- И храбрый, - заметила другая, - штанов не побоялся замочить.
- Черт знает что, - смущенно пробормотал Песцов, оглядывая свои брюки.
- А вы не обращайте на них внимания, - сказала Надя. - Давайте купаться.
Она непринужденно сняла через голову кофточку, потом расстегнула юбку и не опустила, а как-то вылезла из нее, вышагнула... Вместе с этой кофточкой, с юбкой куда-то исчезла и ее худоба. И вся она стояла ослепительно-белой в черном купальнике; и длинные ноги ее, неожиданно сильные в бедрах, и открытая гладкая спина, и плечи, и шея - все теперь выглядело совершенно иным, волнующим. Песцов опустил глаза и тяжело засопел, развязывая шнурок.
- Что же вы? Скорее! - нетерпеливо покрикивала она, стоя возле самой воды.
Наконец Песцов разделся и в трусах, длиннорукий, поджарый, как волк, побежал за Надей.
В воде на него тотчас налетели со всех сторон девчата с визгом и хохотом и начали обдавать его тучей брызг. Он неуклюже отмахивался, наконец вырвался из кольца и поплыл на глубину, шумно отфыркиваясь.
Купались долго. Потом побывали в стаде, заходили на станы, пили холодное, поднятое со дна реки молоко.
Возвращались поздно. Молоковоз подбросил их под самое село, до протоки. Извилистая тропинка, раздвигая высокие, кустистые заросли пырея и мятлика, привела их к переходу. Через протоку было перекинуто неошкуренное бревно ильма. У невысокого, но крутого берега Матвей с Надей остановились.
- Не боитесь? - спросил он.
- Нет.
- Дайте мне руку! Так будет лучше.
- Нет! - Она отступала от него, смеясь, и быстро побежала по бревну.
Но на середине протоки Надя оступилась, отчаянно закрутила руками и упала в воду. Матвей спрыгнул к ней. Протока была неглубокой, чуть выше колен. Он взял мокрую, испуганную Надю за руки, вывел ее на берег и почему-то продолжал стоять, не выпуская ее рук. Мокрая юбка облепила ее ноги. Лицо ее, чуть запрокинутое, было близко, и синие глаза смотрели на Матвея удивленно. Он притянул ее к себе.
- Ой, что вы! - вдруг Надя словно очнулась. - Пустите меня. Что вы! Надя оттолкнула Матвея и пошла по тропинке торопливо, молча до самого села.
Песцов шел за ней и против воли смотрел на ее ноги, облепленные мокрой юбкой. На краю села Песцова и Надю остановил Бутусов. Он стоял у калитки своего пятистенного дома, обнесенного высоченным забором, щурил зеленоватые глаза, приветливо улыбался. Белый, сетчатый тельник обнажал его волосатую грудь.
- Привет завтрашнему председателю! - Бутусов развел руками, словно хотел обнять Песцова. - Слыхал? Стогов к нам собирается на твои выборы. Уж выберем тебя, никуда не уйдешь теперь.
- А я и не хочу уходить, - ответил Матвей в тон Бутусову. - Мне здесь нравится.
Из сеней вышла Мария Федоровна, жена Бутусова, директор семилетки. Внешне она мало походила на педагога: широкоплечая, дюжая, с крупным обветренным лицом, в какой-то белесой кофте с закатанными по локоть рукавами и в клеенчатом переднике, - она скорее смахивала на повариху.
- Уж нет, так вас не отпустим, - говорила она ласково, нараспев. - В гости не заходите - на дороге словим.
Со двора выбежала тощая легавая сука. Извиваясь всем телом, словно приветствуя Матвея, она подошла к нему и уткнула в колени коричневую, угловатую, точно вырезанную из полена, морду.
Песцову тоже захотелось сказать что-либо приятное хозяевам.
- Хорошая собака у вас, но больно худа.
Бутусов усмехнулся.
- Собака не поросенок, что ж ее кормить.
- Проходите в избу, - пригласила Мария Федоровна. - Что это вы все обходите нас?
