Даже обязанности по хозяйству были давным-давно распределены между ними и вошли в привычку. И даже ругань в привычку вошла. Каждое утро Марфа щепала лучину и ворчала на то, что полено кривое, но тем не менее Игнат приносил снова все такие же суковатые и мозглявые поленья. "Нетто это полено? Камень! Его долотом не возьмешь. Этим бы поленом да хозяину по башке, - ругалась Марфа, впрочем довольно мирно. - Тоже хозяин!.." А этот хозяин сидел поблизости прямо на полу, тяпал табак и жаловался кому-то, глядя в угол: "А у меня, брат, опять под ложечкой свербит... Ну словно веретено проглотил..." И после таких жалоб по привычке выпивал кружку вечерошнего молока.
"Ну что за народ?.. - вопрошал Песцов. - Ко всему привыкает, со всем сживается... Да выбери ты полено поровнее, много ли надо для лучин? Сходи, съезди, наконец, к доктору, узнай, что у тебя там за веретено сидит, и поставь на этом точку. Не тут-то было! Ему и "жисть не в жисть" без этих жалоб на веретено да на почку..."
Вечерами он подолгу не мог заснуть. Лежа на высокой перине, все думал о том, с чего же начинать, когда изберут председателем.
И вспоминалась ему в такие минуты Надя, едущая сквозь овсы на велосипеде с круглым зеркалом на руле. И уже не то наяву, не то во сне он видел, как клубились ее льняные волосы, как растягивались в улыбке ее потрескавшиеся от ветра губы... И он тянулся к ней, чтобы обнять, поцеловать ее, но перед ним вырастало до огромных размеров круглое зеркало и глупая рожа улыбалась ему оттуда.
"Уберите этот любовный подарок!" - кричал он. "Ну нет, - отвечала эта морда голосом Волгина. - А что скажет Сенька-шофер?"
19
Надя стала выходить на работу в белой шелковой кофточке, в серой юбке и в светлых спортивных туфлях. И шаровары и синие резиновые тапочки бросила в сенях. В сумерках она появлялась в правлении и, разговаривая с Песцовым, старалась пересидеть всех посетителей.
Как-то они рассматривали посевные карты, изучали план полей.
- Рожь опять нас подвела, гектаров двести вымерзло, - поясняла Надя. А всходы яровых хотя и неважные были, но, я так думаю, их еще можно вытянуть. Надо что-то делать. Но не раскачаешь, не поднимешь никого.
- Мне одно только ясно: низкие урожаи не причина, а следствие, - сказал Песцов. - Дело не в земле и даже не в удобрениях, а в равнодушии колхозников. Это просто бедствие, эпидемия!..
- Ну зачем же так? Равнодушие не антонов огонь... И вообще не болезнь. Это вроде засухи. Она от ветра зависит. Как зарядит один и тот же ветер дует и дует все в том же направлении. А оттуда только сушь да пыль. Ни капли дождя! Менять направление надо.
- Ну, я допускаю, что от этого урожаи страдают. Да ведь суть не только в урожае. А как быть с этим разбродом, с пьянством, с этой унылой серостью?
- Все идет от земли... Пока там нет порядка, не будет его и среди людей на селе.
- Может быть, оно и верно, да не утешительно, особенно для тех, кто здесь живет. Сколько вы прожили тут?
- Почти три года.
- Не сладко, поди?
- Всякое бывает.
- Глухомань.
- Вы еще не знаете, что это такое.
- У меня все впереди.
- Иногда мне кажется, будто мы выпали из какого-то состава. Вагоны в тупике...
- Вы просто устали.
Надя чуть заметно улыбнулась:
- Мне порой хочется почувствовать себя как-то по-новому. Словно переодеться во все другое, непривычное.
Она перехватила взгляд Песцова, скользнувший по ее белой кофточке, и неожиданно произнесла, глядя на свои загрубелые, красновато-бурые руки:
- Но вот эти перчатки не снимешь и не заменишь.
