- Поем, а потом ещё половлю". И, снявшись с якоря, направил свой ботник прямо к домику.
Подплыв к островку, у самой воды я увидел пожилую женщину. Она полоскала бельё. Женщина приветливо поздоровалась со мной и охотно согласилась принести молока и хлеба.
Не прошло и десяти минут, как она уже вернулась назад с крынкой молока и изрядной краюшкой хлеба. Но взять за всё это плату решительно отказалась.
- Да что вы, за что же тут платить! - засмеялась она, разглядывая в ведёрке мой улов.
На дне лодки у меня валялось несколько мёртвых рыбёшек.
Я взял этих рыбёшек и выбросил в воду.
- Жаль, что нашей Куйки нет, - сказала женщина, - она бы их сразу подобрала.
- Какой Куйки? - переспросил я.
- А вы разве не знаете? Вы не здешний?
- Нет, я из Москвы.
- Ах, вот что! Ну, тогда понятно, - кивнула она головой. - Куйкой в нашем крае гагару зовут. Видели, конечно, их много по озеру плавает.
- Да, гагар я здесь много видел.
- А вот у нас совсем ручная была, - сказала женщина, - тут около мостков всё время и находилась. Мы её ещё маленьким птенцом взяли, так и выросла среди людей и никого не боялась.
Это меня очень заинтересовало. Я в своей жизни видел немало ручных птиц - скворцов, сорок, галок, ястребов... Но ручных гагар никогда не видел да и не слыхал об этом.
Я попросил женщину поподробнее рассказать о своей столь необычной крылатой воспитаннице.
- Ну что же, я с удовольствием, - согласилась она. - Мы тут с Колей, с сыном, каждое лето на даче живём. Он у меня тоже рыболов, любитель, всякую живность в дом тащит.
Вот как-то раз летом поехали мы с ним на лодке за ягодами километров за восемь, на остров Игловский Хвост. Весь этот остров в сосняке, в полянах, ягод там бывает видимо-невидимо.
Плывём мы мимо небольшой луды*. Только поравнялись, вдруг с неё гагара бултых в воду и удирать от нас. А за ней следом гагарёнок, совсем ещё маленький, тёмненький весь, тоже с берега соскочил и поплыл за матерью.
_______________
* Л у д а - каменистый открытый островок.
Подъехали мы к той луде, глядим - у самой воды гнездо гагары. Собственно, и гнезда-то настоящего нет - просто кучка сухого, прошлогоднего камыша, а сверху ямка. В гнезде птенец сидит. Коля его в руки взял, а он и не боится - видно, мал ещё, ничего не понимает. Смешной такой, несуразный, вроде гусёнка. А лапки совсем не в том месте, где у других птиц, - где-то сзади около хвоста. Ему и бегать-то на них никак нельзя.
Поглядели мы на него и посадили обратно в гнездо.
Вдруг видим: гагарёнок лапками оттолкнулся и, как лягушонок, из гнезда - прыг, прыг - и в воду! Шлёпнулся, да и поплыл себе как ни в чём не бывало.
Мы с сыном тоже своим путём к острову направились. Смотрим - а гагарёнок следом за нами плывёт. Мы отгонять, в ладоши хлопать, а он никак отставать не хочет. Коля ему весло протянул. Гагарёнок грудкой на него навалился и вскарабкался.
Взяли мы его в лодку, посадили в корзинку для ягод. Так и привезли домой.
Дома прежде всего забота - чем его кормить? Дали каши, хлеба мочёного, творогу и варёное яйцо порубили - ничего не ест. Посадили его в клетку, так целые сутки без еды и сидел. А потом Коля малявок вот у этих же сходен наловил и дал гагарёнку. Тот сразу три штуки съел. С тех пор с кормёжкой дело пошло на лад. Но зато в клетке сидеть гагарчёнок ни за что не хотел. Поставили мы ему туда миску с водой. Он её опрокинул, воду пролил. Вымок, выпачкался, так по клетке и мечется, между прутиками голову просовывает, того гляди, задушится.
