Внизу было написано: "Ночной Дозор". Рембрандт.
...Через несколько месяцев Карло, так и не поняв, откуда у него взялся этот холст, выручил за него на аукционе Сотби солидный миллион, да еще и не один. Он приобрел театр, вернулся к поленнице как был, в смокинге и цилиндре, и начал метить бревна черной краской: "Буратино", "Пьеро", "Мальвина", "Артемон", "Арлекин". Себе же, как владельцу и директору театра, он отрастил бороду и взял сценический псевдоним Карабас.
А затем и вовсе поменял свое имя Карло на более звучное Корлеоне, обзавелся крепкой мужской семьей и отбыл за океан.
34. Крот и Дюймовочка
Жаба и Крот залегли в высокой траве невдалеке от дома, где жила одинокая и бездетная женщина.
- Темень какая, - пожаловался Крот. - Ни хрена не видать.
- Очки надень, - посоветовал Жаба. - Вон они, видишь? Целая грядка.
Крот отмахнулся от какого-то предмета.
- И летает какая-то нечисть. Не то жуки, не то светлячки. На человечков похоже.
- Не надо ширяться перед важным делом. Еще не то померещится. Давай, поползли! Ты что сюда, жениться пришел? - Жаба кивнул на окно бездетной женщины.
Перемещаясь по-пластунски, они внедрились в траву и скоро уже были на огороде.
- Вот они, - прошептал Жаба. - Просто праздник какой-то!
Крот всматривался в темноту, пытаясь сосчитать маковые головки.
Жаба достал бритву и бинт, Крот сделал то же.
- Ща мы их покоцаем, - прошептал он. - Ща мы им целки попортим.
- Может, сгребем все, высушим, да кукер сварим? - озаботился Жаба. Чтоб не возиться.
Крот подслеповато и презрительно уставился на него.
- Кукер - это же грубо, чувак! Это мутный приход! Сварил, заглотил. Нет, нам нужна чистая, прозрачная тяга...
Он привстал и сделал несколько надрезов на маковой головке. Выступил белый сок; Крот аккуратно собрал его на край бинта, подвернул и перешел к следующему цветку.
Жаба, не боясь старой бездетной женщины, встал во весь рост и трудился, слегка пригнувшись.
- Тю! - присвистнул Крот, отнимая бритву от головки. - Смотри, чего у меня.
Вышла луна. Жаба и Крот смотрели на кровавую росу, проступившую из надрезов.
- Знаешь, я однажды варил герыч, - возбужденно заговорил Жаба, - так у меня получилось красное. Я им ширнулся, так перся потом часов двенадцать. Может, тут чистый герыч скопился.
- Герыч не красный, - пробормотал Крот. - Но раз ты перся...
Он нанес еще несколько ударов бритвой, и темная красная жидкость хлынула ручьями.
- Собирай, чего ты ждешь, стечет все, - зашипел Жаба.
Крот собрал жидкость на бинт, подвернул край и притянул к себе следующую головку.
35. Крошечка-Гаврошечка
сказка-легенда с лингвистическим уклоном
Поражая Париж бородами, палашами и есаулами, русские казаки, в компании с драгунами, гусарами и уланами не только приговаривали свое "бистро-бистро", давая название будущим отечественным будкам с подачей люля, люлей, шавермы и прочей арабской алькаиды, но и пользовались, по праву победителей и оккупантов, услугами местного населения. Они не забывали ни пограбить при случае, ни поприжать кого по углам на вымученных мешках.
Однажды русские солдаты свели у мельника огромную корову - гордость, оплот и опору семьи, как тот выразился в ответ на требование снабдить войска провиантом. Так вот: корова эта была столь огромна и тучна, что одна из хозяйских дочек, справедливо опасаясь фронтовой полигамии с харрасментом, упряталась ей в ухо и объявилась наружу лишь при разделывании туши на гуляш и бефстроганов.
