https://wodolei.ru/catalog/accessories/rasprodazha/Grohe/
Некоторые его противники-раввины составили мощную оппозицию Мендельсону, но это лишь укрепляло в глазах христиан его образ искреннего реформатора своего народа. Это для них подтверждалось как критическим мнением Мендельсона о роли евреев в экономике, так и его явным желанием, чтобы евреи выбирали более почетные занятия, чем ростовщичество и торговля вразнос. Имя Мендельсона было неразрывно связано с берлинской Гаскалой, даже тогда, когда это движение пошло в своих уступках навстречу христианскому обществу гораздо дальше, чем это задумывал его основатель. «Берлинцы» особенно склонны были прибегать к имени Мендельсона, когда старались распространить Гаскалу в Восточной Европе. Главным пропагандистом идей Гаскалы был ее ежемесячник «Меасеф», или «Собиратель», который с 1784 г. издавался в Кенигсберге, а позднее в Берлине и в других городах Германии. Следует отметить, что даже это умереннейшее издание практически не находило читателей в Восточной Европе.
Существовало и восточное направление Гаскалы, но оно в важных вопросах расходилось с берлинскими «маскилим», или маскилами, как называли сторонников Гаскалы. За мотивами деятельности «берлинцев» часто можно было проследить экономические соображения, особенно их желание ликвидировать ограничения на свою коммерческую деятельность – следствие религиозных предрассудков. Ради этого они были готовы пойти на многие уступки в сторону ассимиляции. В противоположность «берлинцам», всегда вызывавшим подозрения у традиционалистов, евреи Восточной Европы сохраняли неизменной свою экономическую и культурную среду. Протест против угнетения как внутри, так и вне общины проявился в подъеме хасидизма, направленного против застоя в раввинском иудаизме. Хасидизм, мистическое учение, сражался с раввинской «партией» в Польше и России, разжигая в этих общинах религиозную гражданскую войну. Другая ветвь оппозиции раввинизму – Восточная Гаскала. Ее представители, в отличие от «берлинцев», действовали в контексте традиционной культуры. Если они и выступали против чего-то в жизни еврейства, не жалея язвительного юмора и колкой сатиры, так это против застывшей еврейской учености с присущей ей казуистикой – «пилпул» и беспочвенными препирательствами, а также маниакальной тягой к руководствам на все случаи жизни – «мицвот». Эти реформаторы смотрели на Маймонида, вдохновителя Мендельсона, как на животворящий источник рационализма и практицизма внутри иудаизма. Их критика никогда не выходила за рамки традиционной схемы еврейских ценностей: она целиком опиралась на симпатии к идеалам экономической и культурной реформации.
XIX век был отмечен «войной культур» между «маскилим» и их оппонентами-традиционалистами. В первой половине столетия борьба была неравной, так как Гаскалу в России вряд ли можно было считать настоящим идейным движением. Впоследствии в науке самый ранний период ее существования, когда она не казалась опасной, недооценивался или отбрасывался как некая «протогаскала», умершая преждевременной смертью. Однако пример с дебатами вокруг Четырехлетнего сейма наводит на мысль, что эти «одиночки» были гораздо более многочисленными, чем считалось. Д.Фишман в работе о еврейской общине Шклова утверждает, что идеи Гаскалы значительно легче усваивались в консервативных религиозных кругах, чем признавалось раньше. Поэтому неудивительно, что «берлинцы», как уничижительно прозвали сторонников Гаскалы их противники, обладали достаточной уверенностью в себе и энергией, чтобы сыграть значительную роль в разработке реформ положения евреев как в Польше, так и России.
Еврейские сторонники этих реформ в России, такие как Илья Франк и Иехуда-Лейб Невахович, располагали некоторыми благоприятными качествами для продвижения своих реформаторских программ. Они не стеснялись обращаться к высшим должностным лицам в государстве, так как считали, что преобразования должны исходить сверху, и верили, что правители осуществят их из лучших побуждений, по примеру австрийского императора Иосифа II. Быть может, главное их преимущество состояло в том, что они говорили реформаторам-христианам, уже настроенным на мотивы риторики Просвещения, именно то, что те хотели услышать.
