- Останови! - вдруг сказал Песцов Лубникову.
Лубников натянул вожжи.
- Останови, говорю!
- Тпру! Стой, сатана!
Телега остановилась. Матвей бросил на землю рюкзак и взялся за чемоданы. Стогов вопросительно смотрел на него.
- Буду ждать, - сказал Песцов Лубникову. - Отвезешь Стогова, на обратном пути прихватишь меня.
- Что это значит?
- Останусь здесь.
- Ты это серьезно? - спрашивал, хмурясь, Стогов.
- Да уж не до шуток.
- Я бы тебе не советовал...
- Отныне в ваших советах не нуждаюсь.
- Как знаешь... но учти, на бюро отвечать придется.
- Кстати, меня бюро послало в колхоз...
- Да уж в секретарях тебе не ходить после вчерашнего провала.
- А я пойду в заместители к Волгину. Или хоть рядовым.
Стогов долго и пристально смотрел на Песцова, пытаясь сказать что-то осуждающее, но вдруг неожиданно произнес:
- Пожалуй, это выход... Да! Волгин вышел из игры. За него останешься... Но помни вчерашнее и не зарывайся. Гони! - приказал он Лубникову и уже с отъезжающей телеги крикнул: - Чего надо - звони! И чтоб без этих самых... без выкрутасов!
31
Срезать кукурузу приехали Круглов и Петр Бутусов на самоходном комбайне. Еще издали приметили они, как оторопел Егор Иванович, - вышел на дорогу и стоял как вкопанный.
- Видал, какой суслик... чует, что за его припасами пришли, усмехнулся Круглов.
- Сейчас мы его раскулачим, - сказал Бутусов.
- Частный сектор! - кривил губы Круглов. - Я ему покажу, как плевать на правление.
Егор Иванович, чуя недоброе, преградил путь комбайну на краю поля. Комбайн остановился. Спрыгнул Круглов, вразвалочку подошел к Егору Ивановичу.
- В чем дело? - спросил тот.
- По решению правления колхоза мы приехали косить твою кукурузу, отчетливо выговорил Круглов.
- Оно недействительно, ваше решение.
- Почему?
- Хотя бы потому, что меня на него не пригласили, - ответил Егор Иванович.
- А мы не обязаны перед всякими отчитываться.
- В таком случае и я не обязан тебе подчиняться! Пусть колхозники решают на собрании...
За разговором подошли братья Никитины и стали поодаль.
- Отойдите с поля! - крикнул Круглов. И, обернувшись к Бутусову, сказал: - Бутусов, выполняйте приказ!
Бутусов включил скорость, затрещали ножи хедера, и комбайн стронулся. Егор Иванович стоял - ни с места.
- А ну, куркуль, прочь с дороги! - крикнул Бутусов, наезжая.
- Дави, гад... дави! - сжимая кулаки, сказал Егор Иванович.
Злобно осклабившись, как-то похохатывая, Бутусов медленно стал наезжать на Егора Ивановича.
- Батя! - крикнул Степка и бросился к отцу. - Ты что? Смерти захотел?
- Пусть давит, гад.
- Да что ты? Что ты?!
Вместе с Иваном они схватили отца за руки и отвели почти из-под колес.
- Пустите меня! Пустите, говорю!
Егор Иванович разбросал сынов и схватил увесистый булыжник:
- Убью гадов!
Круглое, увидев булыжник, отпрыгнул в сторону и в момент обогнал комбайн. Егор Иванович бросился было за ним, но его опять схватили сыновья...
- Батя! Да ты что? Перестань... Успокойся.
- Ах, гады! Ах, мироеды! - ругался он, но движения его становились какими-то вялыми, и наконец он затих, понуро опустив плечи.
А комбайн уходил все дальше по полю, и все длиннее становилась оголенная полоса на зеленом поле. И, глядя на эти юные стебли, еще только что шелестевшие на ветру, а теперь недвижно лежавшие на стерне, Егор Иванович тихо плакал, не вытирая слез...
На Бобосово поле Песцов пришел только пополудни. На стерне стоял грузовик; вокруг него орудовали с вилами бабы, навивали кукурузу. Егор Иванович безучастно сидел в стороне, курил. Увидев Песцова, он вроде бы очнулся, но продолжал недвижно с удивлением смотреть на него, как на неведомую диковину.
- Не узнаешь, что ли, Егор Иванович? - сказал Песцов, подходя.
- Матвей Ильич! Неужто вернулся?
- Как видишь.
- У нас остаетесь? Насовсем?
- Остаюсь...
- Матвей Ильич, дорогой! - Егор Иванович вскочил, засуетился. - Да вы садитесь. Вот хоть на камушек. Вернулись? Ну, спасибо! Обрадовали старика... Садитесь вот сюда...
- Да вы не хлопочите. - Песцов присел.
- А меня, видите, как обстригли, - кивнул Егор Иванович на скошенную кукурузу.
- Слыхал... Вижу...
- Грозятся и остальную срезать... И звенья разогнать.
- Это мы еще посмотрим, кто кого разгонит! - раздувая ноздри, сказал Песцов.
- Вот это по-нашему, Матвей Ильич. Правильно! С ними только так и надо, лоб в лоб. - Егор Иванович столкнул кулаки.
- Я слишком много говорил, но мало делал, - ответил Песцов. - А для них слова, что горох. Они прут напролом, как слоны. Нельзя им уступать ни вершка.