Наступила неловкая пауза; через минуту, глядя куда-то в темный угол, Матвей тихо сказал:
- Я вас понимаю... Одиночество - штука трудная.
"Да, несладко ей живется здесь. Бьется как рыба об лед - и все одна. Поддержать порой и то некому, - думал Песцов. - Окончить институт, нажить ум, вкус приобрести... И бух! Как в заточение. В монастырь! Поля полями, дело делом. Но ведь у нее еще и глазищи вон какие. И губы не только ложку хотят целовать. Но куда пойдешь? В школе одни учительницы. В медпункте сестры да фельдшерицы. Опять бабы..."
Встречая Надю, Волгин и Семаков неизменно подшучивали насчет Сеньки-жениха. Надя отвечала раздраженно. И Матвей догадывался, что между ними существуют размолвки совсем иного характера.
Однажды днем Песцов застал ее в правлении спорящей с Семаковым. Тот, моложавый, краснощекий, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, размахивал перед ее лицом руками и говорил возбужденно:
- Нечего его агитировать. Он просто саботажник. Мы с ним по-другому поговорим.
- Как это вы быстро решаете!
- Что значит - вы? Мы - это правление.
- Чего это вы расшумелись? На дворе слышно, - сказал Песцов, входя.
- Ну ладно! Я пошла. - Надя перекинула через плечо парусиновую планшетку и направилась к двери.
- Куда?
- Агитировать одного комбайнера. Не хочет на комбайне работать. - Надя усмехнулась. - Не выполняет решения правления.
- Он просто саботажник. Лодырь, - повторил свое Семаков.
- Да? - Надя искоса взглянула на Семакова. - А я все-таки схожу.
- Погодите, я тоже с вами, - Матвей вышел вслед за Надей из правления.
- Что это за комбайнер? - спросил он ее на улице.
- Лесин по фамилии. Инвалид. Лет двадцать проработал в МТС трактористом-комбайнером, а осенью к нам пришел. Ну и обидели его. Трактора не дали. А теперь он в комбайнеры не идет. А уборочная не за горами.
- Как же это случилось?
- А так же, как все здесь случается, - с горечью ответила Надя.
Изба Лесина стояла с краю, на том порядке, с которого начиналось село. Изба большая, но уже заметно осевшая наперед. Она смотрела окнами в землю так, словно глубоко задумалась о цели своего существования. В левом углу почти пол-избы занимала огромная глинобитная печь, такая же старая, как сама изба. Печь тоже осела, только задней частью, и теперь похожа была на бегемота, разинувшего черную пасть. Под печью стоял высокий сруб из пожелтевшей, словно бронзовой, лиственницы - подпечник. Песцов еще не видел такой диковинной печи и с любопытством разглядывал ее.
За длинным непокрытым столом на широких скамьях сидела вся многочисленная семья Лесиных. Вместе с хозяином курила толстые цигарки сама Лесичиха - пожилая женщина с худым смуглым лицом. У молодой хозяйки на руках двое детей, за столом сидело еще трое ребятишек в коротких замызганных рубашонках; они раскрашивали нарисованные домики и деревья в невообразимые цвета.
- Здравствуйте, хозяева!
- Здравствуйте! Гостями будете.
Хозяин встал со скамьи и, сильно припадая на правую ногу, подал Песцову и Наде по табуретке. Сели. К Песцову подошла худая дымчатая кошка; она вопросительно смотрела на него и вместо мяуканья издавала какие-то скрипучие отрывистые звуки.
- Странная у вас кошка, - сказал Песцов. - Не мяучит, а крякает.
- Ей в субботу сто лет. Небось закрякаешь, - отозвалась старуха.
- А печке? Тоже небось под сотню?
- Без малого семьдесят. Она избе ровесница. Да что избе? Селу! Лесичиха тихо посмеивалась, обнажая щербатые зубы. - Когда ее сбили, то потолка еще не было. Четверть водки на ней роспили. Вот и стоит.
На лице хозяина тоже появилась какая-то тихая, застенчивая улыбка.
