«Походная накидка с хризантемой достойна благоговения! Показывать пьесу о таком человеке, как Мэйскэ, – позор!» Их возмущенные выкрики, надо полагать, свидетельствовали о крайнем почтении к гербу-хризантеме и к абсолютной императорской власти – у полицейских в общем-то не было никаких оснований пресекать подобные действия. Однако, когда полицейские стали спрашивать у кричавших людей, не их ли дети участвовали в представлении, те начинали юлить: мол, ребята были наряжены и не поймешь, чьи они. А когда полицейские стали проявлять настойчивость, жители деревни поворачивались и уходили, горланя: «Военная накидка с хризантемой достойна благоговения! Показывать пьесу о таком человеке, как Мэйскэ, – позор!» Но все равно у них и в мыслях не было, воспользовавшись этим предлогом, уничтожить имеющееся в каждом доме изображение Мэйскэ-сана – напротив, в ту ночь великого гнева повсюду вспыхнули лампадки перед Духом тьмы.
– В таком случае можно предположить, что это была демонстрация, призванная на волне всеобщего возмущения стимулировать силы тьмы, которые представлял Мэйскэ-сан. Благодаря спектаклю, разыгранному детьми, всколыхнулось и выплеснулось наружу то, что люди до сих пор таили в себе. Вам не известно, что представлял собой сбежавший учитель? Не знаю, сознательно или бессознательно, но он, мне кажется, уловил провоцирующую роль театрального искусства.
В день нашего первого разговора, безропотно следуя за режиссером, который прекрасно ориентировался в здешних закоулках: «Лучше всего выйти на улицу с той стороны, где закусочная», я снова оказался в репетиционном зале. Актеры ждали нашего возвращения. На этот раз они, ловко балансируя, стояли на стульях вниз головой, задрав ноги и разведя их в стороны, – своими позами они демонстрировали нечто прямо противоположное тому, что изобразили при первом моем появлении. Почему бы мне, сестренка, не поладить с ними?
Так я установил контакт с маленькой театральной труппой, руководимой двадцатилетним режиссером.
2
Второй наш разговор, сестренка, состоялся во время тренировки, проходившей прямо на улице. Режиссер, который считал главным для овладения театральным искусством физические упражнения, что мне стало ясно с первого дня нашего знакомства, взялся тренировать человека, призванного описать мифы и предания деревни-государства-микрокосма. А за это я должен был давать ему советы относительно пьесы, над которой он работал. В общем, натянув на себя тренировочный костюм и надев спортивные туфли, одолженные у режиссера, я последовал за ним – ничего иного мне не оставалось. С холмов, подступающих к равнине Мусаси, мы спускались к каналу, начинавшемуся от реки Тамагава. Пробираясь между густыми зарослями высокой травы, еще ярко-зеленой и нежной, между островками кустов, юноша, точно юркий танк, шел впереди, упруго ступая. Тяжело дыша и без конца спотыкаясь, я следовал за ним в туфлях на толстой резиновой подошве, в которых чувствовал себя крайне неуютно. Подойдя к каналу, он так же ловко, рассчитанным движением протиснул свое тренированное тело между металлическими прутьями, ограждавшими автомобильную стоянку от прогулочной дорожки на берегу. Замедлив шаг, юноша дал мне возможность догнать его, и мы пошли с ним рядом вдоль канала. Он все время посматривал чуть вправо и вверх. Я тоже не мог не повернуть голову в ту сторону – в его действиях было явное приглашение поступить так же. На холме, сверкая яркой зеленой листвой, виднелся ухоженный лес, кое-где высоко в небо взмывали над ним огромные стволы сосен и дзелькв.
– В вашем детстве, наверно, еще росли деревья-великаны из тех, которые сажал Разрушитель, – сказал юноша ровным голосом, ничуть не задохнувшись. – И плантация лекарственных растений еще существовала…
– Когда я учился в начальной школе, мы с сестрой и товарищами ходили на плантацию – там еще что-то росло. Иногда находили кое-какие травы, правда совершенно одичавшие. Кстати, есть и легенда о периоде созидания, в которой говорится, что в верховьях горной речки Разрушитель распахал участок, заложил плантацию и систематически со знанием дела ухаживал за ней, обеспечивая жителей долины и горного поселка лекарствами.
– А я слышал, будто Мэйскэ Камэи уничтожил эту плантацию.