Глава 3
Россия и евреи: первые впечатления
(1772–1796)
Налаженная по собственным правилам внутренняя жизнь еврейских общин для российской администрации представляла собой совершенно незнакомое явление, ибо те немногие евреи, которые жили в России до 1772 г., находились здесь в роли нелегальных жителей Санкт-Петербурга или обитали на землях Новороссии в качестве поселенцев «неопределенной» национальности. Согласно императорскому указу присутствие евреев, а тем более автономных еврейских общин, в границах империи не допускалось. Задачей русской бюрократии после 1772 г. стала интеграция евреев в законодательно оформленную социальную и экономическую структуру страны. Российское государство в это время как раз находилось в стадии бурного территориального роста и превращения в империю. Разделы Польши были лишь одним из эпизодов истории столетнего периода, отмеченного приобретением обширных новых территорий. Несмотря на разрозненные попытки властей заняться их интегрированием, большинство этих земель все еще состояло из крупных неинтегрированных единиц, обладавших собственными устоявшимися правовыми традициями и населенных народами, которые продолжали жить как прежде, сохраняя исконную социально-экономическую структуру общества.
Екатерина с ее четко выраженными взглядами на то, как должно быть устроено хорошо управляемое государство, находила такое положение вещей недопустимым. Она стремилась установить полное единообразие имперской системы управления в масштабах всей страны, что на местном уровне сопровождалось отменой прежних прав политической автономии. Такой подход со стороны императрицы сулил конец и дворянским привилегиям немецких «балтийских баронов» в Лифляндии и Эстляндии, и свободам украинских казаков. В такой же опасности оказались и самоуправляемые институты польско-литовского еврейства.
Кроме того, у Екатерины были твердые представления о том, каким должно быть правильное социальное устройство подвластного ей царства. Ее идеал основывался на «статичной модели, в которой каждая определенная законом категория населения располагала собственными четко обозначенными правами, привилегиями и обязанностями». Пестрота населения новоприобретенных территорий и его полное несоответствие российским образцам причиняли бесконечные затруднения тем, кто добивался внедрения в обществе четко определенных категорий. Закрепленная законом русская система сословий представляла собой достаточно упрощенную структуру и включала дворянство, крепостных крестьян, государственных крестьян, мещан и духовенство. Как могли поместиться в ней вольные украинские казаки, ливонские «ландзассен», татарские мурзы Крыма? Точно такая же проблема возникала и при попытке государства включить евреев в какое-нибудь сословие.
Тяжелой заботой была для императрицы и экономическая сторона вопроса. Расширение Российского государства проводилось посредством разорительных для казны войн, за которые надо было платить. Русская казна могла ожидать роста поступлений в результате усовершенствования системы управления новых территорий. Введя здесь четко определенную сословную структуру, можно было бы гораздо эффективнее облагать население налогами и повинностями. При существующем же положении даже Украина, прославленная своими несметными богатствами, стоила государству больше, чем приносила ему доходов. Исходя из интересов государства, планы возможного реформирования жизни евреев в Российской империи всегда тесно соотносились с экономическими расчетами.
Все эти проблемы государственного строительства не могли не привлекать к себе внимания императрицы, столь склонной к реформаторской деятельности. В 1772 г. положение Екатерины на русском престоле все еще было ненадежно – многие смотрели на нее не как на самодержавную властительницу, а как на регентшу при сыне Павле, который в этом году достиг совершеннолетия. Опыт знаменитой Комиссии о сочинении нового Уложения 1767 г. предостерегал от поспешных реформаторских начинаний внутри самой России. Зато новоприобретенные территории, после их первоначального замирения, предоставляли исключительные возможности для экспериментов. Тут, на окраинах империи, императрица могла меньше считаться с оппозицией корпоративных групп, стремящихся обеспечить свои особые права, в том числе с недовольством дворянства или местной верхушки. Весьма существенно, что Екатерина в качестве опытного полигона для своих знаменитых административных реформ 1775 г. выбрала Белоруссию, недавно отнятую у Польши. Белоруссия же была одним из мест расселения евреев, так что они, вместе с другим населением, испытывали на себе опыты по реформированию государственных и социальных структур.