- Не передумали насчет комбайна? - спросила Надя.
- Нельзя мне сейчас браться. А ну-ка погоды не будет в уборочную? Чего я на нем заработаю? А у меня вон ртов-то сколько.
- Так ведь не вы же один сядете на комбайн, - сказал Песцов.
- Оно конечно. Только у других комбайнеров тракторы есть. А мой отобрали. Я бы теперь сколько трудодней на нем заработал! Мне бы и простой не страшен был.
- Как же это у вас отобрали трактор? - спросил Песцов.
- Я ремонтировал комбайн в РТС. Но комиссия с приемкой комбайна запоздала. А тут посевная началась. Приезжаю в колхоз, а мой трактор "Беларусь" уже другому отдали - Петру Бутусову.
- Это брат Ивана? - спросил Песцов Надю.
- Да.
- И вместо "Беларуси" дают мне старый "ДТ-34", - продолжал Лесин. - А мне на "ДТ" работать нельзя: у него тормозные муфты под правую ногу... А у меня, видите, - нога-то правая не годится. Чего ж вы мне, говорю, даете? А не хочешь этого, отвечают, ничего не получишь. Так я и остался без трактора.
- Но вы должны были требовать, настаивать, - сказал Песцов.
- Он у нас не говорок, - махнула рукой Лесичиха, добродушно посмеиваясь. - Где уж ему!
- Не мне тягаться с Бутусовыми, - сказал Лесин.
- А если вам предложат гарантийный минимум в случае непогоды, согласны? - спросила Надя.
Лесин медленно улыбнулся.
- Да кто ж со мной так разговаривает? Мне твердят: садись на комбайн, не то плохо будет. Срывать, мол, уборочную решил!.. Под суд отдадим. Чудаки!..
- Садитесь на комбайн. И трактор вам возвратим, - сказал Песцов.
- Где уж там! У Бутусова не отберешь...
Лишь только вышли за порог лесинской избы, как Матвей заговорил возмущенно:
- Что это за Бутусовы? Что за сила у них? То они бездельников покрывают, этих Бочагова и Треухова, то трактор отобрали у инвалида... Почему же вы молчите?
- Формально Бутусовы всегда правы, - сказала Надя. - Начался сев, а трактор простаивает. К тому же новый. Непорядок. Вот и отобрали.
- Вы говорите так, словно оправдываете их.
- Нет, просто я их хорошо знаю.
Уже вечером, возвращаясь домой вместе с Песцовым, она оглянулась назад, словно боясь, что их подслушают, и тихо сказала:
- Они меня все за девчонку принимают, а ведь мне двадцать шесть лет... - И, немного помедлив, вздохнув, добавила: - Трудно, когда тебя в расчет не берут... Не та, мол, сила.
- Вы по желанию сюда или назначение получили?
- Родина моя здесь... Родители намаялись - в город сбежали. А мне запало в душу деревенское детство... И все сюда тянуло, как в сказку. Метель послушать зимним вечером... при лампе, а еще лучше - совсем погасить свет. И сидеть у окошка. А то сходить во льны... Хорошо звенят они в жаркий полдень. Словом, у каждого есть свои глупости.
- А на целину не хотелось? - с улыбкой спросил Песцов.
- Нет. Я знала, куда еду. Предвидела все...
- И это одиночество?..
- Ну?! Знать бы, где упасть...
- А что? Мужа прихватили бы с собой?
- Брак по нужде... - рассмеялась Надя. - На это храбрость нужна.
Они шли по вечерней пустынной улице. В небе истаивало чистое сияние лимонной зари. Некоторые избы тускло светились сквозь лиственные заслоны палисадников освещенными окнами. Стояла тишина, и где-то далеко-далеко, как на краю вселенной, раздавался одинокий собачий брех.
Песцов невесело усмехнулся.
- А я знаю одного чудака, который однажды женился с благими помыслами: хотел воспитать из нее своего двойника... духовного, так сказать.
- И не смог?