Наверное, подобное сокрытие - элемент коллективного бессознательного, юнговский архетип.
Солдаты не тронули ее - лишь подивились пропорциям, да вспомнили о русской народной Хаврошечке, тоже не чуждой отоларингологии.
Это имя впоследствии укоренилось; им стали обозначать самых отчаянных сорвиголов, потому что голову с коровы отчаянно срывал целый взвод летучих гусар.
Парижскую Хаврошечку отпустили, предварительно угостив военно-полевой кашей, да увесистым шлепком по заднице. И позабыли о ней точно так же, как о своем привившемся "бистро" - иваны с манкуртами, не помнящие родства.
Зато Гаврош, сраженный на баррикаде, весьма удивился бы, узнав о славном происхождении своего имени. Пожалуй, что и обиделся бы: такой был шустрый, что не то чтобы в ухо - куда угодно мог пролезть сугубо физиологически, заслуживая многих титулов, как это принято во Французской республике.
36. Лепунюшка
Жил-был один старик, и не было у него детей. Ну, в самом деле - откуда бы им у него взяться без старухи, которую он давно похоронил в разбитом корыте. Чтобы у деда завелись дети, обязательно нужна старуха. Ведьма какая-нибудь.
Но вдруг появился один: вчера еще не было, а сегодня - тут как тут. Крохотный, с половинку ногтя, в рубашонке с пояском, в лаптях, под горшок стриженый. Бегает, и болтает, и лепит, короче, и лепит, и лепит что-то без умолку, так что деду даже прикрикнуть на него пришлось: цыц! Хотя и рад был дед - все-таки живая душа! А это была не живая душа, это был бес. Ребенку ясно, но деду не ясно. Слушал себе новоявленного сынка, нарек Лепунюшкой. Лепунюшка ввернется деду в волосатое ухо и поучает.
- Тормози лапти, - не выдержал дед. - Мне пахать пора.
- А я, батя, сам и вспашу! - вскинулся Лепунюшка.
- Ты? Такой махонькой? Да куда тебе!
Тот, ни слова более не лепя, побежал, ввернулся лошади в ухо и принял командование. Дел в окно глядит, глазам не верит. И не нарадуется глазам, что видят еще.
А мимо ехал барин. Смотрит: дивное дело - самостоятельное возделывание чернозема животным. Спешит он к деду: что за притча?
- Так она не сама пашет, - усмехается дед, благостно размягчаясь мозгами. - Там сынок мой, Лепунюшка.
Побежал барин, заглянул в ухо - и точно, Лепунюшка.
- Продай мне, - говорит, - сынка за сто рублей.
- Что ты! - возмущается дед. - Детьми торговать! Небось, за границу метишь, на органы пустишь! Да только на какой же он орган пойдет?
Лепунюшка рядом вертится:
- Соглашайся, батя, я от него убегу.
Ударили по рукам. Ста рублей у барина не было, но он выдал деду фальшивый вексель на двести. Сунул Лепунюшку в ухо - и со двора прочь. А лошадь, понятное дело, лишенная навигатора, устроила себе перекур и тут же издохла от капельки никотина.
Барин же втиснулся в карету и приказал, беседуя с Лепунюшкой, ехать в кабак. Там, в кабаке, он вынул револьвер, вытряхнул из барабана все патроны, кроме одного, и барабан провернул, дабы уважить, по совету Лепунюшки, теорию вероятности. Сунул в ухо ствол.
- Ну, господа хорошие, кто сыграет со мной в рулеточку?
- Давай, начинай! - кричат посетители.
Барин застрелился в ухо, а Лепунюшка вылетел из другого верхом на пуле.
Перебрался к одному разночинцу, начал лепить да советовать. Этот постоялец позвал полового:
- Принеси-ка мне, братец, графинчик, да пивка со снетками...
Плохо кончилось дело.