Реформы Екатерины обычно отличались неторопливостью, что особенно заметно проявлялось, когда дело касалось евреев. Еврейское население Белоруссии было немногочисленно и однородно, и мало чем могло привлечь к себе внимание. Это важное обстоятельство комментаторы часто оставляли незамеченным, так как склонны были рассматривать включение еврейских общин в состав империи как драматический поворотный момент. При этом нередко забывали об истинных размерах этих общин. По существующим оценкам, Второй и Третий разделы Польши привели под власть России больше 800 тысяч евреев. Численность же еврейского населения земель, присоединенных по Первому разделу, была гораздо меньше.
Надежных статистических данных о численности населения России до конца XIX в. очень мало, а сведения о евреях всегда носили особенно условный характер. Так, С.М. Дубнов, сославшись на анонимное «свидетельство современника», определил, что численность евреев, приобретенных Россией после Первого раздела, составляла «свыше сорока тысяч семей, около двухсот тысяч душ». И хотя из слов Дубнова не явствует, имел ли он в виду всю Белоруссию или только ее отошедшие к России территории, другие исследователи были склонны согласиться с этими цифрами.
Оценки, говорящие о сотнях тысяч еврейского населения, чрезмерно завышены, особенно если рассматривать их на фоне статистических данных, извлеченных из материалов первой официальной переписи населения, по которым все мужское население русской части Белоруссии достигало 613 тысяч человек. Примерно за десять лет до первого раздела польские переписчики насчитали в Витебской, Полоцкой и Мстиславской провинциях всего лишь 21 263 еврея старше одного года от роду. Даже учитывая справедливое мнение Рафаэля Малера о том, что эти данные нужно увеличить на двадцать процентов, все равно вряд ли в 1764 г. на территориях, составивших белорусские губернии России, численность евреев могла превышать 50 тысяч человек.
Это утверждение подкрепляют статистические данные, собранные здесь первыми российскими администраторами. Перепись населения Витебской губернии, проведенная в 1772 г. в целях налогообложения (а потому, надо полагать, показавшая куда более низкий результат, чем было в действительности), дала сведения всего о 14 155 евреях обоего пола. Это составляло лишь 2,76 процента от общей численности населения провинции. Лишь в нескольких небольших городах численно преобладали евреи, а в большинстве своем они жили в сельской местности, в местечках, принадлежащих польским магнатам. В 1773 г. могилевский губернатор определил, что в его губернии численность евреев мужского пола достигает 15 935, а женщин-евреек – 16 689. В июне 1773 г. в результате обследования для установления норм подушного налогообложения на новых территориях насчитали 25 579 евреев и 26 633 еврейки. Таким образом, независимо от того, сколько на самом деле насчитывалось евреев в этом регионе, вся статистика, которой располагало русское правительство, говорила о том, что еврейское население здесь совсем невелико. Данные русских властей явно уступают результатам австрийской переписи 1774 г., когда на подвластных Австрии польских землях насчитали 224 981 еврея, как и вышеприведенной оценке Малера, согласно которой после 1795 г. в русском подданстве оказалось 800 тысяч евреев.
Незначительность еврейского населения, проживавшего на русских территориях в период между 1772 и 1793 г., позволяла правительству не слишком спешить с выработкой линии поведения в отношении его. Сравнительное безразличие политиков в этот период связано и с тем обстоятельством, что еврейские общины Белоруссии (в отличие от общин, которые прибавились после 1793 и 1795 гг.), были однородны в религиозном отношении, а потому не привлекали к себе внимания бурными столкновениями хасидов с «миснагдим». Определенную роль играло и рассеянное, а не компактное, проживание евреев на территории Белоруссии. По всем этим причинам евреи были малозаметны, и если временами коренное население проявляло к ним враждебность, то это не вызывало особенного беспокойства властей. Кроме того, правительству нетрудно было идти навстречу желаниям численно превосходящего евреев христианского населения городов в вопросах экономической политики. Самое большее, что могло извлечь русское правительство из такой демографической ситуации – это использовать белорусское еврейство в качестве подопытной группы, на которой можно было испытывать политику в отношении евреев, не опасаясь с их стороны противодействия и не ожидая возникновения сколько-нибудь масштабного кризиса.
