Но здесь вы - частный гость Университета Иеу-Эун.

- Хорошо.

- Но мы не были уверены, одобряет или не одобряет ваш приезд...- он
замялся.

Шевек усмехнулся:

- Мое правительство?

- Мы знаем, что номинально на Анарресе нет правительства. Однако,
очевидно, администрация есть. И мы поняли так, что группа, которая вас
послала, ваш Синдикат, представляет собой нечто вроде фракции; возможно,
революционной фракции.

- На Анарресе все - революционеры, Оииэ...
Административно-управленческая сеть называется КПР - Управление
Координации Производства и Распределения. Это - координирующая система,
охватывающая все синдикаты, федератов и отдельных лиц, выполняющих
продукционную работу. Они не управляют личностями; они управляют
производством. Они не имеют власти ни поддерживать меня, ни запрещать мне.
Они могут только сообщать нам общественное мнение о нас - какое место мы
занимаем в социальном сознании. Вы спрашивали об этом? Так вот, моих друзей
и меня в основном не одобряют. Большинство людей на Анарресе не хочет
узнавать об Уррасе, они боятся его и не желают иметь ничего общего с
собственниками. Я сожалею, если я груб! Здесь ведь с некоторыми людьми то
же самое, правда? Презрение, страх, племенная психология. Ну и вот, я
прибыл, чтобы начать это все изменять.

- Исключительно по собственной инициативе,- сказал Оииэ.

- Это единственная инициатива, которую я признаю,- с улыбкой, но
совершенно серьезно ответил Шевек.

Следующие несколько дней он провел в разговорах с навещавшими его
учеными, в чтении книг, которые принес ему Паэ, а иногда он просто стоял у
сводчатых окон, задумчиво смотрел, как в огромную долину приходит лето, и
слушал короткие, мелодичные беседы там, снаружи, в воздухе: птицы; он знал
теперь, как называются эти певцы, и как они выглядят - он видел картинки в
книгах; до сих пор всякий раз, слыша эту песню или увидев промелькнувшее
крыло в листве, он замирал в детском восхищении.

Он ожидал, что здесь, на Уррасе он будет чувствовать себя таким чужим,
таким затерянным, одиноким и растерявшимся,- но ничего подобного он не
чувствовал. Конечно, вещам, которых он не понимал, не было числа; он только
сейчас начал смутно понимать, сколько их: все это невероятно сложное
общество со всеми его государствами, классами, кастами, обычаями, с его
великолепной, ужасающей и бесконечной историей. И каждый отдельный человек,
с которым он сталкивался, был загадкой, был полон неожиданностей. Но они не
были теми грубыми, холодными эгоистами, какими он представлял себе раньше;
они были так же сложны и разнообразны, как их культура, как их ландшафт; и
умны; и добры. Они обращались с ним, как с братом, они делали все, что
могли, чтобы он чувствовал себя не потерянным, не чужим, а так, словно он
- дома. И он действительно чувствовал себя, как дома. Он ничего не мог с
этим поделать. Весь этот мир, этот ласковый воздух, то, как падает на холмы
солнечный свет, даже ощущение более сильного земного притяжения, доказывали
ему, что это и есть его дом, планета его народа; и что вся красота этого
мира принадлежит ему по праву рождения.

Тишина, мертвая тишина Анарреса: он думал о ней по ночам. Там не поют
птицы. Там нет ничьих голосов, кроме человеческих. Тишина и бесплодные
земли.

На третий день Атро принес ему пачку газет. Паэ, который бывал у
Шевека чаще и дольше других, ничего не сказал Атро, но, когда старик ушел,
он обратился к Шевеку:

- Все эти газеты - ужасная чепуха, сударь. Они забавны, но не верьте
ничему, что в них написано.

Шевек взял газету, лежавшую сверху. Она была скверно напечатана на
шершавой бумаге - первое грубо сделанное произведение рук человеческих,
которое попалось ему на Уррасе. Собственно говоря, она выглядела, как
бюллетени КПР и региональные отчеты, выполнявшие на Анарресе роль газет, но
стиль ее отличался от стиля тех, захватанных, практичных, строго
придерживавшихся фактов изданий. Она была полна восклицательных знаков и
иллюстраций. Была там фотография: Шевек стоит перед планетолетом, а Паэ
держит его под руку и хмурится. Над фотографией очень крупным шрифтом было
напечатано: ПЕРВЫЙ ЧЕЛОВЕК С ЛУНЫ! Шевек, очень заинтересованный, стал
читать дальше.