– Нет, это не так. Плантацию уничтожили люди, которых подстрекали власти княжества. И произошло это во время репрессий после восстания Мэйскэ Камэи – это абсолютно точно. Когда восстание было подавлено, пришлые люди из княжества уничтожили плантацию под тем предлогом, что отвары ядовитых трав с нашей плантации сливают в реку, а этой водой пользуются жители призамкового города. Взвесив все, я пришел к неожиданному выводу: может быть, именно Мэйскэ Камэи был тем человеком, который привел в порядок давно уже запущенную плантацию лекарственных растений. В своих тюремных записках он оставил подробную классификацию трав, еще росших на плантации, заложенной Разрушителем. Вы, я думаю, видели бумаги Мэйскэ, в которых были и эти заметки?
– Во время войны то ли дед, то ли отец, стыдясь своего предка, по-своему распорядились его бумагами. Поэтому в нашем доме ничего не осталось. Плантацию лекарственных растений я и мои товарищи тоже знаем лишь понаслышке, мы туда ни разу не ходили. А деревья-великаны, особенно сосны, еще до того, как я пошел в школу, были поражены жуками-короедами и все засохли. Возможно, гибель этих сосен-великанов явилась предвестником гибели нашего края.
– И эти великаны были срублены как отжившие свой век?
– Из города, который находится в устье реки, прибыл отряд лесорубов, они приехали на огромном военном грузовике. Я не знал оккупации, но лесорубы ворвались к нам именно как оккупанты и растоптали мое детское сердце. Мы с ребятами тогда подумали: хорошо бы взрослым создать партизанский отряд и оказать сопротивление лесорубам, чтобы защитить сосны. А тут в результате несчастного случая двое лесорубов погибли, и, хотя все знали, что валили они деревья-великаны в очень опасном месте, что произошел несчастный случай, – все равно поползли слухи, будто их убили в горах местные люди. То ли в отместку за эту болтовню, то ли поверив распространявшимся слухам и желая отплатить за гибель товарищей, но лесорубы, закончив намеченную работу, не ограничились соснами, пораженными жуками-короедами, а стали валить подряд все деревья-великаны, посаженные еще Разрушителем. Может возникнуть вопрос: почему же им позволили рубить совершенно здоровые деревья? Мне кажется, к тому времени у жителей долины и горного поселка уже не оставалось сил и энергии, чтобы предусмотреть такой вариант, не говоря уж о том, чтобы воспрепятствовать действиям лесорубов.
«Паршивые чужаки срубили деревья-великаны, посаженные еще Разрушителем!» – думал я, и сердце у меня леденело. Я, сестренка, конечно, знал об этом событии, происшедшем совсем недавно, но, слушая рассказ юноши, будто своими глазами увидел, как падают на землю деревья-великаны, вздымая облака пыли – точно своей кровью залили весь наш край…
– Когда раньше мне без конца твердили, что я один из последних детей в нашем крае, я пропускал эти слова мимо ушей, полагая, что, может быть, это и не так. Да и всякий раз меня коробило оттого, что моя мать – последняя, родившая ребенка в нашей деревне, и я решительно отвергал подобные утверждения, считая их заведомой ложью. Так во всем мире говорят, мол, отныне у нас дети перестанут рождаться, – горячо спорил я с отцом. А мать, будто в глубине души стыдилась самое себя, выходя за порог дома, не поднимала глаз, ни с кем не останавливалась поговорить и старалась как можно скорее вернуться назад. До поры до времени я, правда, не отдавал себе полностью отчета в том, что являюсь одним из последних детей в нашем крае. Однако после того, как были вырублены деревья-великаны, я забеспокоился: если повергнута такая мощь, то мне не остается ничего другого, как поверить, что я один из последних сыновей нашего края. Ужасное, постыдное чувство – не иначе и мать испытывала то же, выходя на улицу. Я почти лишился сна, а когда удавалось заснуть, мне снилось, что я последний ребенок на Земле.
– Зато теперь вы превратились в человека жизнерадостного, полноценного. Чтобы стать таким, вам пришлось, наверное, многое преодолеть в себе. Действительно, как это, должно быть, ужасно сознавать, что ты последний ребенок общины, в которой живешь.
Режиссер повернул ко мне голову рассчитанным, отрепетированным движением и посмотрел на меня как на недоумка. Я, задыхаясь, едва поспевал за ним. Видимо, его задело то, в какой форме я выразил свое сочувствие. Но все же ему хотелось, сестренка, спросить меня еще о чем-то.