Я и говорю Коле: "Не мучай ты его. Это птица водяная, она в клетке всё равно жить не сможет. Выпусти его лучше у нашего островка возле сходен. Гагар тут много неподалёку плавает, может, он к ним и уплывёт".
Коля сбегал ещё раз на озеро, наловил малявок, накормил получше гагарёнка, а потом отнёс и выпустил вот в этот заливчик.
На следующее утро пошёл Коля купаться, гляжу - что такое, уж он назад бежит! "Мама, мама, - кричит, - гагарёнок-то наш никуда и не уплыл! Только я на берег пришёл, а он из кустов выплывает и прямо ко мне: "Пик, пик, пик..." Пищит, рыбки просит. Я за сеткой прибежал. Сейчас наловлю и покормлю его".
Так гагарёнок и остался жить в заливчике возле сходен. Коля раза три-четыре в день ему малявок ловил. Бывало, позовёт его: "Куйка, Куйка!" - гагарёнок сейчас к нему плывёт и прямо в руки заглядывает, а сам пищит - покорми, мол.
Сначала Коле занятно было с ним возиться, а потом, видно, надоело. Гагарёнок вырос, ему еду только подавай.
И досаднее всего: кругом в заливчике малявок видимо-невидимо плавает, особенно когда солнышко пригреет, а гагарёнок и не думает их ловить. Вот и решил Коля его приучить нырять, чтобы он сам за рыбой охотился. Ну и забавно это было!
Коля разденется, поплывёт - и гагарёнок за ним. Коля отплывёт немного и нырнёт. Тут гагарёнок начнёт по воде метаться, ищет - куда же его приятель делся? Затем голову в воду опустит, перекувыркнётся, а лапы и хвост снаружи.
Никак сначала нырять не хотел, потом приучился. Но только делу это ничуть не помогло. Рыбу он всё равно ловить не стал, по-прежнему просил, чтобы его из рук кормили. А если ему мало рыбы наловят, не наестся он, тогда прямо на берег лезет, так и прыгает за Колей, как лягушонок.
Один раз пришла на сходни кошка. Она туда часто ходила. Коля ей тоже там рыбки давал. Пришла она, а гагарёнок на бережку был. Кошка к нему что, мол, за птица, давай-ка познакомимся. Она у меня и с курами, и с утками, со всеми дружила.
Только подошла к гагарёнку, а тот как шею вытянет, как зашипит да клювом её - цоп! - ущипнул не хуже гуся. Кошка перепугалась, со всех ног прямо домой. С тех пор уж её к сходням и не заманишь.
Через месяц гагарёнок заметно вырос, но от мостков никуда не уплывал. И ведь дикие гагары тут же, бывало, неподалёку плавают, кричат, а он на них даже внимания не обращает.
Из заливчика он выплывал только за лодкой. Вот поплыву я на соседний остров корову доить. Она у меня там всё лето паслась. Я плыву, а гагарёнок за мной. Пока я на острове корову дою, он возле лодки плавает, а как вернусь, прямо ко мне лезет. Возьму его на руки, он усядется поудобнее и сидит, плоский такой, как пирожок. Поглажу его и опять в воду пущу. Так обратно домой и приплывём.
Мы с Колей к Игловскому Хвосту плавали, к той луде, откуда гагарёнка взяли, и он следом за нами, всю дорогу за лодкой плыл.
Мы думали - может, мать-гагара его увидит и позовёт к себе. Но никакой гагары там уже не оказалось.
Я и предложила Коле: "Давай-ка мы нашу Куйку всё-таки оставим. Здесь она скорее к диким гагарам пристанет, а то что мы с ней зимой делать будем, без воды она ведь погибнет".
Вот подождали мы, пока Куйка подальше от лодки отплыла, а потом налегли на вёсла и покатили во весь дух. Только вода за бортом журчит.
Куйка увидела - и ну догонять нас! Да, видно, не может - смотрим, отстаёт всё дальше, дальше. А потом вдруг нырнула, глядь - вынырнула уже ближе к лодке, ещё и ещё... Под водой нас и догнала. Значит, ей под водой удобнее плыть, чем по поверхности.