Экономическая деятельность белорусского еврейства отличалась большим разнообразием, но особенно много евреев было сосредоточено в арендаторстве – по оценке М. Вишницера, этим занималось больше трети польских евреев – ив мелком ремесленном производстве и торговле. Евреи-ремесленники занимались преимущественно портняжным делом, приготовлением пищи и напитков, но кроме того, они чинили обувь, столярничали, слесарничали, делали мыло и свечи, работали цирюльниками и брадобреями, изготовляли щетки и гребни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Существовало и восточное направление Гаскалы, но оно в важных вопросах расходилось с берлинскими «маскилим», или маскилами, как называли сторонников Гаскалы. За мотивами деятельности «берлинцев» часто можно было проследить экономические соображения, особенно их желание ликвидировать ограничения на свою коммерческую деятельность – следствие религиозных предрассудков. Ради этого они были готовы пойти на многие уступки в сторону ассимиляции. В противоположность «берлинцам», всегда вызывавшим подозрения у традиционалистов, евреи Восточной Европы сохраняли неизменной свою экономическую и культурную среду. Протест против угнетения как внутри, так и вне общины проявился в подъеме хасидизма, направленного против застоя в раввинском иудаизме. Хасидизм, мистическое учение, сражался с раввинской «партией» в Польше и России, разжигая в этих общинах религиозную гражданскую войну. Другая ветвь оппозиции раввинизму – Восточная Гаскала. Ее представители, в отличие от «берлинцев», действовали в контексте традиционной культуры. Если они и выступали против чего-то в жизни еврейства, не жалея язвительного юмора и колкой сатиры, так это против застывшей еврейской учености с присущей ей казуистикой – «пилпул» и беспочвенными препирательствами, а также маниакальной тягой к руководствам на все случаи жизни – «мицвот». Эти реформаторы смотрели на Маймонида, вдохновителя Мендельсона, как на животворящий источник рационализма и практицизма внутри иудаизма. Их критика никогда не выходила за рамки традиционной схемы еврейских ценностей: она целиком опиралась на симпатии к идеалам экономической и культурной реформации.
XIX век был отмечен «войной культур» между «маскилим» и их оппонентами-традиционалистами. В первой половине столетия борьба была неравной, так как Гаскалу в России вряд ли можно было считать настоящим идейным движением. Впоследствии в науке самый ранний период ее существования, когда она не казалась опасной, недооценивался или отбрасывался как некая «протогаскала», умершая преждевременной смертью. Однако пример с дебатами вокруг Четырехлетнего сейма наводит на мысль, что эти «одиночки» были гораздо более многочисленными, чем считалось. Д.Фишман в работе о еврейской общине Шклова утверждает, что идеи Гаскалы значительно легче усваивались в консервативных религиозных кругах, чем признавалось раньше. Поэтому неудивительно, что «берлинцы», как уничижительно прозвали сторонников Гаскалы их противники, обладали достаточной уверенностью в себе и энергией, чтобы сыграть значительную роль в разработке реформ положения евреев как в Польше, так и России.
Еврейские сторонники этих реформ в России, такие как Илья Франк и Иехуда-Лейб Невахович, располагали некоторыми благоприятными качествами для продвижения своих реформаторских программ. Они не стеснялись обращаться к высшим должностным лицам в государстве, так как считали, что преобразования должны исходить сверху, и верили, что правители осуществят их из лучших побуждений, по примеру австрийского императора Иосифа II. Быть может, главное их преимущество состояло в том, что они говорили реформаторам-христианам, уже настроенным на мотивы риторики Просвещения, именно то, что те хотели услышать.