– Вы знаете точно, как долго длился Век свободы, последовавший за периодом созидания? Мне хотелось узнать об этом, и я многих расспрашивал, но никто из стариков не сказал ничего определенного. Одни говорят, что Век свободы длился тысячу лет, другие – что это вообще нечто полумифическое и реальным временем его не измерить. От некоторых я даже слышал, что он тянулся примерно двести лет, до Мэйдзи. Хотя и существует версия, что Век свободы не более чем миф, все равно деревья-великаны, поваленные военизированным отрядом лесорубов в темных спецовках, несомненно, нужно считать отголоском этого Века, не задаваясь вопросом, сажал ли их на самом деле Разрушитель…
Выслушав юношу, я рассказал ему историю Века свободы, начиная с основания деревни-государства-микрокосма и кончая временем, когда наш край снова оказался под властью княжества. Даже если рассказанная мной история и включает в себя элементы мифологии, не следует пренебрегать ими в угоду историческим фактам, поскольку они мифологически достоверны. При этом в полной мере выявились результаты полученного мной от отца-настоятеля воспитания, которое впоследствии я совершенствовал в себе уже собственными силами. Для меня, сестренка, это была попытка сделать, так сказать, черновой набросок труда всей моей жизни, труда человека, призванного описать мифы и предания нашего края. Задыхаясь от быстрой продолжительной ходьбы, я рассказывал подробно и обстоятельно.
При основании деревни-государства-микрокосма созидатели, предводительствуемые Разрушителем, изо всех сил старались скрыть от внешнего мира следы своей деятельности, вследствие чего по источникам, сохранившимся за пределами нашего края, невозможно определить исторические рамки тех событий. Даже если бы такая попытка была предпринята, она фактически оказалась бы бессмысленной с точки зрения понимания хода времени, которое со дня основания отрезанной от внешнего мира деревни-государства-микрокосма стало подчиняться иным законам – законам свободного течения. Созидатели нашего края, ведомые Разрушителем, были изгнаны и, погрузившись на корабль, уплыли из маленького княжества на Сикоку после создания системы бакуфу, если оперировать хронологическими ориентирами внешнего мира. В таком случае ошибочно утверждать, что Век свободы длился тысячу лет. Власти княжества надеялись, что, выйдя в море, созидатели потерпят кораблекрушение, но их надеждам не суждено было сбыться: судно осталось невредимым и, войдя в устье одной из рек, поднялось по ней вверх; когда же течение стало таким быстрым, что на судне его преодолеть уже было невозможно, беглецы разобрали корабль и связали плоты; река сужалась все больше, и тогда плоты были превращены в волокуши, их загрузили всяким скарбом и так добрались до истоков. Бросить останки судна они не могли – ведь оно было как бы символом их восхождения вверх по реке.
Вверх, к истокам, их вела надежда, что там они обретут полную независимость от внешнего мира. Для созидателей, ведомых Разрушителем, путь к истокам реки означал путь к истокам времени. Разрушитель и созидатели, в полнейшем безмолвии ночами поднимавшиеся вверх по реке от позднего средневековья к раннему и наконец к древности, с поразительной стремительностью раскручивали назад движение времени. Когда же они взорвали огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли, преграждавшие путь воде, а начавшийся ливень смыл все, что издавало страшное зловоние, им открылась новая земля обетованная, и они, уже как люди древнего мира, оказались свидетелями великих свершений Природы. В землю, впервые с сотворения ставшую плодородной, они вонзили свои мотыги, засеяли ее, дождались первых всходов – они действительно делали все, что делали люди древнего мира.
В этом качестве они, воплощенная молодость человечества – а ведь каждый из них действительно был молод, – занялись созидательным трудом. Об их молодости говорит хотя бы то, что даже Разрушитель, их вождь, отправился в путь, когда ему не было и двадцати. Существуют две легенды. В одной сказано, что Разрушитель и его соратники, еще в княжестве проявившие себя специалистами в самых разных областях, ко времени изгнания не могли быть такими уж молодыми. Следовательно, поднимаясь вверх по реке к глубокой древности, они одновременно возвращали себе молодость. В другой легенде говорится следующее: несмотря на молодость, Разрушитель и его товарищи достигли больших успехов в науке и технике и все свои силы употребили на подготовку политических реформ, что привело их к столкновению с консерваторами, в котором они потерпели поражение. Тогда эти незаурядные люди, которым было по двадцать, а то и меньше, погрузились на корабль и отправились на поиски земель, открывавших возможность создать такое будущее, каким оно виделось им. Но и та и другая легенды утверждают, что основавшие деревню-государство-микрокосм созидатели, главное место среди которых занимал Разрушитель, в обретенной ими новой земле обетованной жили более ста лет.
Обе легенды повествуют об этом как о чем-то несомненном, утверждая, что созидателям, ведомым Разрушителем, долголетие было совершенно необходимо, чтобы успеть воплотить в жизнь их идею и завершить работу, начатую в период основания нашего края.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69