Так мы домой опять все втроём и приплыли.
Прошло ещё недели две. Куйка совсем большая выросла и такая обжора стала - давай и давай рыбу. Просто хоть с берега не уходи. А сама никак её не ловит. Уж Коля с ней совсем замучился.
Один раз приплыли к нашему островку рыбаки, сетью рыбу ловить. День был жаркий, мелочь у них уснула; они её и выкинули в воду.
Куйка как заметила это, сразу всю рыбу с воды подобрала. С тех пор, бывало, только увидит рыбаков на лодке с сетью, прямо плывёт к ним, рыбу клянчит. Нашу Куйку здесь в округе все рыбаки знали, и все её кормили.
Тут моему Коле полегче стало, Куйка ему уж не так досаждала. Только мы всё беспокоились, что ж мы с ней зимой делать будем.
А делать-то ничего и не пришлось. Не дожила у нас Куйка до зимы.
Как-то приплыл к нам рыбак с Волк-острова. Куйка за ним и увязалась. С тех пор и конец, как в воду канула. Уж мы и на Волк-остров плавали узнать, нет ли её там. Не близкое это дело - километров двадцать от нас по воде-то будет. Только нигде нашей Куйки не нашли. Наверное, к диким гагарам всё-таки наконец прибилась и уплыла на волю.
Вот про нашу Куйку и вся история, - улыбнулась женщина.
Я поблагодарил её и хотел уже плыть обратно на озеро ловить рыбу.
- А скажите, пожалуйста, - вдруг спросила меня рассказчица, - не знаете ли вы, сколько лет гагары жить могут?
- Не знаю, правда.
- Жалко, - сказала она. - А то я третью весну всё нашу Куйку обратно жду - думаю, не вернётся ли откуда-нибудь. Да нет, уж, видно, больше не вернётся. Ну, прощайте пока, заезжайте ещё, когда будете близко рыбу удить.
Она взяла пустую крынку и пошла к дому.
А я поплыл обратно на озеро.
Уже начало как следует припекать. Дул лёгкий попутный ветерок.
Я решил больше не ловить рыбу, поставил парус и поплыл домой.
Вокруг меня, всё в солнечном блеске, сверкало и переливалось озеро. У поверхности играла рыба. А возле островов, у самых камышей, вытянув шеи и высоко подняв остроносые головы, плавали рябухи-гагары. И, глядя на этих птиц, я невольно думал: нет ли среди них той самой Куйки, которую так любовно растили Коля и его мать?
ГОЛУБОЙ ДВОРЕЦ
Бывают такие люди: простые, радушные - встретишь человека впервые, а кажется, будто ты давным-давно знаешь его, давно уже дружишь с ним.
Вот таким именно и был старый лесник Пётр Захарович, по прозвищу "мил человек".
А прозвали его так за то, что это была его любимая присказка. И по правде говоря, больше всего она подходила именно к нему самому.
Я познакомился с Петром Захаровичем совершенно случайно. Шёл как-то летом с охоты поздно вечером; лес чужой, путь до деревни, где я остановился, неблизкий. Устал я. А уж начало смеркаться.
"Не заночевать ли, - думаю, - прямо в лесу? Развести костёр, вздремнуть тут же, под ёлкой. А как начнёт светать, поохотиться на утренней зорьке - и в деревню".
Только вот беда - уж очень комары донимают. Так и лезут в лицо. Пожалуй, за ночь совсем съедят. Что же делать?
Иду, раздумываю. Вдруг вижу - в стороне огонёк блеснул. Я - туда. Выхожу на поляну. Посредине её деревянный домик - лесная сторожка. В окне свет горит.
Вот тебе и ночлег. Наверное, пустят на ночь в избушку.
Захожу: просторная комната, у окна стол, лампа горит, на столе самовар, а за ним в уголке старичок сидит, чай пьёт. Увидал меня, говорит:
- Откуда-то гость ко мне пожаловал? Заходи, мил человек. Чайком с мёдом, с малиною угощу.