- Да нет уж, не стоит, - возразил Песцов. - Мы, знаете, рожь вот осматривали.
- Оно и прогуляться не грешно, - подхватила Мария Федоровна.
- Конечно, дело молодое. - Бутусов внимательно осмотрел Надю, цветок нелюмбии в руках и растворил калитку. - Проходите хоть во двор.
Песцову подали ящик из-под улья. Бутусов сел на чурбак, Мария Федоровна - на маленькую скамеечку. Надя осталась стоять возле калитки и чувствовала себя крайне неловко под косыми многозначительными взглядами хозяев. От смущения она теребила глянцевитые лепестки лотоса.
- Значит, к нам, председателем, - говорила весело Мария Федоровна. Это хорошо, и нам легче будет. Вы свой человек, школьные нужды знаете. А то мне приходится самой дрова заготавливать и рабочих держать.
- Это кого же? Треухова с Бочаговым? - спросил Песцов.
- Да, их. Это опора моя.
Песцов слышал, что директорша школы дружно живет с Торбой, и простодушно спросил об этом.
- Мы все здесь дружим, - уклончиво ответила Мария Федоровна. - Село что семья большая.
- Вот и надо заготовкой дров заниматься всей семьей, - сказал Песцов. Кстати, как вы оплачиваете Треухова с Бочаговым?
- По нарядам.
- А осенью и зимой что они делают?
- Охотятся, рыбу ловят.
- Кто же они? Колхозники или рабочие?
- А шут их знает! Да мало ли таких ходит здесь. Это дело не мое.
Мария Федоровна беспокойно задвигалась на скамейке и неожиданно предложила:
- Может, медку хотите?
- С градусами?
- Самая малость.
- Ну, тогда давайте.
Хозяйка ушла в избу.
- А я, знаете, давно к вам собирался, - признался Песцов Бутусову. Потолковать хотел.
- Это можно, - с готовностью отозвался Бутусов, но в его умных зеленоватых глазах застыла настороженность.
- Как же это вы трактор отобрали у инвалида Лесина?
- Я не отбирал. Так правление решило.
- Почему?
- Потому что трактор простаивал.
- Да-а... Кажется, у вас среднее образование?
- Автодорожный техникум окончил.
- А почему же по специальности не работаете?
- Война помешала. Сразу по окончании техникума на фронт попал. За пять лет войны да службы все позабыл. Теперь хоть снова берись за книжки, да уж старость подходит. Проживу и так.
- А я для вас место подходящее подыскал...
Из избы вышла Мария Федоровна с кринкой в руках.
- Из подполья. Хороший медок! - говорила она, наливая мутновато-желтый медок в алюминиевый ковш. Ковш покрылся снаружи, словно бисером, мелкими капельками - запотел.
- Пейте на здоровье! - подала она ковш Наде.
Та отказалась. Песцов, не отрываясь, выпил терпкий медок.
- Хороша мальвазия, хозяйка! - шутливо воскликнул он и, подмигнув Бутусову, сказал: - Хватит на пасеках отсиживаться. Берите-ка строительство.
- Нет, я не смогу, - мрачно отрезал Бутусов.
- Что вы, какой он работник! - сказала хозяйка. - Он больше лечится...
- А что у вас?
- Желудком маюсь. Катар.
- Беда невелика. Вместе его изгонять будем. Значит, приготовьтесь к собранию. Буду предлагать.
В зеленоватых глазах Бутусова блеснул огонек раздражения. Он покосился на Надю и холодно произнес:
- Ну что ж, приготовлюсь.
Когда они отошли от Бутусова, Матвей спросил:
- Какого черта они стерегли нас? Зазывали... Зачем?
- Не знаю... не нравится мне эта встреча.
Бутусов стоял возле калитки и долгим взглядом провожал Песцова и Надю.
