- Но разве хейниты не доказали, что мы...

- Все происходим из иного мира, что мы все - потомки хейнских
межзвездных колонистов, полмиллиона лет назад, или миллион, или два, или
три миллиона, да, знаю. Доказали! Клянусь Первичным Числом, Шевек, вы
рассуждаете, как первокурсник на семинаре! Как вы можете всерьез говорить
об исторических доказательствах при таком огромном промежутке времени? Эти
хейниты перебрасываются тысячелетиями, к ак мячиками, но это все - фокусы!
Религия моих отцов не менее авторитетно сообщает мне, что я происхожу от
некоего Пинра-Ода, которого Бог изгнал из Сада за то, что он имел наглость
сосчитать у себя пальцы на руках и на ногах и тем самым выпустил во всел
енную Время. Уж если выбирать, я предпочитаю эту историю утверждениям
чужаков!

Шевек засмеялся; капризы Атро доставляли ему удовольствие. Но старик
был серьезен. Он постучал пальцем по руке Шевека пониже локтя и, двигая
бровями и жуя губами, как всегда, когда волновался, сказал:

- Надеюсь, мой дорогой, что вы относитесь к этому так же, как я,
очень на это надеюсь. Я уверен, что ваше общество во многом достойно
восхищения, но оно не учит вас видеть различия - а это, в конце концов,
лучшее из всего, чему может научить цивилизация. Я не хочу, чтобы эти
чертовы чужаки зацапали вас при помощи этих ваших представлений о братстве
и общности и тому подобного. Они вас утопят в разговорах об
"общечеловеческом" и "лигах всех миров" и так далее, а мне было бы очень
горько, если бы вы попались на эту удочку. Закон существования - борьб
а... конкуренция... устранение слабых... безжалостная война за выживание. И
я хочу увидеть, что выживут лучшие. Тот вид людей, которых я знаю.
Тау-китяне. Вы и я: Уррас и Анаррес. Сейчас мы впереди них, всех этих
хейнитов и террийцев, и как они там еще себя называют, и мы должны
оставаться впереди. Они дали нам межзвездный двигатель, но теперь мы делаем
звездолеты лучше, чем они. И я всей душой надеюсь, что когда вы, наконец,
решите опубликовать вашу теорию, вы подумаете о своем долге перед своим
народом, перед своим родом. О том, что такое верность и кому она должна
принадлежать.

На полуслепые глаза Атро навернулись легкие старческие слезы. Шевек
успокаивающим жестом коснулся плеча старика, но ничего не сказал.

- Они, конечно, получат ее. В конце концов. И так и должно быть.
Научную истину скрыть невозможно, солнца под камнем не спрячешь. Но прежде,
чем они ее получат, я хочу, чтобы мы заняли место, принадлежащее нам по
праву. Я хочу, чтобы нас уважали; и именно этого вы можете для нас
добиться. Нуль-транспортировка... если бы мы овладели
нуль-транспортировкой, их межзвездный двигатель не стоил бы и кучки бобов.
Вы ведь знаете, мне нужны не деньги. Мне нужно, чтобы они признали
превосходство тау-китянской науки, тау-китянского разума. Если уж суждено
существовать межзвездной цивилизации, то, клянусь Богом, я не хочу, чтобы
мой народ был в ней низшей кастой! Мы должны войти в нее, как аристократы,
с великим даром в руках - вот как это должно быть... Ну, ну, я иногда
горячусь из-за этого. Кстати, как подвигается ваша книга?

- Последнее время я занимался гравитационной гипотезой Скаска. У меня
такое чувство, что ему не следовало ограничиваться применением только
парциальных дифференциальных уравнений.

- Но и ваша последняя работа была о притяжении. Когда же вы
собираетесь заняться главным?

- Вы ведь знаете, что для нас, одониан, средство - это цель,-
легким тоном сказал Шевек.- И потому, я же не могу представить Теорию
Времени, которая не учитывала бы силу притяжения, не так ли?

- Вы хотите сказать, что даете нам ее кусочками и отрывками? -
подозрительно спросил Атро.- Это мне в голову не приходило. Надо будет,
пожалуй, перечитать вашу последнюю статью. Некоторые места я там не очень
понял. У меня последнее время ужасно у стают глаза. По-моему, с этой
штукой, которой я пользуюсь, чтобы читать, проектором-увеличителем, что-то
не в порядке, слова на экране получаются какие-то расплывчатые.

Шевек посмотрел на старика виновато и с любовью, но больше не
рассказывал ему о том, в каком состоянии его Теория.

Каждый день Шевек получал приглашения на приемы, посвящения, открытия
и тому подобное. На некоторые он ходил, потому что прибыл на Уррас с
поручением и должен был постараться его выполнить; он должен был
распространять идею братства, он должен был в своем лице представлять
Солидарность Двух Миров. Он выступал с речами, и люди слушали его и
говорили: "Ах, как это верно!"

