OCR Busya
«Масахико Симада «Плывущая женщина, тонущий мужчина», серия «В иллюминаторе Япония»»: Иностранка; Москва; 2005
Аннотация
В романе «Плывущая женщина, тонущий мужчина» сумасшедший философ влюбляется в русалку, монашка совершает самоубийство, поэт тоскует по тюремной камере, роскошный лайнер уплывает в страну демонов, русская авантюристка сводит с ума китайского миллионера, заложники проигрывают свободу в рулетку, сны становятся явью. В этом безумном, безумном мире мужчине, чтобы выжить, приходится стать женщиной.
Масахико Симада
Плывущая женщина, тонущий мужчина
1. Перед отплытием
Побег
– Мне надо съездить в Осаку, на очередное сборище. Вернусь через пару дней, не волнуйся.
Это все, что старший брат Мицуру соизволил сказать матери, позвонив накануне отъезда. Со своей женой Мисудзу он был столь же лаконичен. Прошла неделя. От него ни слуху, ни духу. Вправду ли он в Осаке, и если да, то где именно? Семья с беспокойством ждала его возвращения. Мать ночами не могла уснуть, опасаясь, что в конце концов раздастся звонок из полиции. Младший брат Итару убеждал ее, что Мицуру никогда не сделает ничего противозаконного хотя бы потому, что терпеть не может полицейских, да и вообще, отсутствие новостей – хорошая новость, но мать продолжала глотать снотворное.
– Не сбежал ли он от жены? – говорила она, с трудом раздирая опухшие веки. – У них, кажется, нелады…
– Но ведь и отец частенько пропадал из дома?
– Он не уходил из семьи. А если и загуливал, всегда возвращался с повинной, недотепа.
– Сомневаюсь, что у брата хватит смелости гулять на стороне.
– При чем здесь смелость!
– Тогда что?
– Причина в ней, в Мисудзу. Меня от волнения измучила бессонница, а этой, послушаешь ее, хоть бы хны!
Смешно, что мать озабочена ветреностью сына, но Итару не мог не признать, что в ее словах есть доля истины. Не получая никаких известий, мать, не выдержав, позвонила Мисудзу и напрямую спросила, не произошло ли чего между ними. Невестка холодно ответила:
– Не берите в голову. Это уже не в первый раз.
Она сохраняла абсолютную невозмутимость, как будто долгое отсутствие мужа – привычный ежемесячный ритуал. Мать была уязвлена ее ледяным тоном и сдержанно тихим голосом. Она уловила в нем просьбу не совать нос в чужие дела.
– Ты, Итару, парень лихой. Все тебе нипочем, как с гуся вода. С детских лет у тебя была хватка. Хотя тебе бы не повредило, если б в школе ты брал пример с Мицуру… И когда только ты успел так измениться! Где это видано, чтоб братья были такие разные!..
Ну вот, началось, подумал Итару. Ни одного домашнего обеда не обходилось без матушкиных причитаний. Но более всего ее удручала психическая неуравновешенность старшего брата.
– Первенцу родители обычно во всем потворствуют, в результате он вырастает баловнем. Привыкает, что молено ни о чем не беспокоиться – обо всем позаботятся окружающие. С тобой было по-другому. Ты рос самостоятельным и не нуждался в опеке. Поэтому, что б ты там ни делал, я за тебя спокойна. А Мицуру… С ним просто беда!
Втайне мать мечтала, что со временем Итару устроится на работу под началом брата. Но старший – хоть и выучился на философа и получил место в университете – человек неуступчивый и неуживчивый. А младший – разгильдяй, увлекается альпинизмом и вот уже семь лет протирает штаны на филологическом факультете. У них нет общих интересов, все врозь – и характер, и привычки, и специальность. Единственное, что их связывает, это кровные узы. Но кровные узы между братьями не столь крепки и надежны, как у детей и родителей. Это нет-нет да и проскальзывало в словах матери. В семье, где нет отца, старший сын обязан держать бразды. Старший сын – «символ» семьи, а младший – всего лишь министр внешних сношений. Распределив обязанности между братьями, мать пыталась хоть как-то поддерживать дом, оставшийся без отца.
Итару же считал, что лучше всего их семью символизирует то, что за стол они садятся вдвоем – он и мать. Старший брат был не способен выполнять обязанности главы рода Ямана, да и не хотел. Он и на Мисудзу женился, чтобы убежать из дома, в котором все еще витал дух отца. Сколько раз Итару твердил об этом матери, но она его не слушала, полагая, что он намеренно уводит разговор в сторону. У нее на сей счет было собственное мнение.
