянно подгонял бугор, ему не терпелось узнать, известно Урюку что-нибудь серьезное или нет.
– Из этого следует, что кто-то заинтересован, чтобы определенные люди до конца тянули свой срок под их покровительством.
– Кто именно? Не тяни резину, – прикрикнул Алексей, не сдержавшись.
– Например, – Виктор замолк на долю секунды, – Мирошниченко. – А возможно и начальник колонии Сазонов.
– Короче, – перешел Атаман на угрожающий тон.
– выкладывай все, что знаешь.
– Ты сам частенько приглашал меня раздавить флакон-другой. По пьянке вы иногда произносили неосторожные реплики, которые меня наводили на определенные размышления, – заметив, как у Атамана грозно поползли вверх суровые дуги бровей, Урюк понял его недовольство по-своему и пояснил. – Это относилось ко всем: и к тебе, и к Диксону, и к Тюленю. Кстати, Тюлень самый неосторожный из вас.
– Ты преподал мне хороший урок, – перешел Алексей на дружелюбный тон. – С удовольствием послушаю, к каким выводам привели тебя твои размышления, а затем вместе подумаем, как нам быть дальше. Но уже такой факт, что ты давно о чем-то догадывался, но не трепался, безусловно говорит в твою пользу.
Комплимент, отпущенный в адрес Виктора, ободрил его и он продолжал:
– Как-то Диксон сказал тебе: «Поговорим завтра, когда всех отправят на погрузку кирпича». Я решил проверить, чтобы это значило и специально забыл в столярке рабочие рукавицы. Чуть позже отпросился у конвойного и вернулся в столярку. Я увидел, как вы оба вышли на улицу и спрятался за утлом. Затем вы влезли в автомобиль отрядного и накрылись каким-то пледом или покрывалом.
– Это неважно, – перебил Атаман, внимательно впитывая каждое слово.
– Из-за охватившего меня любопытства, решил проследить, что будет дальше и увидел, как отрядный сел за руль и вывез вас с территории. Еще подумал, что вы совершили побег. Но вернувшись с погрузки и обнаружив нас на месте, да еще празднующими какое-то событие, я сделал совсем другой вывод. В дальнейшем, когда кто-то из вас ронял неосторожное слово, я понимал намного больше, чем другие. Естественно, что многого мне знать не дано, но техническая сторона вопроса отчетливо вырисовывается: отрядный вывозит вас на волю, вы обстряпываете свои делишки и он же возвращает вас обратно. Кому придет в голову искать преступников в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних? – закончил Урюк вопросом свое умозаключение, – Не стану отрицать очевидное, – серьезно сказал бугор. – Из всей этой истории следует, что у меня два пути: или избавляться от нежелательного свидетеля, или приглашать его к себе в подельники, – он заметил, как напряглись жилы на шее Нечаева и решил припугнуть парня. – Известно тебе, по какой статье я здесь парюсь? – зловещая ухмылка зависла на его лице.
– За убийство, – пролепетал собеседник обескровленными губами.
До Урюка докатились слухи, как Атаман разделался с отцом, выпустив ему кишки наружу. Кровь отхлынула от его лица и сковал страх. Он молча ожидал приговора. Иллюзий тоже не строил, прекрасно понимая, что при желании авторитет расправится с ним как с первоклассником. Собственными глазами видел, как он разделывал под орех соперников намного сильнее его физически, того же, к примеру, Тюленя.
Алексей видел, что происходило в душе Виктора. Все переживания были написаны у него на лице. Он решил прекратить комедию.
– Думаю, что на сегодняшний день, одного убийства для меня достаточно, а новый напарник не помешает, – незаметно его улыбка из зловещей превратилась в доброжелательную. – Но учти, ты сам к этому стремился, – предупредил Атаман…
Когда Урюка назначили помощником бригадира, многие осужденные смотрели на него завистливыми глазами, но они не предполагали, каким физическим нагрузкам подвергнет его Алексей. В первый же день, когда Нечаев вошел в подсобное помещение столярки в новой должности, бригадир заявил:
– Дистрофики в команде мне не нужны, – и кивнул на штангу.
Виктор еле-еле оторвал штангу от пола, но тут же уронил ее.
– Не смогу я, – сказал он, изучая накаченную атлетически сложенную фигуру Атамана и сравнивая ее со своей.
– Сможешь, – уверенно ответил бугор. – Начнем с небольших нагрузок.
Под небольшими нагрузками оказалось авторитет подразумевал двухчасовые трехразовые тренировки в день, с пятнадцатиминутным перекуром между ними. Никогда в жизни Урюк еще так не уставал. Он возвращался в барак, с трудом передвигая ноги и сразу падал на койку, благодаря мысленно всех святых, что летом нет занятий в вечерней школе. Но через неделю мышцы привыкли и не болели, а через месяц он уже полностью втянулся в новый ритм. В воскресенье же, когда осужденных не вывозили на работу, даже чувствовал себя неуютно без тренировок, как-будто не хватало чего-то жизненно важного. А после первого дела он уже благодарил Атамана за то, что тот втянул его в занятия спортом…
Можно было сказать, что и третья пара у Алексея сложилась удачная. За последний год отбывания наказания они совершили множество вылазок. Урюк освоился, в операциях чувствовал себя как рыба в воде. Атаман был уверен, что подельник в состоянии подобрать и обучить нового напарника, а свою миссию он считал законченной. Обоим давно исполнилось по восемнадцать лет. Только Нечаеву до освобождения оставался почти год, а Казакову всего две недели, и чемоданное настроение не покидало его. Но буквально за несколько дней до освобождения заявился отрядный и предложил очередное мероприятие.
– Извини, начальник, – на полуслове Алексей резко оборвал Мирошниченко, теперь уже капитана.
– Я больше в твоих авантюрах не участвую.
– Сначала выслушай, – настаивал на своем капитан. – Дельце выгодное, давненько такого не было, – он очень рассчитывал на участие в нем Казакова. Этот парень принес ему самую большую прибыль, и он верил в его счастливую звезду, которая до сих пор приносила только удачу.
– Тебе не кажется наглостью, – не сдержался Алексей и перешел на крик. – На пороге долгожданной свободы предлагать мне совершить еще одно преступление?
– Нового напарника Нечаев подготовить не успеет, а упускать шанс, который сам плывет в руки, не хочется, – оправдывался Мирошниченко, – речь его была спокойной и миролюбивой, он сознавал, что только убеждением можно добиться своего.
– Нет, – наотрез отказался Атаман.
– Кроме положенной доли десять процентов от общей суммы твои, – предложил отрядный.
То, что он не повышал голос, а последовательно искал возможность договориться, подействовало на собеседника положительно и он успокоился.
– Пойми, наконец, не могу я, не то настроение, – уже не отказывался, а умолял Казаков.
– Двадцать процентов, – поднял планку Мирошниченко.
– Что ж там за дело такое особенное? – заинтересовался бригадир. – Раз ты ко мне так приклеился.
– Богатенький кавказец, – заторопился капитан ввести собеседника в курс дела. – Понятия не имею, откуда он взялся, но каждый выходной, на вещевом рынке собирает огромную сумму с барыг, вероятно они торгуют его вещами.
– Слишком мало информации, – насторожился Алексей. – А не может он быть подсадной уткой?
– Исключено, я проверил. В городе появился недавно, буквально два месяца назад, снял небольшой домишко у престарелой женщины, которая уехала на лето к дочери на юг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40