Его первый шаг на земле! Первый за 170 лет гость Урраса из
Анарресского Поселения, д-р Шевек, был сфотографирован вчера, в момент его
прибытия на грузовой ракете, совершающей регулярные лунные рейсы и
приземлившейся в космопорте Пейер. Знаменитый уче ный, лауреат премии Сео
Оэн, которая была присуждена ему за научные заслуги перед всеми народами,
принял должность профессора в Университете Иеу Эун - такой чести
инопланетяне никогда прежде не удостаивались. На вопрос, что он чувствует,
впервые видя Уррас, высокий, величественного вида физик ответил: "Быть
приглашенным на вашу прекрасную планету - большая честь. Я надеюсь, что
теперь начинается новая эра все-тау-китянской дружбы, когда
Планеты-Близнецы будут двигаться вперед вместе, по-братски".

- Но я же вообще ничего не говорил! - запротестовал Шевек, обращаясь
к Паэ.

- Конечно, нет; мы эту компанию к вам не подпустили. Но птичью прессу
этим не смутить! Они все равно припишут вам те слова, которые им хочется от
вас услышать, а что вы сказали и сказали ли вообще что-нибудь - им не
важно.

Шевек прикусил губу.

- Ну,- сказал он наконец,- если бы я что-нибудь сказал, это было бы
что-то в этом роде... Но что такое "все-тау-китянский"?

- Тау-китянами нас называют террийцы. Кажется, по их названию нашего
солнца. В последнее время популярная пресса подхватила это слово, оно стало
в некотором роде модным.

- Значит, "все-тау-китянский" означает Анаррес и Уррас вместе?

- Наверно,- ответил Паэ с подчеркнутым безразличием.

Шевек продолжал читать газеты. Он прочел, что он - мужчина
гигантского роста; что он не брит и с "гривой" (что это такое, он не знал)
седеющих волос; что ему 37 лет, 43 года, 56 лет; что он написал великий
труд по физике под названием (орфо графия зависела от газеты) "Принцыпы
одновременности" или "Принципы одной временности"; что он - посланец
доброй воли от Одонианского Правительства; что он вегетарианец; и что, как
и все анаррести, он не пьет. Тут он не выдержал и так расхохотался, что у
него закололо в боку.

- Вот черт, ну и воображение у них! Что же, они думают, что мы
поглощаем водяные пары, как скальный мох?

- Они имеют в виду, что вы не употребляете спиртные напитки,- сказал
Паэ, тоже смеясь.- По-моему, единственное, что об одонианах знают все без
исключения,- это то что вы не пьете алкоголь. А кстати, это правда?

- Некоторые гонят из перебродивших корней холума алкоголь для питья,
они говорят, что это высвобождает подсознание, как тренировка биотоков
мозга. Большинство людей предпочитает последнее, это очень легко и не ведет
к болезни А здесь это часто встречается?

- Пьют многие. А насчет болезни я не знаю. Как она называется?

- По-моему, алкоголизм.

- А, понимаю... Ну, а что же делают труженики на Анарресе, когда
хотят повеселиться, хотя бы на вечерок вместе забыть о бедах мира сего?

У Шевека сделался озабоченный вид.

- Ну, мы... не знаю. Может быть, наши беды неизбежны?

- Оригинально,- сказал Паэ и обезоруживающе улыбнулся.

Шевек продолжал читать. Одна газета была на незнакомом ему языке, а
одна - вообще напечатана совершенно другим алфавитом. Первая, объяснил
Паэ,- из Ту, а вторая - из Бенбили, государства в западном полушарии.
Газета из Ту была хорошо напечатана, формат ее был разумным; Паэ объяснил,
что это - правительственное издание.

Здесь, в А-Ио, видите ли, образованные люди узнают новости по
телефаксу, радио, телевидению, и из еженедельников. Эти газеты читают почти
исключительно низшие классы, их выпускают малограмотные для малограмотных,
как вы и сами видите. У нас в А-Ио - полная свобода печати, а это
неизбежно означает, что мы получаем уйму макулатуры. Тувийская газета
издается гораздо лучше, но она сообщает лишь о тех фактах, о которых хочет
сообщить Тувийский Центральный Президиум. Цензура в Ту абсолютна.
Государство - это все, и все - для Государства. Вряд ли подходящее место
для одонианина, а, сударь?

- А эта газета?

- Право, понятия не имею. Бенбили - довольно отсталая страна. Там
вечно какие-то революции.

- Незадолго до того, как я уехал из Аббеная, группа людей в Бенбили
связалась с нами по радио на длине волны Синдиката. Они называли себя
одонианами. А здесь, в А-Ио, есть такие группы?

- Я, во всяком случае, никогда ни о чем таком не слышал, д-р Шевек.

Стена. К этому времени Шевек уже научился распознавать стену, упершись
в нее. Стеной были обаяние, изысканная вежливость, равнодушие этого
молодого человека.

Неожиданно Шевек добродушно сказал:

- По-моему, вы боитесь меня, Паэ.

- Боюсь вас, сударь?