Они шли рядом, плечо в плечо. Их ноги погружались в мягкую глубокую дорожную пыль. Она поднималась золотистыми клубами и повисала в густом и вязком вечернем воздухе. Повсюду на холмах, на берегу протоки, тяжело опустив ветви, застыли настороженные ильмы, словно в ожидании чего-то важного и значительного. И даже вечно беспокойный маньчжурский орех замер в оцепенении, как слепой, растопырив свои чуткие длинные, точно пальцы, листья.
21
- Ну, видела? Она уже к рукам его прибрала, - сказал Бутусов жене, отойдя от калитки. - Это ж не человек, а ехидна. Тихой сапой действует. И удовольствие справляет и к власти добирается.
Бутусов понимал, что с приходом нового председателя налаженная спокойная жизнь, катившаяся, точно хорошо смазанная телега, без стука, без скрипа, могла свернуть на кочки и ухабы. Легко сказать - идти в строители! По утрам людей расставлять на работу. День-деньской топором махать... Спорить до хрипоты в правлении. А заработок? Какой, к черту, у них в колхозе заработок! Нет, эта статья не для него. Он доволен своей судьбой: сидит возле меда. Как-никак - бригадир пчеловодов... И член правления!
Конечно, если председатель окажется толковым, он не станет рубить сплеча свою же опору - членов правления. Но в том-то и беда, что этот Песцов уже теперь сквозь Надькину кофту смотрит. А она давно бы всех порасшвыряла, дай ей только верх. Известно, Батманов выкормыш. Раньше с таким разговор другой был: скрытая контра - и точка! А теперь распустились...
"Надо к Семакову сходить, - решил Бутусов. - Тут первым делом линию выработать... Что ж это выходит? Просчитались мы! Хотели Волгина убрать, а Семакова поставить. Хоть и дурак, да свой... надежный. А вылезает Селина с дружком. Эти не чета Волгину. С ними запоешь не тем голосом. Да, метили мы в галку, а попали в ворону... Впору хоть переигрывать..."
Бутусов верил, что в райкоме выдвинут именно Семакова. Человек он политически подкованный. И прислан был когда-то райкомом, поди, не просто, а с прицелом. Но нашелся козырь повыше.
Да и сам Семаков надеялся наверняка на свой партийный авторитет, на стаж. Уж в чем ином, а в партийной работе Семаков не видел себе равных. До пятьдесят шестого года ходил капитан Семаков в инструкторах политотдела бригады. Мечтал до полковника дослужиться, до начальника политотдела... И вдруг все рухнуло - расформировали бригаду. И пришел капитан запаса Семаков в райком по месту службы, к Стогову: "Трудоустройте!" Куда? Образования нет, ни профессии, ни ремесла... "Возьмите в инструкторы". "Всех не можем". Инструктором взяли Бобрикова, бывшего секретаря партбюро дивизии. А Семакову предложили парторгом в колхоз, да вот завхозом по совместительству. Поехал. Куда ж деваться? Правда, Семаков мечтал еще выбиться в председатели. Волгин долго не протянет, свалится. Он ждал этого дня, надеялся... Но и тут его обошли. Последние недели Семаков ходил глубоко обиженным, и разговор с Бутусовым пришелся как нельзя кстати.
Бутусов застал его на огороде, он мотыжил картошку.
- Отдохни, труженик! Чай, не на бога работаешь.
- Присаживайся. - Семаков бросил мотыгу в густую высокую траву и сел, приваливаясь спиной к плетню.
Закурили.
- Ты замечаешь, как агрономша спарилась с этим кандидатом в председатели? - спросил Бутусов с наигранной веселостью.
- Еще бы! - Семаков жадно затянулся дымом. - Вчера уже водила его к одному обиженному.
- Это к кому же?
- К Лесину. Наверно, всласть наговорились там. Пока молчат...
- Уже проговариваются. Заходили ко мне. Я вот о чем, Петро, - ходят они везде в обнимку. Нынче возвращаются с поля, а у нее спина-то мокрая. Стыдок!
Семаков едко усмехнулся.
- На любовной основе колхоз хотят строить... Ни стыда, ни совести! Что за люди?