– Думала, Мицуру женится и станет поспокойнее, а вышло наоборот, совсем свихнулся. Случись у него нервный срыв, Мисудзу и бровью не поведет. С ним надо бы поласковей, а она своим равнодушием только его отталкивает. Мисудзу, конечно, девушка разумная, но какая-то холодная, вот что плохо. И сейчас будет назло сидеть сложа руки и ждать, пока Мицуру, обжегшись, не вернется. Но все-таки лучше, чтоб не дошло до развода…
Мать души не чаяла в своем старшем сыне и вину за все его выходки норовила переложить на невестку. Ведь она была из тех немногих уже женщин, кто убежден, что весь мир вертится вокруг мужа. Умом понимала, что целиком отдавать себя семье – это из прежних времен, но продолжала свято верить в преемственность поколений. Упрямо пыталась сохранить дом в том виде, каким он был при отце, со всеми его памятными вещами и запахами, сберечь дух той поры, когда дети были маленькими.
– Итару, ты все равно небось бездельничаешь, съездил бы завтра утром к Мисудзу, разузнал, что она там себе думает.
– Каким образом? И хорошо ли совать нос в их семейные дела? У них уже давно своя жизнь.
– Он же твой брат!
– Жена брата – нам чужая.
– Чужая не чужая, но они как-никак супруги. Она не может не знать, в каком состоянии был Мицуру перед отъездом в Осаку. Мне она не скажет, прикинется, что не в курсе, нарочно, чтоб только досадить.
Мать, конечно, загнула. Пытаясь разобраться в происходящем, она все экстравагантные поступки старшего сына упорно приписывала одному: неладам между супругами.
– Ты у них бываешь и с Мисудзу в хороших отношениях. Глядишь, разговорится. Скажи, что нам нужно кое-что обсудить с Мицуру, поэтому мы с таким нетерпением ждем его возвращения. Тебе она наверняка выложит все, что знает.
Сделав невестку своей главной мишенью, мать одинокими бессонными ночами метала громы и молнии, обвиняя ее во всех возможных грехах. Итару решил съездить к Мисудзу – лишь бы не выслушивать материнские наветы, и тотчас, пока не раздумал, позвонил и спросил, когда может зайти. Она сказала, что будет ждать его завтра, во второй половине дня.
Итару не встречал еще женщин, которые нравились бы ему так, как жена брата. Всего на четыре года его старше, она стала ему ближе, чем брат. Может быть, потому, что единственной женщиной в их семье была мать, Итару испытывал к Мисудзу простодушное влечение и любопытство. Завораживало, как ухитряется она справляться с таким неприкаянным чудаком, каким был его брат, как ей удается сохранять самообладание. Итару знал, что она никогда не откажет ему в совете.
Дом, где жили Мицуру с женой, находился в квартале, раскинувшемся на холме, еще не полностью застроенном, с проплешинами нетронутой земли. На протяжении семи лет бульдозеры вновь и вновь вгрызались в холм, после чего там вырастал очередной дом, так что сейчас на его склонах теснилось сто – сто двадцать опрятных домиков. Поднявшись по крутой, извилистой дороге, оказываешься на краю обрыва, уходящего вниз из-под ног к ложбине. Ложбину со временем превратили в парк, весь день утопающий в тени. Дом супругов, точно горная хижина, лепится к косогору, который спускается к парку. Половина дома, опираясь на металлические сваи, висит в пустоте над обрывом. Именно там расположены спальня и кабинет брата. А коль скоро он постоянно витает в облаках, конструкция дома не лишена символического смысла.
У гостей дом неизменно вызывает смутное чувство тревоги, но хозяева, судя но всему, уже свыклись с жизнью в нем. Мисудзу говорит, что не вправе жаловаться, поскольку дом принадлежит семье Ямана, а брат вообще предпочитает жить на возвышенности. Он любит повторять, что при землетрясении низине грозит так называемый эффект разжижения грунта, к тому же, если из-за общего потепления климата растает сколько-то процентов арктического льда, то треть Токио окажется под водой. Разумеется, сознание того, что обитаешь в Ноевом ковчеге, может с лихвой искупить беспокойство, связанное с жизнью на краю бездны. Вот только про дом этот не скажешь, что он способен плыть по лону вод.
Невестка – худощавая, с широко распахнутыми, как у женщин на гравюрах Утамаро, глазами. Привыкший к ее всегда бледному, не знающему румянца лицу, нередко с синяками под глазами, Итару, взглянув с порога на Мисудзу, сразу заметил, что она нисколько не осунулась и вообще отнюдь не выглядит страдающей. Алая помада слегка оттеняла губы, но кожа на лице оставалась не тронутой косметикой, и это как бы подчеркивало готовность к открытому разговору. Волосы, очевидно только что вымытые с шампунем, блестели и благоухали целебными травами.
– Извини, сестрица. У брата, судя по всему, опять припадок.
«Припадок» – домашнее словцо, бывшее в ходу у всех троих – у Итару, невестки и матери. Когда Мицуру совершал очередную безумную выходку или начинал нести какую-нибудь ахинею, говорили, что у него «припадок». Все трое, хоть и далеки от медицины, пришли к молчаливому согласию, что Мицуру болен.
– На этот раз припадок несколько затянулся. – Мисудзу улыбнулась одним левым уголком пунцовых губ. – Ваша матушка небось опять ругает меня на чем свет стоит.
Она следила за выражением лица Итару. Точно ждала, что он бросит ей спасательный круг… Но без всякого кокетства.