Глава 3
Россия и евреи: первые впечатления
(1772–1796)
Налаженная по собственным правилам внутренняя жизнь еврейских общин для российской администрации представляла собой совершенно незнакомое явление, ибо те немногие евреи, которые жили в России до 1772 г., находились здесь в роли нелегальных жителей Санкт-Петербурга или обитали на землях Новороссии в качестве поселенцев «неопределенной» национальности. Согласно императорскому указу присутствие евреев, а тем более автономных еврейских общин, в границах империи не допускалось. Задачей русской бюрократии после 1772 г. стала интеграция евреев в законодательно оформленную социальную и экономическую структуру страны. Российское государство в это время как раз находилось в стадии бурного территориального роста и превращения в империю. Разделы Польши были лишь одним из эпизодов истории столетнего периода, отмеченного приобретением обширных новых территорий. Несмотря на разрозненные попытки властей заняться их интегрированием, большинство этих земель все еще состояло из крупных неинтегрированных единиц, обладавших собственными устоявшимися правовыми традициями и населенных народами, которые продолжали жить как прежде, сохраняя исконную социально-экономическую структуру общества.
Екатерина с ее четко выраженными взглядами на то, как должно быть устроено хорошо управляемое государство, находила такое положение вещей недопустимым. Она стремилась установить полное единообразие имперской системы управления в масштабах всей страны, что на местном уровне сопровождалось отменой прежних прав политической автономии. Такой подход со стороны императрицы сулил конец и дворянским привилегиям немецких «балтийских баронов» в Лифляндии и Эстляндии, и свободам украинских казаков. В такой же опасности оказались и самоуправляемые институты польско-литовского еврейства.
Кроме того, у Екатерины были твердые представления о том, каким должно быть правильное социальное устройство подвластного ей царства. Ее идеал основывался на «статичной модели, в которой каждая определенная законом категория населения располагала собственными четко обозначенными правами, привилегиями и обязанностями». Пестрота населения новоприобретенных территорий и его полное несоответствие российским образцам причиняли бесконечные затруднения тем, кто добивался внедрения в обществе четко определенных категорий. Закрепленная законом русская система сословий представляла собой достаточно упрощенную структуру и включала дворянство, крепостных крестьян, государственных крестьян, мещан и духовенство. Как могли поместиться в ней вольные украинские казаки, ливонские «ландзассен», татарские мурзы Крыма? Точно такая же проблема возникала и при попытке государства включить евреев в какое-нибудь сословие.
Тяжелой заботой была для императрицы и экономическая сторона вопроса. Расширение Российского государства проводилось посредством разорительных для казны войн, за которые надо было платить. Русская казна могла ожидать роста поступлений в результате усовершенствования системы управления новых территорий. Введя здесь четко определенную сословную структуру, можно было бы гораздо эффективнее облагать население налогами и повинностями. При существующем же положении даже Украина, прославленная своими несметными богатствами, стоила государству больше, чем приносила ему доходов. Исходя из интересов государства, планы возможного реформирования жизни евреев в Российской империи всегда тесно соотносились с экономическими расчетами.
Все эти проблемы государственного строительства не могли не привлекать к себе внимания императрицы, столь склонной к реформаторской деятельности. В 1772 г. положение Екатерины на русском престоле все еще было ненадежно – многие смотрели на нее не как на самодержавную властительницу, а как на регентшу при сыне Павле, который в этом году достиг совершеннолетия. Опыт знаменитой Комиссии о сочинении нового Уложения 1767 г. предостерегал от поспешных реформаторских начинаний внутри самой России. Зато новоприобретенные территории, после их первоначального замирения, предоставляли исключительные возможности для экспериментов. Тут, на окраинах империи, императрица могла меньше считаться с оппозицией корпоративных групп, стремящихся обеспечить свои особые права, в том числе с недовольством дворянства или местной верхушки. Весьма существенно, что Екатерина в качестве опытного полигона для своих знаменитых административных реформ 1775 г. выбрала Белоруссию, недавно отнятую у Польши. Белоруссия же была одним из мест расселения евреев, так что они, вместе с другим населением, испытывали на себе опыты по реформированию государственных и социальных структур.
Реформы Екатерины обычно отличались неторопливостью, что особенно заметно проявлялось, когда дело касалось евреев. Еврейское население Белоруссии было немногочисленно и однородно, и мало чем могло привлечь к себе внимание. Это важное обстоятельство комментаторы часто оставляли незамеченным, так как склонны были рассматривать включение еврейских общин в состав империи как драматический поворотный момент. При этом нередко забывали об истинных размерах этих общин. По существующим оценкам, Второй и Третий разделы Польши привели под власть России больше 800 тысяч евреев. Численность же еврейского населения земель, присоединенных по Первому разделу, была гораздо меньше.