- Это твое дело, - сказал Бутусов. - Ты парторг.
- Твое! Все должны смотреть за этим... Это наше, общее дело...
- Да, мы можем остаться на бобах, - Бутусов бросил окурок и вдавил его каблуком в землю. - Понимаешь, Петро, по-моему, такого председателя она может к рукам прибрать... А потом все здесь вверх дном поставит. Председатель нужен не ей, а нам - колхозу.
- С Кругловым поговорить надо. С другими членами правления. Как бы она его в свою земельную авантюру не вовлекла.
- Все может быть...
- Одного я не понимаю, - угрюмо сказал Семаков. - Неужто из нашего огромного села нельзя было кандидата в председатели подобрать?
- Сами-то мы не понимаем, что к чему, - сострадательно улыбнулся Бутусов. - Нам подавай варягов. А они плюют на нас. Блудом занимаются у всех на глазах. Видать, и за людей нас не считают.
- Ладно, я займусь этим.
- А я с народом поговорю. Пока!
Вечером Бутусов зашел к Треуховым и, посмеиваясь, рассказал, что видел Песцова с агрономшей.
- С поля возвращались... В обнимку. А у Надьки спина-то была мокрая.
- Да ну? Что ты говоришь? - подхватила Торба. - Эх ты, не побереглись, сердечные! Вот так приспичило!
И она хохотала, сотрясаясь всем телом.
А на следующий день в магазине Бутусов уже сам слушал, как маленькая конопатая бабенка Чураева, работавшая на ферме телятницей, торопливо рассказывала сельским девчатам гульнувшую с его легкой руки забавную историю про любовь Нади с Песцовым.
- Пусть глаза мои лопнут, если вру! - поминутно восклицала она под прысканье и хохот девчат.
- И спина была у нее мокрая? - торопливо переспрашивали ее.
- И спина, и все как есть отпечаталось, - отвечала Чураева, помаргивая от удовольствия своими круглыми куриными глазками. - И следы на спине от травинок, все зелененькие да в елочку... Глаза лопнут, если вру!..
Надю с того дня стали встречать многозначительными улыбками, то притворными вздохами, то игривыми частушками да песенками. Особенно старались девчата. Но эти намеки были безобидными, произносились они в шутку и с легкой завистью. Однажды возле школьной ограды Надю остановили бабы. Они сидели на скамейке, грызли семечки. Среди них были Фетинья Бочагова и Торба. По красным пятнам на остром птичьем лице фельдшерицы Надя определила: пьяные.
- Что мимо проходишь? Присядь, потолкуем, - пропела Фетинья.
- Некогда, тороплюсь очень.
- Девка скорая, - сказала Торба, - быстро ты отыскала себе полюбовника. Хоть бы место посуше выбирала, а то вся любовь на твоей спине отпечаталась.
- Как вам не стыдно!
- А то рази! Твой грех - наш ответ, - и загоготала.
Слышал эти россказни краем уха и Песцов, да не придал им особого значения. Как-то под вечер, подходя к правлению, он остановился возле палисадника, чтобы прикурить. За оградой на скамейке сидел звеньевой тракторист Михаил Еськов в серой, пропитанной пылью длинной рубахе навыпуск. Его окружило человек пять парней. Еськов увлеченно рассказывал, потряхивая головой; его пропыленные, отдающие солнечной подпалиной волосы дыбились, как прошлогодняя трава.
- И сказала она ему: "Вот что, мальчик, на язык ты крепок. А как на ноги?" А что язык? Язык, скажу тебе, в любовном деле - последняя деталь. Ты силу покажи.
- Ну, а Песцов что? - спрашивали Еськова.
- Мужик не промах... Взял ее на руки...
Тут кто-то заметил Песцова, рассказчика толкнули, и тот закашлялся.
- Дочь у меня родилась... Вот и выходит, что старался я, братцы, даром, - продолжал как ни в чем не бывало Еськов. - Когда я узнал, у меня аж руки опустились;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25