- Спасибо, дедушка. - Я поставил в угол ружьё, повесил на гвоздь сумку, куртку и подсел к столу. - Я, дедушка, в вашем лесу первый раз. Вчера только в деревню Дубки в отпуск приехал. Хочу поохотиться, порыбачить.
- Так-так, - кивнул старик. Он налил мне чаю, пододвинул деревянную чашку с мёдом, кузовок с малиной. - Пей, мил человек, на здоровье, отдыхай, устал небось.
Выпили мы по стаканчику, по второму, разговорились. Вернее, я больше слушал, а Пётр Захарович рассказывал про свой лес, где какая дичь водится, куда сходить по грибы, по малину.
- Да чего тебе, мил человек, в деревне сидеть. От Дубков и лес и речка не так уж близко. А у меня всё под боком. Сходи завтра в деревню, возьми своё добро и ко мне возвращайся. Живи хоть месяц, хоть два, сколько душе пожелается. И тебе на охоту ходить способнее, и мне, старику, веселей.
Так я и сделал. На следующий же день отправился в Дубки, забрал свои вещи и переселился к деду в сторожку. Весь отпуск у него прожил. Какое это было чудесное время! Дни выдались все как на подбор - ясные, солнечные, настоящие летние дни.
Вставали мы с Петром Захаровичем вместе с солнышком, пили чай, брали немного еды и отправлялись на целый день в лес.
Дедушка захватывал с собой кузовок. Он его сам сделал. Ловко так смастерил, с перегородкой на два отделения. Одно - для грибов, другое, поменьше, - для ягод.
Я же брал с собой ружьё или удочку. Так мы сразу распределили обязанности: я должен был заботиться о дичи и рыбе, а Пётр Захарович - о ягодах и грибах.
Выйдем, бывало, на зорьке в лес. Воздух прохладный, чистый, пахнет свежескошенным сеном. Все поляны седые от обильной ночной росы. А до кустов, до деревьев лучше и не дотрагивайся - чуть заденешь плечом, сразу дождь на тебя польётся.
- Не беда, мил человек, - улыбнётся, бывало, дедушка. - Солнышко выйдет - разом высушит.
Мы уходили от дома далеко в лес, бродили по заросшим черникой сухим болотам. В таких болотах нога тонула, будто в перине, в глубоком мху, а в воздухе крепко пахло пьянящим запахом багульника. Потом мы выбирались на лесные поляны, сплошь заросшие душистым клевером и белыми глазастыми ромашками. Мы заглядывали в густые малинники и рвали тёмно-красные спелые ягоды. Рвать их приходилось очень осторожно - иначе они осыпались на землю, оставляя после себя на концах ветвей короткие белые "пальчики".
Нередко мы посещали и старую вырубку. На ней тут и там торчали широкие полусгнившие пни. На этих пнях на солнцепёке грелись юркие ящерицы и сидели, распустив крылья, красивые бабочки, с тёмными, почти чёрными крыльями, - траурницы и ярко расписные "адмиралы".
При нашем приближении ящерицы тотчас исчезали в расщелинах пней, а бабочки взлетали и кружились над вырубкой.
Иногда возле старого пня нам удавалось найти совсем перезревшую ягоду земляники. Она походила на густую, засахаренную каплю варенья и пахла так аппетитно, будто и впрямь была только что сварена здесь на солнышке.
Потом мы шли в прохладные березняки и осинники, искали в траве среди прошлогодних листьев подберёзовики с тёмно-коричневыми бархатными шляпками и красноголовые подосиновики. Очень часто во время наших скитаний я совсем забывал про охоту и про рыбалку. Мне нравилось, больше чем удить или стрелять, ходить вместе с дедушкой и наблюдать за тем, с каким вниманием, с какой любовью осматривал он всё, что нас окружало.
Пётр Захарович знал всех птиц, мог определить их по голосу, по внешнему виду, знал, какая из них где гнездится, чем кормит птенцов, какую пользу приносит лесу, помнил все барсучьи и лисьи норы, мог точно сказать, где водятся белки, куницы, где летом держатся лоси со своими лосятами. Он знал лес не хуже, чем свой собственный дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28