- Ведь что делается, что делается! Одни с прутиком ходят, контролируют тебя да распоряжаются... Другие, вроде Петьки Бутусова, не работают, а вперегонки играют. Ведь он не пашет, а словно на пожар чешет. И на меня же злится, что я из этой игры в перегонялки вышел.
- Ничего, Егор Иванович, скоро мы с этой игрой покончим. - Песцов встал и после некоторой заминки спросил: - А вы, случаем, не знаете, где агроном?
- Надя? На дальние отгоны поехала.
- Я, пожалуй, пойду, Егор Иванович, - заторопился Песцов. - Вы уж извините, что ненадолго. В следующий раз поговорим.
- Конечно! - с радостью подхватил Егор Иванович. - А то что ж? Разговор, он и есть разговор. А дела прежде всего.
Километров десять отмахал Песцов, не передохнув, - пришел на отгоны уже в сумерках. Доярки отправились в стадо, и на станах не было ни души. "В стане ей нечего делать, - подумал Песцов. - Может быть, возле речки где-нибудь бродит. Поискать надо..."
Надя решила заночевать у доярок на дальних отгонах. Более всего она боялась остаться теперь на ночь одна, да еще в своей пустой избе с этими голыми холодными стенами.
Пока девчата доили коров, она долго, до устали гоняла на велосипеде по вечереющим лугам. Потом отыскала то укромное озерцо, где Песцов сорвал для нее нелюмбию, села у самого берега в высокую траву да так и затихла, опершись подбородком на колени.
И, словно с ней за компанию, притихли камыши, и листья, и вода. Ничто не шелохнется, нигде не шумаркнет... Будто все живое повымерло, застыло. И когда на дальнем берегу от темного кустарника поплыли, потянулись над травой белесые жидкие пряди тумана, она зябко повела плечами и еще плотнее обхватила колени. Она упорно смотрела в воду, с каким-то мрачным отчаянием, словно все теперь зависело от этого озера: появится он оттуда или нет? И он появился: сначала выплыла откуда-то из-под берега его косматая голова, потом плечи, руки... Он был в клетчатой рубашке, через плечо перекинул вельветовую куртку. Она не испугалась, не вскрикнула... только зажмурила глаза и обернулась. Он стоял перед ней живой, настоящий и даже улыбался. Она поднялась медленно, не спуская с него глаз, точно боялась, что это видение и оно в любую секунду может исчезнуть. Так же молча обнялись они, крепко прижимаясь друг к другу, и растворились в этой высокой многоцветной траве.
Только на какое-то мгновение почувствовал Песцов ладонями жгучий холодок росы. Потом все погрузилось в густой и жаркий мрак, будто сама земля, напоенная за день горячим солнцем, раздалась перед ними, приняла их в себя и обдала этим восхитительным зноем...
На рассвете стало холодно. Песцов сбегал к ближнему стогу, надергал сена и расстелил его под низкорослыми дубками.
- Нет, милый! Я хочу смотреть на небо. Постели вот здесь, на бугре.
- А ты знаешь, как я впервые увидел небо?
- Нет, ты смотри на меня. Вот так! А теперь рассказывай.
Ее глаза были совсем близко, и ему показалось, что в самых уголках дрожат золотые искорки.
- Светлячки, - сказал он, целуя ее в глаза.
- Как ты увидел небо?
- Взглянул однажды на окно, оно горит. Заглянул в окно - ворота горят! И наверху все в огне. "Какой пожар!" - говорю. "Глупыш ты. Это закат. Небо". - "А что такое небо?" - "Ничего, пустота".
- Люди привыкли к небу и не замечают его.
- Умница моя... Тебе не холодно?
- Мне очень удобно. Я и не знала, что земля такая удобная постель.
- Умница моя!
- Еще что?
- Красавица!
- Не говори так, милый. Я конопатая, нескладная... Меня жердиной прозвали за мои ноги.
- У тебя прекрасные ноги! - Он стал целовать ее колени и выше колен. Кожа была прохладная и гладкая и пахла травой.
И она как-то робко вздрагивала от каждого прикосновения его губ, а он снова почувствовал, как жарко ударило в голову...
Он долго лежал рядом, обняв ее, тесно прижавшись, чувствуя ее сильное, упругое бедро. Его одолевала усталость, теплыми волнами накатывал сон. Но он крепился, сам не зная для чего. И все-таки задремал. Очнулся он на рассвете. Надя спала, все так же запрокинув лицо в небо, дышала ровно и тихо. Он накрыл ее курткой, привстал на локте.
Солнце еще не взошло, но восточный край неба уже заиграл пронзительно-светлой желтизной. Трава была седой, как в изморози. А озера совсем не было, вместо него лежала белая слоистая плитка тумана.
И рубашка, и брюки на нем были влажными. Песцов зябко передернулся, но вставать не стал, боялся разбудить Надю.
Закинув руки за голову, он прислушивался к тому, как доярки на станах погромыхивали ведрами, как призывно и жалобно мычали коровы. И где-то далеко-далеко высокими, короткими и сиплыми, словно сдавленными, звуками отзывался бугай: "Мм-ы-ы! Мм-ы-ы!" Потом хлестко и сухо ударил пастуший кнут, как будто сломали где-то рядом хворостину. И зычный, такой же сиплый как у бугая, прокуренный голос деда Якуши как-то округло-угрожающе застонал:
- О-о! О! Куда прешь? О!
И снова удар кнута и злобный собачий лай.
Потом поднялось багряное солнце. Песцов смотрел на него, не утомляясь, как тогда, на охоте. И ему стало казаться, что солнце как бы подпрыгивает от радости.
1963

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25