Его удивляло, почему правительство не препятствует его выступлениям.
Должно быть, Чифойлиск в собственных целях преувеличил степень контроля и
цензуры, которые они могут осуществлять. Его выступления были сплошной
проповедью анархизма, а они его не останавливали. Но нужно ли им было его
останавливать? Ему казалось, что он каждый раз выступает перед одними и
теми же людьми: хорошо одетыми, сытыми, благовоспитанными, улыбающимися.
Или на Уррасе все люди такие?

- Людей объединяет страдание,- говорил Шевек, стоя перед ними, а они
кивали и говорили: "Ах, как это верно!"

Он начал их ненавидеть и, когда понял это, перестал принимать их
приглашения.

Но поступать так означало смириться с поражением и оказаться в еще
большей изоляции. Он не выполняет того, зачем приехал сюда. И ведь не они
сторонятся от него,- говорил он себе,- это он сам, как всегда, отдалился
от них. Ему было одиноко, он задыхался от одиночества среди всех людей,
которых видел каждый день. Беда была в том, что он не был ни с кем в
контакте - у него было чувство, что за все эти месяцы он не соприкоснулся
на Уррасе ни с кем, ни с чем.

Однажды вечером, в преподавательской комнате отдыха он сказал:

- Вы знаете, ведь я не знаю, как вы живете здесь, на Уррасе. Я вижу
дома, где живут люди, но снаружи. А изнутри я знаю только вашу не-частную
жизнь: залы заседаний, столовые, лаборатории...

На следующий день Оииэ довольно официальным тоном спросил Шевека, не
согласится ли он в следующие выходные отобедать и переночевать у него дома.

Дом Оииэ находился в нескольких милях от Иеу-Эуна, в деревне Амоэно;
по уррасским меркам это был скромный домик представителя среднего класса,
может быть, более старый, чем другие. Он был построен около трехсот лет
назад, из камня; стены в комнатах были обшиты деревянными панелями. В
оконных рамах и дверных проемах были использованы характерные для иотийской
архитектуры двойные арки. Мебели в комнатах было мало, и это сразу
понравилось Шевеку. Комнаты выглядели строгими, просторными,
незагроможденными, полы были натерты до ослепительн ого блеска. Ему всегда
было не по себе в вычурно убранных и благоустроенных залах общественных
зданий, где проходили приемы, посвящения и так далее. У уррасти был тонкий
вкус, но часто он, казалось, вступал в противоречие с желанием
похвастаться, со стремлением к сознательному расточительству. Естественный,
эстетический источник желания владеть вещами был скрыт и искажен
навязчивыми требованиями экономики и конкуренции, а это, в свою очередь,
сказывалось на качестве вещей: удавалось достичь лишь безжизненной,
чрезмерной пышности. Здесь, напротив, было изящество, достигнутое
сдержанностью.

У двери слуга взял у них куртки; жена Оииэ вышла из расположенной в
подвале кухни, где давала распоряжения повару, чтобы поздороваться с
Шевеком.

Когда они перед обедом разговаривали, Шевек заметил, что почти все
время обращается только к ней с удивившими его самого дружелюбием и
желанием ей понравиться. Но так приятно было наконец поговорить с женщиной!
Неудивительно, что у него здесь было чувство изолированности,
искусственности существования среди мужчин, всегда одних лишь мужчин, без
волнующего очарования, связанного с противоположным полом. А Сэва Оииэ была
привлекательна: глядя на изящные, хрупкие очертания ее затылка и висков, он
примирился с обычаем уррасских женщин брить голову. Она была сдержанна,
даже несколько застенчива; он старался держаться так, чтобы она
почувствовала себя с ним свободно, и очень обрадовался, когда это ему как
будто начало удаваться.

Они сели обедать; за столом были и двое детей. Сэва Оииэ извинилась:

- Здесь теперь просто невозможно найти хорошую няню,- сказала она.
Шевек согласился, хотя и не знал, что такое няня. Он смотрел на мальчиков с
тем же облегчением, с той же радостью. С тех пор, как он покинул Анаррес,
он почти не видел детей.

Это были очень чистенькие, тихие дети, в голубых бархатных курточках и
коротких штанах. Они говорили только тогда, когда к ним обращались. На
Шевека - существо из Космоса - они смотрели с благоговейным страхом.
Девятилетний обращался с семилетним очень строго, все время громким шепотом
напоминал, чтобы тот не таращил глаза на гостя, а когда младший не
слушался, яростно щипал его. В ответ малыш тоже щипался и норовил лягнуть
его под столом. По-видимому, он еще не вполне усвоил Принцип Верховенства.