– Мама возмущена. Говорит, в ее планы не входило рожать такого безответственного сына.
Вначале шутка. Затем светская беседа. Под конец разговор по существу. Итару в общем продумал «меню».
– Ну же, проходи. Мне надо тебе кое-что показать. – Никак не отреагировав на его шутку, Мисудзу повела Итару в гостиную.
Глядя ей вслед, Итару заметил, что она без чулок, и невольно залюбовался белизной ее голых икр.
Он впервые входил в этот дом в отсутствие брата. Ему показалось, что в гостиной как-то повеселело и даже воздух стал прозрачнее. Оказавшись наедине с Мисудзу, Итару вдыхал этот воздух так, точно подъедал с чужой тарелки. Он вдруг услышал, что сопит, начал отсчитывать время до следующего вздоха и чуть не задохнулся…
– Пожалуйста, не стесняйся.
Итару подумал, что чувствовал бы себя более непринужденно, если б сразу признался, с чем пришел. Мисудзу, как обычно, выглядела совершенно спокойной.
– Без Мицуру как-то не по себе, – сказала она.
– Разве не легче, когда ничто на тебя не давит?
– Вовсе нет. Хожу по магазинам, чтобы отвлечься, на выставки, но все равно приходится возвращаться домой прежде, чем стемнеет. Уж лучше поехать куда-нибудь. Может, составишь мне компанию?
Итару от неожиданности поперхнулся и, хотя никто не мог их подслушать, спросил шепотом:
– Куда ты хочешь поехать, сестрица?
Мисудзу ничего не ответила, беззвучно засмеялась и принесла пиво из холодильника.
– Еще рано, но, может, выпьем?
Непохоже было, что она шутит; Итару потупился и, затаив дыхание, ждал, когда она разольет пиво. Между прочим, ни брат, ни Мисудзу почти не брали в рот спиртного. Пить пиво задолго до наступления вечера – с каких это пор? Было еще только начало четвертого часа, но оттого, что небо затянули серые облака, казалось, что уже наступили сумерки.
Выпили, не чокаясь. Мисудзу не умела пить. Она заглатывала пиво, словно по принуждению.
– Вчера я уже говорил тебе… – начал Итару, растягивая слова. – Я подумал, может, ты догадываешься, почему брат ушел из дома?
Точно ухватившись за его вопрос, Мисудзу выпалила:
– Поедешь со мной искать его?
– Ну если ты хочешь, – пробормотал он неуверенно.
В глазах Мисудзу мелькнуло что-то вроде мольбы, но тотчас взгляд сделался суровым и сосредоточенным, как будто она пыталась проникнуть в его сокровенные мысли. И тут же, сощурившись, рассмеялась.
– Ты ведь хотела бы, чтобы мой брат к тебе вернулся? – спросил Итару.
– Ну разумеется, – ответила Мисудзу. – Но не исключено, что Мицуру собрался за границу. Во всяком случае, он, кажется, прихватил с собой паспорт. Куда его понесло? Когда я чувствую себя брошенной, меня тоже, как и его, начинают одолевать всякие дурные мысли.
– Ты о чем?
– Ну, не знаю… Самоубийство, бегство… – прошептала она задумчиво.
– Что ты вздумала! Сестрица, так нельзя! Слишком рано судить о том, что у брата на уме.
– Боюсь, уже поздно.
Мисудзу многозначительно улыбнулась.
– Да нет же! – воскликнул Итару, но тотчас замялся и покраснел.
Он не раз был невольным свидетелем того, как мать умоляет брата: «Только не доводи до развода!», не иначе как Итару от нее заразился и теперь сам бесцеремонно вторгается в чужую жизнь… Чтобы круто сменить тему разговора, он спросил:
– Ты еще вчера по телефону сказала, что хочешь мне что-то показать. Что это?
На лицо Мисудзу набежала туча.
Таинственная дикарка
Мисудзу тяжело вздохнула, видимо на что-то решившись. Резко поднялась и направилась в спальню брата. Было слышно, как она методично выдвигает и задвигает ящики; внезапно все стихло, и вновь отчетливо донеслось ее дыхание, прозвучавшее точно игривое глиссандо, обольщающее его, Итару! Как завороженный, он открыл пошире дверь и заглянул внутрь.
Невестка задумчиво стояла перед письменным столом брата. На столе почему-то валялись ношеные черные колготки в сеточку. Рядом – толстая книга на русском языке. В книгу, открытую ровно посередине, была вложена фотокарточка. Взгляд Мисудзу рассеянно пробегал по обступающей фотокарточку кириллице.
– Сестра!
Точно не замечая его, Мисудзу продолжала стоять неподвижно. Он снова окликнул ее. Плечи вздрогнули, Мисудзу подняла понурую голову и скосила на него глаза.
– Подойди, взгляни.
Итару послушно протянул из-за ее спины руку и придвинул поближе вложенную между страниц фотографию. Вначале он подумал, что это обычный женский снимок. Но тотчас заметил нечто удивительное. Глаза у женщины были русалочьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37