37. Лечебный контроль
- Итак, коллеги, больной Кащеев, возраст неизвестен, бомж, умер в отделении интенсивной терапии. Доктор Иванушкин, вы доставили больного в клинику по запросу МЧС. Расскажите, как было дело.
- Ну, наша бригада прибыла, когда его уже сняли с дуба. Белая горячка, говорят - и, по-моему, не ошиблись. Больной залез на дерево и застрял там с какой-то обувной коробкой. В этой коробке он хранил свои сокровища, в старом вороньем гнезде. Вы представляете?
- Мы представляем, вы дальше рассказывайте.
- Вот в коробке у него было все: стопарик, ложечка, клубочек ниток. Облезлая заячья шапка, а прямо в шапке - какие-то не то утиные, не то куриные лапы, давно протухшие, и крошки от яичной скорлупы. Яйцо еще было, наверное, и тоже наверняка протухло. Больной держался за паховую область и орал, что в яйце его смерть. Мы расценили это как признание в острой пищевой инфекции, заподозрили сальмонеллез и повезли в инфекционную.
- Вы осмотрели больного, доктор Иванушкин?
- Чисто поверхностно, было холодно. Следов свежих травм не обнаружил, были рубцы от старых побоев.
- Но в машине-то, в машине вы его осмотрели?
- Он очень грязный был, товарищ начмед, и пьяный, и во вшах. Мы его расстегнули, прослушали, острого живота не нашли.
- А больной продолжал жаловаться на гениталии.
- Да, продолжал. И нас с ними путал, называя ими.
- Но вы не осмотрели гениталии? Вы упорно настаивали на пищевом отравлении яйцом и отвезли-таки его в инфекционный стационар?
- Да, отвезли.
- Оттуда поступил рапорт: вы бросили его, не дав никаких разъяснений и без сопроводительных документов.
Молчание.
- А вам известно, что больному в левое яйцо воткнулась.игла, и его срочно перевели в хирургию?
Тишина.
- А вы знаете, что больной умер, когда при попытке извлечь иглу ее сломали?
- Ну, не поэтому!
- Помолчите! Впрочем, у них там свой разбор полетов. Но вы-то, Иванушкин! Вы у нас на особом счету. Еще санитаром, называя престарелую больную Ягой, запихнули ее, якобы на лопате, в диагностическую трубу для МРТ. Будто в печь! Безопаснейшая процедура, а у бабки - инфаркт! Что это за отношение? Откуда эти черствость, халатность? Строгий выговор с занесением. Могу подсластить пилюлю: вот книга благодарностей. Какие-то супруги Царевичи благодарят вас. Распишитесь в прочтении.
38. Ложе с начинкой
Однажды во дворец постучалась растрепанная, продрогшая и промокшая красавица, назвавшаяся Принцессой. А Принц давно хотел себе Принцессу, он жить без нее мог только неполноценно.
Обер-фрейлина сказала, что надо еще посмотреть, принцесса ли это. И постелила пришелице, сунув под давно скопившуюся высокую стопку перин горошину. Принцесса спала плохо: всю ночь вертелась, а утром принялась ныть, будто не выспалась. Ей что-то мешало под перинами, и было жестко.
Дворец возликовал: настоящая принцесса! По этому поводу устроили салют из всех тридцати залпов их маленькой родины, и эта пальба привлекала внимание известного инквизитора Торквемады, который как раз проезжал неподалеку. Он только что разобрался в одном темном и запутанном дельце.
Будучи принят во дворце и внимательно изучив горошину, Торквемада заключил, что Принцессе поделано, для чего выкатал ей на яйцо и сказал, что под перинами, кроме горошины, спрятаны дохлые крысы, жабы и прочая самозарождающаяся грязь. Повествуя об этом, он стягивал с себя испанские сапоги, в которых привык разгуливать издавна послушания ради.
