По этой же причине она никогда не заводила близких знакомств. Когда новые подружки расспрашивали ее о семье, Алита отвечала, что папа их давно бросил, а мама – архитектор-проектировщик зданий и сооружений большого размера. «Таких архитекторов очень мало в СССР», – говорила Алита с гордостью до третьего класса, потом она говорила: «Таких архитекторов очень мало в России», – но с той же гордостью. Обычно этого хватало, но, вот ведь удивительное дело – спроси ее кто-нибудь о работе мамы поподробнее, Алита затруднилась бы ответить. Она не знала ни дома, ни даже улицы, на которой располагалась работа мамы в очередном городе, она не знала, куда звонить, если однажды мама вдруг не придет вечером домой, она даже не знала, что именно мама сейчас проектирует. Хотя нет, кое-что она знала. Подружки такое никогда не спрашивали, но их родители частенько интересовались, какие объекты Алитина мама уже спроектировала. На такой вопрос следовало отвечать, что, во-первых, не спроектировала, а «принимала участие в проектировании, потому что такие объекты в одиночку не проектируют». А во-вторых, можно было упомянуть Южно-Уральскую и Юмагузинскую ГЭС, здания Ростовского сортопрокатного завода, а еще – Балаковскую и Зареченскую АЭС. Последние производили особое впечатление на взрослых, обычно вопросы после этого прекращались. Но кем бы и где бы мама ни работала, похоже, специалистом она была отличным – денег у них всегда хватало, и жили они вполне богато и, как позже начала понимать Алита, пожалуй, даже роскошно.
Сама Алита давно забросила попытки выяснить что-то у мамы. Если мама что-то хотела сказать, она говорила это сама, если не хотела – спрашивать было бесполезно. Прошлое вообще было в их семье запретной темой. Самая ранняя фотография изображала Алиту в возрасте лет пяти. Так и не смогла Алита узнать, кто и почему назвал ее таким именем. (Впрочем, она не жаловалась – это имя ей всегда нравилось. Даже когда по ТВ-6 прошел японский мультик «Battle Angel Alita» и ее в школе стали дразнить Анимешкой). Так и не смогла Алита узнать, где находится деревня Николаевка, указанная в ее свидетельстве о рождении, и где прошли ее детские годы. И – нигде и никогда мама не говорила об отце. Все попытки Алиты узнать хоть что-нибудь натыкались на железное мамино «не будем об этом». Только изредка на маму нападали приступы откровенности, обычно после пары-тройки рюмок коньяка или полбутылки вина. Тогда мама садилась рядом с Алитой, обнимала ее, гладила по волосам и шептала что-то вроде: «Ты достойна большего, и я тоже», «Они хотели меня обмануть, но ничего не получат», «Мы еще им покажем» – и далее в том же духе. Алита в эти моменты маму жалела и немножко ее стыдилась. Такая мама была, на взгляд Алиты, еще хуже, чем та обычная – скрытная, целеустремленная и самоуверенная женщина с железной волей.
К концу школы Алита начала подозревать, что у мамы не все в порядке с психикой. Она осторожно показала маму знакомой врачихе-психологу, приведя ее домой под видом подружки. Ольга – так звали знакомую – на удивление быстро разговорила маму, они втроем сидели на кухне, весело болтали, пили чай, и Алита решила, что беспокойство ее излишне. Рано решила – стоило Ольге выйти за порог, мама устроила Алите настоящий допрос с пристрастием, выпытывая такие подробности об Ольге, что Алита совершенно растерялась и даже не знала что думать. Ольга при встрече тоже Алиту не порадовала. «Паранойя, шизофрения, – сказала, как припечатала. – Пора лечить, пока в патологию не переросло. Сколько вы по разным городам мотаетесь? Десять лет? Давно пора». Но как сообщить об этом маме, Алита не представляла.
В Твери они жили уже почти три года, и Алита начала надеяться, что метания по городам и весям, наконец, закончились. Более того, мама как-то обмолвилась, что они уже жили тут раньше, еще до того, как переехать в Уфу, и Алита внутренне обрадовалась – появлялась надежда выяснить что-нибудь о первых годах Жизни. Алита закончила школу, поступила в институт, у нее появились (хоть и позже, чем у сверстниц) любовные увлечения, вначале несерьезные, но к середине второго курса она уже вполне осмысленно начала подумывать о замужестве, благо и кандидат в женихи имелся, и даже вроде как не возражал против свадьбы. Короче, жизнь налаживалась, и Алита отгоняла тревожные мысли об очередном мамином заскоке – теперь мама принялась внимательно наблюдать за Алитой и периодически приставать к ней с вопросами, а не приснилось ли ей чего странного. Успокоить ее можно было только после четверти часа клятвенных заверений, что ничего более странного, чем может присниться обычному человеку, ей не приснилось, а если и приснится, то маме Алита все расскажет непременно в то же утро. Тем более что нападало на маму это не так уж часто – пару раз в месяц. А когда мама обзавелась сотовым телефоном и даже начала носить его с собой, Алита совсем успокоилась. Оказалось, что зря.
