— Так что же мне надо было делать?— Обратиться к нам, а не самостийничать.— Но я не особенно напортил?— Будем надеяться.— Теперь-то вы их разоблачите?— Все в свое время. Не так это, кстати, просто…— А я не могу быть вам полезен?— Одну жертву вы спасли, теперь закрепляйте успех. Пока у вашей Тани только порыв, а ее надо сделать сознательной атеисткой…Собеседник Юры прошелся по комнате, остановился, вдумчиво посмотрел на юношу:— Вот что, Юра, дам я вам один совет. Если хотите, совет старшего товарища, совет коммуниста. У нас в государстве религия — дело частное. Никому не возбраняется верить хоть в бога, хоть в черта, государство в эти дела не вмешивается. Но для партии религия не частное дело. Ленин говорил, что религия есть один из видов духовного гнета, что людей приводит к религии какая-нибудь беда, нужда, одиночество, и коммунисты не могут безразлично относиться к темноте, в которой оказываются люди вследствие своих религиозных верований. За людей надо бороться, помогать им улучшать свою жизнь и в самом высоком, духовном, и в самом, так сказать, обыденном, житейском, материальном смысле. Все взаимосвязано. Настоящий человек не может быть счастлив, если кто-то рядом несчастен…Собеседник Юры вдруг перешел на ты, заговорил совсем задушевно.— Ты комсомолец, и, в общем, доказал, что ты настоящий комсомолец, выволок свою Таню из болота. Но теперь это надо закреплять, закреплять, помочь ей твердо стать на ноги. Ведь все у нее как будто началось с пустяков. Обиделась. Чего-то недопоняла. Пошла помолиться. Может быть, даже наперекор тебе. А тут — умный поп. Все так деликатно, ненавязчиво. А она девица с воображением, и чем дальше в лес, тем больше дров. Поп ее к богу зовет, в небесные сферы, а ей уже мало этого, в лес потянуло. Ну, а лес и есть лес, темнота. Самая доподлинная темнота эта секта. Связи с обществом порваны, документы уничтожают, мол, антихристовы бумажки, от службы в армии уклоняются, прячутся в тайниках, бегут в пустынные места… Попадешь к ним — не захочешь, а одичаешь; а уйти страшно, умеют запугать… — Он даже руку положил на плечо Юре. — И еще. Таня Таней, но не она одна нуждается в помощи. Присматривайся к окружающим: У Тани одна беда, у других другая. Прийти к людям на помощь, вовремя прийти — это и значит быть настоящим коммунистом.Он пытливо посмотрел на Юру, и тот вдруг почувствовал, сколько у этого человека забот.— Ведь все, что случилось, это и для тебя должно стать уроком!— Спасибо.— Ну, а теперь счастливого вам пути.На этот раз, прощаясь, Юра пожал руку новому знакомому уже с искренним уважением и еще раз зашел к Василию.— Ну как?— Порядок.И от всего сердца пригласил Василия к себе в гости, в Москву.До отхода поезда оставалось время, и ребята бродили по Тавде, — вряд ли, думали они, им придется еще сюда попасть.Городок поднимался в гору. Одноэтажные деревянные домики походили один на другой. Просторные улицы заросли травкой.Юра и Таня шли, держась за руки. Петя деликатно от них отстал. Таня без устали рассказывала о Бескудникове, о Ярославле, о Тавде.Лес подступал вплотную к городу. Березки стояли, как невесты, белые, чистые, нарядные.— Я точно исповедуюсь, — задумчиво произнесла Таня. — Ничего не могу от тебя утаить.— А я не поп, — обиженно сказал Юра. — Не хочешь — не говори.— Тебе я не могу не говорить…Лес возле города ничем не походил на суровую, темную тайгу, солнце било сквозь ветви, везде пушились кусты можжевельника.Они вступили в заросли жимолости. Высокий кустарник сплошь был усыпан бело-розовыми цветами. Розовая пена лилась до земли. Таня нырнула и спряталась.— Опаздываем на поезд!Таня показалась среди цветов:— Правда?— Вот и нашел!Она обхватила ветви, прижалась лицом к цветам. Юра хотел запомнить ее такой навсегда. Светлая, синеглазая, чистая, она действительно казалась каким-то существом не от мира сего.