- Потому что я самим своим существованием опровергаю необходимость
государства. Но что в этом страшного? Ведь я не причиню вреда вам, Саио
Паэ, вы же знаете, что я лично совершенно безобиден... И послушайте, я не
доктор. Мы не пользуемся званиями. Меня зовут Шевек.

- Я знаю. Извините, сударь. По нашей терминологии это звучит
неуважительно. Получается как-то нехорошо,- обаятельно извинился Паэ,
ожидая прощения.

- Разве вы не можете признать во мне равного? - спросил Шевек,
взглянув на Паэ; в его взгляде не было ни прощения, ни гнева.

Впервые за все время Паэ растерялся.

- Но право же, сударь... вы, знаете ли, очень значительный человек...

- Нет оснований, чтобы вы ради меня изменили свои привычки,- сказал
Шевек.- Это не важно. Я думал, что вы, может быть, будете рады
освободиться от ненужного, вот и все.

За три дня вынужденного сидения в четырех стенах в Шевеке накопился
избыток энергии, и когда его выпустили, он своим стремлением увидеть все
сразу довел сопровождавших его до изнеможения. Они водили его по
Университету, который сам был, как целый город - шестнадцать тысяч
студентов и преподавателей. Со своими общежитиями, столовыми, театрами,
залами для собраний и тому подобным он не слишком отличался от одонианских
общин, если не считать того, что был очень странным, невероятно роскошным,
что все студенты и преподаватели были только мужчины, и что он был
организован не как федерация, а как иерархия - сверху вниз. Все равно,-
подумал Шевек,- ощущается он, как община. Ему приходилось напоминать себе
о различиях.

В наемных автомобилях - роскошных, причудливо-элегантных машинах -
его вывозили за город. Машин на дорогах было мало; нанимать стоило очень
дорого, а собственные машины имели немногие, так как налог на них был очень
высок. Всю подобную роскошь, которая, если бы она была доступна всем и
каждому, могла бы истощить невосполнимые природные ресурсы или загрязнить
отходами окружающую среду, строго регулировали различные предписания и
налоги. Спутники Шевека говорили об этом подробно и не без гордости. Уже
несколько веков - рассказывал и они - А-Ио занимает первое место по
экологическому контролю и разумному использованию природных ресурсов.
Излишества Девятого Тысячелетия - это уже древняя история; единственное их
стойкое последствие - недостаток некоторых металлов, которые, к счастью,
можно ввозить с Луны.

Разъезжая в автомобиле или на поезде, он видел деревни, фермы, города;
крепости, сохранившиеся со времен феодализма; руины насчитывавших уже сорок
четыре века башен Аэ, древней столицы исчезнувшей империи. Он видел пашни,
озера и холмы Провинции Аван, лежавшей в самом сердце А-Ио, а на северном
горизонте - вершины Мейтейской горной цепи, белые, гигантские. Красота
этой земли и благосостояние ее народа не переставали казаться ему чудом.
Его спутники были правы: уррасти умеют обращаться со своей планетой. В
детстве ему внушали, что Уррас - гниющая масса неравенства, всевозможных
пороков и расточительства. Но все люди, с которыми он встречался, и все
люди, которых он видел, в самой крошечной и глухой деревушке, были хорошо
одеты, сыты и - вопреки ожиданиям - трудолюбивы. Они не стояли в угрюмом
ожидании приказаний сделать то или это. Они, совсем как анаррести, все
время что-то делали. Это его озадачило. Он всегда полагал, что если
человека лишить естественного стимула, побуждающего его работать,-
собственной инициативы - и заменить его внешней мотивацией и принуждением,
то он станет ленивым и нерадивым работником. Но те, кто возделывает эти
прекрасные поля или делает эти прекрасные автомобили и комфортабельные
поезда,- это не нерадивые работники. Как видно, притягательная и
принуждающая сила выгоды заменяла естественную инициативу куда эффективнее,
чем ему внушили.

Ему хотелось бы поговорить с кем-нибудь из этих крепких, державшихся с
достоинством людей, которых он видел в маленьких городках, спросить их,
например, считают ли они себя бедными; потому что если это - бедные, то
ему надо пересмотреть свое понимание этого слова. Но времени как-то всегда
не хватало - столько всего хотели ему показать сопровождающие.

Другие большие города А-Ио были слишком далеко, и за один день до них
было не доехать, но его часто возили в Нио-Эссейя, за пятьдесят километров
от Университета. Там в его честь устроили целую серию приемов. Они не
слишком нравились ему, у него были совершенно другие взгляды на то, какой
должна быть вечеринка. Все были в высшей степени вежливы и очень много
говорили, но о совершенно неинтересных вещах; и так много улыбались, что
казались испуганными. Но одеты они были роскошно; казалось даже, что всю
беспечность, которой им недоставало в манере держаться, они вкладывают в
одежду, и в еду, и во все свои разнообразные напитки, и во все - слишком
пышные - украшения и меблировку во дворцах, где устраивались эти приемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39