Вечером двадцать девятого января мама ворвалась в квартиру в состоянии, в котором Алита ее уже давно не видела – волосы взъерошены, одежда растрепана, глаза горят. Мама ураганом пролетела в свою комнату, с шумом и грохотом начала рыться в шкафах. Подошедшей к двери удивленной Алите бросила коротко:
– Собирайся, мы завтра улетаем.
Алита поначалу не поняла.
– Куда улетаем? Зачем? У меня сессия через две недели начинается, мы за неделю вернемся? Да и вообще, лучше дома готовиться…
– Мы не вернемся, – перебила ее мама, – собирай все нужные вещи, у нас мало времени. Самолет в десять утра. Такси придет в девять.
Новость подействовала на Алиту, как удар дубины – на молодого бычка. Сначала она замерла, ошарашенная, потом – когда смысл происходящего дошел до нее – впала в холодное бешенство. Она уже не была той послушной девочкой, что три года назад, и маме предстояло смириться с этим.
– Я. Никуда. Не. Поеду, – отчеканила Алита спокойным тоном и добавила: – Если тебе опять вожжа под хвост попала, лети, пожалуйста, одна, я взрослая девушка и вполне могу жить самостоятельно.
Мама обернулась, и Алита испугалась, что ее сейчас хватит удар – настолько диким было выражение ее лица. Мама побагровела лицом, пыталась что-то сказать, но лишь хватала ртом воздух, как рыба на берегу:
– Ты… ты… ты… как ты смеешь! – Мама наконец справилась с удивлением. – Ты, неблагодарная тварь! Ты ни хрена не знаешь! То, что я для тебя сделала, жизнь свою на тебя потратила, а теперь ты сбежать хочешь, не расплатившись? Не выйдет! Не выйдет, сучка ты эдакая! Ты сейчас же соберешься, и чтобы через два часа чемоданы стояли у двери, слышала?
Что-то с тихим звоном порвалось у Алиты в душе, и ледяное спокойствие охватило ее.
– А если не будут стоять, что ты тогда сделаешь? А если я не пойду с тобой – силой потащишь? Так ведь не утащишь – я сопротивляться буду.
Похоже, подобный вариант маме в голову не приходил – она стояла молча, яростно сверкая глазами, и тонкая жилка билась у нее на лбу.
– Ну, мама, пойми, – сказала Алита примирительным тоном, – я никак не могу сейчас с тобой поехать. У нас же на весну свадьба намечена, ты забыла? А еще институт – это же не школа, его нельзя так просто бросить в одном месте и поступить в другом. А еще – я тебе не говорила, я на работу устраиваюсь, по специальности. Буду переводами на дому заниматься, деньги неплохие обещают… – и в ужасе замолчала, глядя на маму. А с мамой происходило странное: она с холодным и незнакомым выражением лица делала руками какие-то пассы в сторону Алиты, шепча что-то непонятное. Боже, она же совсем больна, с ужасом вдруг поняла Алита и, не в силах больше оставаться, натянула сапоги и вылетела на лестничную площадку, вырвав из рук мамы пальто. Сбежала по лестнице под нечеловеческий вопль, в котором скорее угадывалось, чем слышалось слово «Стоооооой!», и выскочила на улицу.
Разгоряченная, прошла пару кварталов нараспашку, пока морозный колючий ветер не заставил, наконец, вспомнить, что на улице – конец января. Алита поплотнее запахнулась в пальто и пошла дальше уже спокойнее, но в голове все равно было пусто – только картинка перекошенного в ярости совершенно незнакомого маминого лица. Обида бурлила и ворочалась в горле колючим комком – еще никто и никогда не разговаривал с ней так. Алита вздохнула и остановилась: холодный ветер остудил непокрытую голову и вернул ей способность мыслить трезво. Подумала и пошла в другую сторону: Ольга жила недалеко, на соседней улице, но Алита сгоряча пошла не в ту сторону и теперь надо было квартала четыре возвращаться.
Ольги дома не оказалось. Дверь Алите открыла младшая дочь Ольги – Вера. Алита не удивилась и не стала ругать девочку, сразу заметив отодвинутый от двери стул – Вера обязательно смотрела в глазок, перед тем как открыть дверь. Удивительно серьезная для своих пяти лет светловолосая девочка, выглядевшая уменьшенной копией матери, даже разговаривала таким же взрослым голосом, используя те же мамины обороты речи. Ее частенько путали с мамой, когда она вместо нее отвечала по телефону. Порой, когда мамы не было дома, она даже устраивала по телефону психологические консультации маминым пациентам, причем те оставались довольны и благодарили потом маму за неоценимую помощь. Алита ахала и ужасалась, а Ольга ничуть не беспокоилась: «Вера прирожденный психолог, – говорила она смеясь. – Это, скорее, я могу ошибиться и чего-нибудь неправильно посоветовать, зачем же я ей буду мешать».