Дома Оииэ был совершенно другим человеком. С его лица исчезло
выражение скрытности, и он говорил, не растягивая слова. Жена и дети
держались с ним почтительно, но эта почтительность была взаимной. Шевеку
были довольно хорошо известны взгляды Оииэ на женщин, и он был удивлен,
увидев, как изысканно вежливо, даже деликатно, тот ведет себя с женой. "Это
и есть рыцарство",- подумал Шевек, лишь недавно узнавший это слово; но
вскоре он решил, что это - нечто лучшее, чем рыцарство. Оииэ любил свою
жену и доверял ей. Он вел себя с ней и с сыновьями, в общем, так же, как
вел бы себя анаррести. У себя дома он держался просто, по-братски, как
свободный человек.

Шевеку казалось, что рамки этой свободы очень тесны, что эта семья
очень мала; но и сам он чувствовал себя здесь настолько более свободно, так
легко, что ему не хотелось критиковать.

Когда разговор на время прервался, младший мальчик тихим, чистым
голоском сказал:

- У г-на Шевека не очень хорошие манеры.

- Почему? - спросил Шевек прежде, чем жена Оииэ успела оборвать
малыша.- Что я сделал не так?

- Вы не сказали "спасибо".

- За что?

- Когда я вам передал блюдо с маринованными овощами.

- Ини! Замолчи сейчас же!

("Садик! Не эгоизируй!" - интонация была точно такая же.)

- Я думал, что ты делишься ими со мной. Разве это был подарок? У меня
на родине "спасибо" говорят только за подарки. Остальным мы делимся, не
рассуждая об этом, понимаешь? Хочешь, я верну тебе эти овощи?

- Нет, я их не люблю,- сказал мальчик, глядя снизу вверх в лицо
Шевека темными, очень ясными глазами.

Старший мальчик корчился от подавляемого желания ущипнуть Ини, но тот
засмеялся, показав мелкие белые зубки. Позже, когда опять наступила пауза,
он наклонился к Шевеку и тихо спросил:

- Хотите посмотреть мою выдру?

- Да.

- Она в саду за домом. Мама ее отправила в сад, потому что боялась,
что она вам будет мешать. Некоторые взрослые не любят животных.

- Я люблю смотреть на них. На моей родине животных нет.

- Неужели нет? - спросил старший, изумленно раскрыв глаза.- Отец!
Г-н Шевек говорит, что у них там нет никаких животных!

У Ини тоже сделались большие глаза.

- А что же у вас есть?

- Люди. Рыбы. Черви. И древесный холум.

- А что такое древесный холум?

Этот разговор длился еще полчаса. В первый раз Шевека на Уррасе
попросили описать Анаррес. Расспрашивали дети, но родители с интересом
слушали. Шевек старательно избегал этической модальности: он пришел в гости
не для того, чтобы агитировать детей хозяина дома. Он просто рассказывал
им, как выглядит Пыль, как выглядит Аббенай, как на Анарресе одеваются, что
люди делают, когда им нужна новая одежда, чем занимаются дети в школах.
Ответ на этот вопрос вопреки намерениям Шевека оказался пропагандой: Ини и
Аэви пришли в восторг от учебной программы, в которую входили сельское
хозяйство, плотницкое дело, регенерация сточных вод, типографское дело,
сантехника, дорожно-ремонтные работы, курс драматургии и все другие
"взрослые" специальности, необходимые в общине, и от его признания, что
никого никогда ни за что не наказывают.

- Хотя иногда,- сказал он,- тебя могут заставить на некоторое время
уйти и побыть в одиночестве.

- Но что же,- сказал Оииэ внезапно, словно он давно держал в себе
этот вопрос, а теперь он у него вырвался, как под давлением,- что же
заставляет людей поддерживать порядок? Почему они не грабят и не убивают
друг друга?

- Никто ничем не владеет, поэтому и грабить некого. Если кому-то
нужна какая-то вещь, он берет ее из распределителя. Что же до убийств...
ну, не знаю, Оииэ; при обычных обстоятельствах вы бы стали меня убивать? А
если бы вам этого все-таки захотелось, остановил бы вас закон, запрещающий
убийства? Принуждение - наименее эффективный способ поддержания порядка.

- Ну, ладно, а как вы добиваетесь, чтобы люди выполняли грязную
работу?

- Какую грязную работу? - спросила жена Оииэ, потерявшая нить
разговора.

- Собирать мусор, копать могилы,- ответил Оииэ; Шевек добавил:

- Добывать ртуть,- и чуть не сказал: - Перерабатывать дерьмо,- но
вспомнил об иотийском табу на скатологические выражения. Еще в самом начале
своего пребывания на Уррасе он подумал, что уррасти живут среди гор
экскрементов, но никогда не произносят слова "дерьмо".

- Ну, мы все выполняем такие работы. Но никому не приходится
выполнять их особенно долго, разве что кому-то эта работа нравится. Каждую
декаду комитет управления общиной, или квартальный комитет, или любой, кому
он понадобится, может попросить его один день участвовать в такой работе;
составляются списки очередности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39