Бросились проверять. При тогдашнем уровне гигиены все перечисленное, конечно, нашлось, и не только там, и не только это - оно везде скопилось. Торквемада порывался искать злополучную горошину и на самой Принцессе в виде бесовской родинки, но в соискательнице Принцессу уже признали, потратились на салют, да и Принц был от нее - и от рождения - без ума. Он потрясал под носом у Торквемады какой-то грозной папской грамотой, и тот отступил, не тронул Принцессу, зато виноватую кругом и во всем обер-фрейлину гостю отдали в полное дознание, и он влил в нее через воронку бочонок воды, а после спалил на костре вместе с прочей дохлятиной, накопившейся в замке за века, и все, что сумел, нарядил в желтые колпаки. Отужинал, надел сапоги и уехал.
А Принцу в дальнейшем туго пришлось с этой Принцессой. Ведь ей еще поделали фригидность и вагинизм, все та же обер-фрейлина. Писали Папе, но ответа не получили. Пепел обер-фрейлины унесло ветром, чего не скажешь о ее мерзостном колдовстве. Стоило миновать медовому месяцу, как Принц сказал, что едет разыскивать Святой Грааль и нацепил Принцессе пояс целомудрия, подобрав самый большой замок, от конюшни. Принца гнало в путь и другое желание, сильнее первого: насолить Торквемаде за посягательство на Принцессу и некомпетентность в снятии колдовства: разыскать душегуба и подлить ему в испанские сапоги свинца для сокращения внутреннего пространства, что он и выполнил через три года поисков и преследования. Половина дела была сделана, а насчет Грааля он решил повременить, ибо много раз уже бывал битым конкурирующими красными следопытами.
А когда Принцесса спросила про ключ от пояса, ответил, что потерял.
Когда же Принц вновь отважился пуститься в путь за Граалем, то уже не вернулся, соблазненный по причине привычного рукоблудия белизной руки какой-то леди из местного озера.
Замок открыл фомкой придворный конюх, известный в своих кругах медвежатник, и после сей процедуры колдовство прекратилось мгновенно, а прощенная обер-фрейлина упокоилась на небесах - держа там, впрочем, ответ по всей строгости. Апостол Петр вынул ключ.
"Ключ? - подумала та, бесплотная, но разумная. - Скитаясь внизу призраком, среди замковых духов, я где-то что-то слышала о каком-то ключе. Его как будто потеряли... Нет, не припомню".
39. Маскировка
Серый Волк не хотел ничего плохого, он просто думал сыграть в садо-мазо: нарядился беспомощной козой и явился к козлятам, желая, чтобы его бичевали и насиловали.
Но те не признавали в нем маму Козу, как он ни блеял: "Козлятушки мои, ребятушки мои".
- Это козел какой-то, - говорили из-за двери козлята.
И тогда Волк догадался, что одной лишь козлиной шкурой ему не обойтись.
Он пошел в сомнительный, полуподпольный косметический салон к Айболиту, который в свободные часы подрабатывал, как умел: делал пирсинг, каттинг, выдавливал прыщи, занимался стоматологией.
Доктор, вообще, предпочитал хирургию.
Волк уселся в кресло; Айболит участливо спросил:
- А почему это у нас такие большие глазки? А почему это у нас такие большие ушки? А почему же это у нас такие огромные зубы?!!
Айболит начал с каттинга: подрезал уши, да под ноль купировал хвост. Потом сузил и растянул глазки, подтянул кожу, везде побрил. Под видом пирсинга Волк продел себе кольца во все отверстия. После чего Айболит густо татуировал его овечьими завитками. Волк стоял перед зеркалом, а доктор смотрел на него, качал головой-колпаком и бормотал:
- Овца овцой.
- Вообще, я хотел быть мамой-козой...
- Ты теперь ею обязательно будешь, не переживай, - заверил его Айболит. - Разве что голос... Небольшая операция каттинга с целью коррекции... Нагнись...
В дверь уже колотили.
- Сейчас, сейчас, - закричал доктор, берясь за цельнометаллические бедренные протезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16