– Алита Ивановна, – девочка неодобрительно поджала губы, осуждающе глядя на Алиту, – мыслимое ли дело ходить без головного убора в такой мороз? – Она всплеснула руками. – Вот отморозите голову, потом будете к маме приходить, чтобы она ее вам вылечила.
Алита хихикнула. Раз дверь открыла не сама Ольга, значит, ее дома не было, но Алита на всякий случай спросила.
– Ольга Николаевна у пациента, – ответила Вера спокойным тоном, в разговоре с другими взрослыми она всегда называла маму по имени-отчеству, – но должна скоро вернуться. Я даже уже беспокоюсь, не случилось ли чего, – закончила она со вздохом.
Алита потрепала девочку по голове:
– Не беспокойся, раз должна вернуться, значит, вернется.
Вера опять вздохнула:
– Наверное, сложный случай попался. Вам чаю налить? Идемте-идемте. Ольга Николаевна ватрушек купила. С повидлом! – и потащила Алиту на кухню. Усадила ее за стол, начала расставлять чашки, но вдруг все бросила и выскочила из кухни.
Тут же зазвонил дверной звонок. Алита услышала радостный визг и поняла, что пришла Ольга. Алита поднялась из-за стола и вышла в коридор. Ее всегда удивляло, как Вера, такая сдержанная, не по-детски рассудительная и даже немножко холодная девочка, разительно менялась в присутствии мамы. Ольга Шумно возилась, отряхивая шубу от снега, и немножко задушенно смеялась, а Вера, вися у нее на шее, восторженно рассказывала маме, что случилось в ее отсутствие, кто звонил и что она им сказала, что она опять поссорилась с Таней (старшей сестрой), потом опять помирилась, что сосед дядя Коля ругался на улице с соседом дядей Степой «нехорошими словами», что дворовому коту Ваське кто-то отдавил лапу и он, бедняжка, хромает, но в руки не дается. Выпалив все это на едином дыхании, Вера закончила:
– А еще к нам Алита Ивановна пришла, – оглянулась назад, не разжимая рук, и добавила осуждающим тоном: – Без головного убора. У нее проблема.
Алита ничего не говорила Вере про то, что у нее «проблема», но ничуть не удивилась.
– Привет, Оль, – сказала она, – у тебя найдется для меня часик?
Ольга, враз посерьезнев, поставила дочку на пол и обернулась к Алите:
– Мать? – спросила она просто.
Алита только кивнула.
– Что случилось?
Алита рассказала. Ольга внимательно выслушала, полезла в шкаф, достала шапку:
– Надень, а то и свою застудишь. Говорила же я тебе, что лечиться ей надо, пока не поздно. Ох, беда с вами, никак не поймете, что сломанные мозги ничем не лучше сломанных конечностей. Ты ж с открытым переломом бегать, как обычно, не станешь, врача небось вызовешь? А… Да что сейчас говорить, пошли уж.
Повернулась к погрустневшей Вере:
– Доча, я схожу к Алите Ивановне, вернусь через час-два. Пейте чай с Таней, никому незнакомому дверь не открывайте.
– Мама, ну что ты со мной как с ребенком, – насупилась Вера.
Ольга засмеялась и взъерошила дочери волосы:
– Потому что ты и есть ребенок. Все, не спорь, закрывай дверь. До свидания.
Но мамы дома не оказалось. Алита пробежалась по комнатам, ища какую-нибудь зацепку, чтобы сообразить, куда могла деться мама, но ничего не нашла. Схватила телефон, набрала мамин сотовый. Из трубки послышались длинные гудки, Алита воспрянула духом, но тут же опять опустила плечи – знакомая мелодия доносилась из кухни. Мама оставила сотовый дома. Ольга тут же развила бурную деятельность. Обзвонила кучу каких-то знакомых, позвонила в больницы, в милицию, даже в морг – безрезультатно. Но Ольга особо не тревожилась:
– Ты не беспокойся. Скорее всего, она, так же как и ты, просто проветриться вышла. Это даже к лучшему, такие прогулки часто действуют лучше любого успокоительного. Как вернется, не подавай виду, что что-то случилось, разговаривай доброжелательно, спокойным тоном. Мне не звони, это у нее может спровоцировать приступ паранойи. Лучше всего… вот, – она порылась в сумочке, подала таблетки, – подмешай незаметно в чай и уложи ее спать, я тогда утром подъеду. А не получится – скинь мне эсэмэску, я сразу буду. Если же вдруг она где в больнице или милиции объявится, тебе позвонят – я народ на уши поставила.
– Спасибо большое, – сказала Алита, полная благодарности к этой женщине, которая ничего в общем-то ей не была должна, – ты и так уже тут три часа возишься, иди домой, дети же беспокоятся. Может, тебя в такси усадить, поздно уже… одной по улицам.
– Вот еще – тебе что, деньги девать некуда? Тут идти-то всего ничего, да и я тут всех знаю, чего бояться? Ты, главное, сама не перенервничай, больные, они это очень хорошо чувствуют. Если ты на нервах ее встретишь, ничего хорошего не получится, поняла?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44