- Просто она оказалась сильнее и упрямее. И потом, всегда была уверена в своей правоте.
- Я понимаю. Значит, по уставу жила...
- Вроде бы!
Песцов взял ее впервые под руку и проводил до крыльца.
- Пойдемте завтра утром рожь посмотрим?
Надя согласилась и быстро пошла к двери, стуча каблуками о деревянные ступени.
20
На другой день их отвез Лубников на дрожках верст за пятнадцать, к речке Су, - "в степя", как говорили в Переваловском.
- Вот вам и рожь. Только любоваться нечем, - сказал он и укатил.
Рожь оказалась жидкой, малорослой, с огромными черными плешинами. Надя срывала тоненькие серо-зеленые стебли и, подавая Песцову, говорила:
- Видите, как вытянулась? Это от зимы, морозная худоба.
- По-моему, от озимой ржи надо отказаться.
- Но она в плане. Вы же сами его утверждали... Заставляли... - Надя засмеялась.
- Допустим, я лично не заставлял...
- Ну какая разница - кто именно? От вас писали, что посев озимых - это нечто новое в здешних краях. Все за новым гоняемся, да старое забываем. А вы знаете, как занимались наши предки скотоводством, ну - тысячу лет назад?
- Летом пасли скот, а зимой - в стойле... Вроде бы так, - улыбнулся Песцов.
- А мы все по-новому норовим - и беспривязное содержание и зеленый конвейер... Но, между прочим, у наших предков мясо было, а у нас его мало. Почему? Ведь все эти новшества разумны?!
- Значит, мы плохо стараемся.
- О, нет! Порой мы очень стараемся, да пропадают наши старания... Уходят, как вода в песок. Надо, чтоб они старались, колхозники. Они с землей связаны. Все дело в них. Надо сделать так, чтобы они сами хватали эти новшества. А не навязывать их.
- Послушайте, Надя, а что бы вы сделали, если б вас назначили председателем?
Она внимательно посмотрела на него и сказала с чуть заметной усмешкой:
- Во-первых, сделала бы вас заместителем. Вы человек покладистый.
- Ну что ж, я согласен, - Матвей подал ей руку. - Похвастайтесь, чем богаты.
Надя весело улыбнулась.
- Пойдемте!
Взявшись за руки, они поднялись на пологий откос сопки, густо поросшей лещиной и высокой травой с яркими вкраплинами цветущих огненных саранок и синих касатиков. Отсюда далеко-далеко видны были синеватые холмы, распадки и поблескивающая на солнце серебристая спираль реки. Совсем крошечные лепились где-то внизу, у речного берега, бревенчатые бараки станов, а еще дальше видны были стада.
- Это наши отгонные пастбища, - сказала Надя. - Здесь и работают и живут... Особый мир.
Возле реки, в небольшом укромной озерце, Песцов увидел огромный розовый цветок - он поднимался на высокой ножке, как журавель над водой. А под ним распластались по воде два зеленых плотных листа с чуть загнутыми краями, величиной с добрый поднос каждый. Песцов засучил штаны, снял туфли и пошел в воду. Но вода оказалась глубокой. "Ух ты, черт! Вот так болото..." Песцов погрузился по пояс, вскинув от неожиданности руки кверху. Вылез он мокрый, но счастливый:
- Лотос... наш, дальневосточный.
- У нас его зовут нелюмбией, - сказала Надя.
- Чудесно! - Песцов положил сорванный цветок на громадный лист и подал ей, как на блюде.
Откуда-то из-за прибрежных зарослей тальника и жимолости донесся плеск воды и заразительный девичий хохот. Надя и Песцов вышли к берегу и увидели стайку купающихся доярок.
- Надюша, в воду! Девочки, хватайте ее! - закричали со всех сторон, но, увидев Матвея, на мгновение смолкли, придирчиво разглядывая его.
Наконец одна, маленькая, конопатая девчушка, находившаяся ближе всех к Песцову, разглядев его мокрые брюки, закричала:
- Девочки, а будущий председатель-то ухажеристый!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25