Надежных статистических данных о численности населения России до конца XIX в. очень мало, а сведения о евреях всегда носили особенно условный характер. Так, С.М. Дубнов, сославшись на анонимное «свидетельство современника», определил, что численность евреев, приобретенных Россией после Первого раздела, составляла «свыше сорока тысяч семей, около двухсот тысяч душ». И хотя из слов Дубнова не явствует, имел ли он в виду всю Белоруссию или только ее отошедшие к России территории, другие исследователи были склонны согласиться с этими цифрами.
Оценки, говорящие о сотнях тысяч еврейского населения, чрезмерно завышены, особенно если рассматривать их на фоне статистических данных, извлеченных из материалов первой официальной переписи населения, по которым все мужское население русской части Белоруссии достигало 613 тысяч человек. Примерно за десять лет до первого раздела польские переписчики насчитали в Витебской, Полоцкой и Мстиславской провинциях всего лишь 21 263 еврея старше одного года от роду. Даже учитывая справедливое мнение Рафаэля Малера о том, что эти данные нужно увеличить на двадцать процентов, все равно вряд ли в 1764 г. на территориях, составивших белорусские губернии России, численность евреев могла превышать 50 тысяч человек.
Это утверждение подкрепляют статистические данные, собранные здесь первыми российскими администраторами. Перепись населения Витебской губернии, проведенная в 1772 г. в целях налогообложения (а потому, надо полагать, показавшая куда более низкий результат, чем было в действительности), дала сведения всего о 14 155 евреях обоего пола. Это составляло лишь 2,76 процента от общей численности населения провинции. Лишь в нескольких небольших городах численно преобладали евреи, а в большинстве своем они жили в сельской местности, в местечках, принадлежащих польским магнатам. В 1773 г. могилевский губернатор определил, что в его губернии численность евреев мужского пола достигает 15 935, а женщин-евреек – 16 689. В июне 1773 г. в результате обследования для установления норм подушного налогообложения на новых территориях насчитали 25 579 евреев и 26 633 еврейки. Таким образом, независимо от того, сколько на самом деле насчитывалось евреев в этом регионе, вся статистика, которой располагало русское правительство, говорила о том, что еврейское население здесь совсем невелико. Данные русских властей явно уступают результатам австрийской переписи 1774 г., когда на подвластных Австрии польских землях насчитали 224 981 еврея, как и вышеприведенной оценке Малера, согласно которой после 1795 г. в русском подданстве оказалось 800 тысяч евреев.
Незначительность еврейского населения, проживавшего на русских территориях в период между 1772 и 1793 г., позволяла правительству не слишком спешить с выработкой линии поведения в отношении его. Сравнительное безразличие политиков в этот период связано и с тем обстоятельством, что еврейские общины Белоруссии (в отличие от общин, которые прибавились после 1793 и 1795 гг.), были однородны в религиозном отношении, а потому не привлекали к себе внимания бурными столкновениями хасидов с «миснагдим». Определенную роль играло и рассеянное, а не компактное, проживание евреев на территории Белоруссии. По всем этим причинам евреи были малозаметны, и если временами коренное население проявляло к ним враждебность, то это не вызывало особенного беспокойства властей. Кроме того, правительству нетрудно было идти навстречу желаниям численно превосходящего евреев христианского населения городов в вопросах экономической политики. Самое большее, что могло извлечь русское правительство из такой демографической ситуации – это использовать белорусское еврейство в качестве подопытной группы, на которой можно было испытывать политику в отношении евреев, не опасаясь с их стороны противодействия и не ожидая возникновения сколько-нибудь масштабного кризиса.
Экономическая деятельность белорусского еврейства отличалась большим разнообразием, но особенно много евреев было сосредоточено в арендаторстве – по оценке М. Вишницера, этим занималось больше трети польских евреев – ив мелком ремесленном производстве и торговле. Евреи-ремесленники занимались преимущественно портняжным делом, приготовлением пищи и напитков, но кроме того, они чинили обувь, столярничали, слесарничали, делали мыло и свечи, работали цирюльниками и брадобреями, изготовляли щетки и гребни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47