— До чего красиво, — прошептала она. — Умереть можно среди цветов…Юре стало страшно, точно она вправду могла умереть среди этих цветов, — такой хрупкой и нежной казалась она в розовой пене жимолости.Он подошел к ней и, повинуясь безотчетному порыву, осторожно потянул через голову с тоненькой и такой беспомощной шеи шнурок с крестом.— Зачем? — испуганно спросила Таня.Он неуверенно подержал в руках шнурок с медным крестиком и повесил на ближнюю ветку.— А ты знаешь, — сказал он, — что получится из этих цветов к осени?— Что? — беспечно спросила Таня.— Волчьи ягоды, — задумчиво сказал Юра. — Эти розовые цветочки превратятся в ядовитые волчьи ягоды.Этот нежданный-негаданный телефонный звонок раздался в конце июня.— Юра?!— Хочу зайти к вам.Кого угодно мог я ждать в тот день, но только не Юру. Да еще вместе с Таней!Юра загорел, похудел, как будто даже немножко вытянулся, но, в общем, это был все тот же Юра. Гораздо больше меня интересовала его спутница.Она подошла ко мне, как к старому знакомому, и первая протянула руку:— Здравствуйте. Юра рассказывал мне о вас, а вам обо мне, вероятно, еще больше.Юра принялся рассказывать о злоключениях Тани на Урале…А она — улыбалась!…— Ну, как? — поинтересовался я. — С богом покончено?Таня помедлила.— Не знаю, — нерешительно протянула она.И я тут же увидел, как в глазах Юры мелькнула тень тревоги…Они ушли, а мне почему-то вспомнился рассказ Юры о том, как он бродил с Таней по Тавде. Нет, не похожа она на Варфоломея, она существует сама по себе. Будь я художником, я бы нарисовал ее в зарослях цветущей жимолости…И опять я подумал: «Что же все-таки толкнуло эту девочку к богу?…»Сходила в церковь, познакомилась со священником, поиграла в богоискательство и… испугалась возмездия. Плохо было Тане? Конечно, плохо. А гордость не позволяет сказать об этом открыто…За стеклами шкафов поблескивают корешки книг.Малейшая вина виновата! «Бери в руки розги и секи. Секи шибче, секи, не смущаясь! Смело пиши всякое лыко в строку…»Это иронизирует Щедрин.А вот Достоевский: «Есть такие вещи, которые никогда не возьмешь силою… Вспомните басню — ведь не дождем, не ветром сдернуло плащ с путника, а солнцем…»Доброты у нас подчас мало, доброжелательности друг к другу. Вот о чем нам надо подумать!В данном случае никому другому, как Юре, и не дано спасти Таню.Если он сумеет не напоминать, если сумеет забыть то, что произошло. Тогда и Таня сумеет забыть…«Вот едет сейчас Юра в метро, — продолжал размышлять я. — В пестрой рубашке, в модных брючках, в узконосых ботиночках. Чистой воды стиляга! Какая-нибудь девица заглядится на него: с таким парнем можно и потанцевать, и посидеть в ресторане. Кто-нибудь из пассажиров постарше пренебрежительно скосит глаза и подумает, что перед ним „продукт времени“. Но никто не подумает, что Юра взаправдашний рыцарь, что он действительно продукт времени — продукт нашего времени, революционного, героического, романтического…»На следующий день он не утерпел, забежал ко мне один.— Ваше впечатление? — спросил он. — Как Таня?— Юра, вы уверены, что ничто уже не повторится?— Не знаю, но все-таки есть для нее нечто, что сильнее всякого бога, — раздумчиво сказал Юра. — Мы пришли к ней вчера домой, мамы ее еще не было. Таня посмотрела на меня, чуть улыбнулась и взяла со стола книгу. Раскрыла и показала свай комсомольский билет. Ей предстоит еще много неприятных объяснений, неизвестно, оставят ли ее в комсомоле, но билет свой она сохранила.— А вы не боитесь, что достаточно ее ранить — и она снова…— И это я понимаю, — согласился он. — Но я бы не простил себе, если бы оставил ее в беде.— А вы действительно готовы связать с нею свою жизнь?— Не знаю, — еще задумчивее сказал Юра и порозовел, как и тогда, когда впервые рассказывал мне о Тане. — Ничего я еще не знаю.А я… я посмотрел еще раз на Юру и пожалел о том, что не у всех есть такие друзья. 1966

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21