- Что за история! Мимо меня тоже не проходила, я хорошо глядел. Может, впереди где-нибудь затаилась, залезла под валежину и сидит? Пойду-ка по следу, разберусь.
Старик опять скрылся в лесу, а я вновь принялся ждать. Неожиданно из-за овражка с поляны послышался громкий крик. Дядя Федя кого-то ругательски ругал на весь лес.
Я поспешил на его голос. Перебрался через овражек, вышел на поляну и вижу - на самом краю на пеньке сидит мой приятель и что-то рисует в блокноте. А перед ним стоит дядя Федя, весь красный, шапка на затылке, руками размахивает, кричит. Я к нему:
- Что случилось?
- А вот полюбуйся, что твой дружок здесь натворил!
Я поглядел на полянку. Что такое? Она и не затянута флажками. Флажки разорваны и замотаны на кустах с двух сторон по краям полянки, а прямо посредине через неё идёт свежий лисий след. Значит, лиса здесь и вышла из круга.
- Почему же вы полянку не затянули? - изумился я.
- Как - не затянули? - в бешенстве закричал дядя Федя. - Это вот твой дружок ей ворота открыл.
- Зачем вы так кричите? - добродушно, как ни в чём не бывало обратился к нему мой приятель. - Я же сказал, что вину свою искуплю, привезу из Москвы вам не одну, а две лисьи шкурки, да ещё выделанные, совсем готовые.
- Ну вот и поговори с ним! - махнул рукой дядя Федя. - Разве это охота?
- Объясни, пожалуйста, в чём тут дело? - спросил я товарища.
- А вот в чём, - охотно ответил он. - Понимаешь, стою я здесь. Впереди полянка, вся белая, так и искрится на солнце. А за полянкой, видишь там - зелёные ёлочки из-под снега выглядывают. Вот бы, думаю, по этой полянке да лиса проскочила! Ты понимаешь - рыжая, на белом снегу, на фоне этих ёлочек... Какой сюжет для рисунка, а?.. Ну, я ей выход на полянку и устроил. Забыть не могу, как она по ней пронеслась. Хвост на сторону, трубой. Так перед глазами и стоит. Такой, брат, рисунок будет, ты прямо ахнешь. - Приятель кивнул в сторону дяди Феди. - А он вот понять не хочет, сердится, кричит. Я ж у вас в долгу не останусь, две лисьи шкурки вместо одной привезу.
- Нет, ты мне шкурки из Москвы не вози, у меня своих хватит, - сурово ответил ему старик, принимаясь сматывать флажки. - А вот что слушай: больше не смей ко мне и на глаза показываться... - Он помолчал и вдруг, лукаво улыбнувшись, добавил: - Ежели ты мне настоящую картину всей этой охоты не привезёшь. Чтобы и снег был, и ёлочки, и лиса на снегу... Всё, как ты здесь сейчас рассказывал.
- Вот это дело! - радостно воскликнул приятель. Он вскочил с пенька и обнял старого охотника. - Привезу, дедушка! Уж для тебя от всей души постараюсь. Вот видишь, - сказал он мне, - дедушка, значит, тоже в душе художник. Ему не шкурка нужна, а сама лиса!
- Да чтоб на снегу как живая была! - добавил дядя Федя.
ЗА СЕЛЕЗНЯМИ
Как только в воздухе запахнет весной, потянут с юга перелётные птицы, тут с нами, охотниками, начинает твориться что-то неладное. В эту пору охотника сразу можно узнать и отличить от обыкновенного человека.
Вот посреди мостовой стоит пожилой человек и, подняв кверху лицо, взволнованно шепчет: "Раз, два, три... пять... восемь... одиннадцать..."
Кругом несутся автомобили, обдают потоками грязи, а он всё смотрит и смотрит вверх и считает: "Двенадцать... пятнадцать... семнадцать..."
- Гражданин, - трогает его за плечо какая-то сердобольная женщина, тебе что - померещилось что-нибудь?
Но он, не отвечая, продолжает считать: "Двадцать... Двадцать два, двадцать три..." И так он будет стоять и глядеть вверх как зачарованный, пока вереница гусей не скроется в голубой весенней дали.
В эту пору и самих охотников неудержимо тянет вслед за птицами в леса, на разливы озёр и рек, туда, где природа справляет весёлый праздник весны.
Хорошо тогда сидеть с ружьём в шалаше на берегу тихой заводи и подкарауливать диких селезней. А чтобы подманить их к шалашу, охотник пускается на хитрость; он сажает на воду перед шалашом привязанную за ногу ручную утку.
Утка покрякивает, селезень подлетает. Только стреляй вернее, не промахнись, и ты всегда вернёшься домой с хорошей добычей.
У кого есть ручная, или, как её охотники называют, "подсадная" утка, тот охотник - счастливец. Ну, а как же быть тому, у кого такой утки нет? Тут уж надо идти на двойную хитрость: вместо живой утки сажать на воду чучело (деревянное или резиновое), а чтобы ветер его не угнал, снизу привязать на длинной верёвке грузик.
Крякать такое чучело, конечно, не может, поэтому приходится самому. Одни охотники крякают в манок, другие просто в кулак, кто как сумеет. Но всё-таки как ни крякай, а вот как настоящая утка - никогда не сумеешь.
Охота без утки плоха ещё тем, что чучело сидит на воде неподвижно. На то оно и чучело. Хорошо, если есть ветерок, тогда деревянная уточка плещется на волнах, будто живая. А когда ветер стихнет, чучело торчит на воде, как колчушка, к нему никакой селезень не подлетит.
Долго думали мы - охотники-безутятники, как бы нам "оживить" нашу приманку. Наконец кто-то придумал и напечатал в журнале отличный способ: к той самой бечёвке, на которой подвешен к чучелу грузик, надо ещё привязать сбоку тоненький поводок с крючком, а на крючок прицепить живую рыбку. Рыбка будет дёргать за поводок, и чучело начнёт шевелиться, будто живая утка. Просто и хорошо.
...И вот я уже сижу в шалаше, а передо мной на неподвижной воде весело плавает моя "ожившая" уточка.
На крючок я прицепил шустрого карасика, он живой, энергичный, так и дёргает за бечёвку.
Я достаю из сумки манок и начинаю усиленно крякать. Крякаю полчаса, крякаю час... И вдруг откуда-то издали слышится ответный крик селезня. "Шварк, шварк", - отвечает он мне и, свистя крыльями, опускается на воду... Как он хорош в своём весеннем наряде: голова сизая, грудь тёмно-коричневая, а спина серая, с синим зеркальцем на крыле.
Высоко подняв голову и зорко оглядываясь, он плывёт всё ближе и ближе к моей уточке. Ещё секунда - и можно стрелять.
Но тут происходит что-то невероятное: моя деревянная утка неожиданно бросается в сторону, ныряет, вновь появляется на воде и во всю прыть пускается наутёк.
Чучело "ожило". Забыв об охоте, я выскакиваю из шалаша. Селезень улетает. Но я уже и не думаю о нём, бегу к лодке и пускаюсь в погоню за уткой. Не тут-то было: она удирает и от меня. С трудом настигаю беглянку, хватаю за шею, тащу из воды, утка упорно сопротивляется. Наконец она в лодке, но какая-то невидимая сила пытается вырвать её у меня из рук и утащить обратно в воду. Я хватаюсь за бечеву и после короткой борьбы подтаскиваю к лодке крупную щуку, значит, попалась на моего карася и теперь на крючке. Ещё миг - щука обрывает бечёвку, скрывается под водой.
Вот и конец. Я сижу в какой-то растерянности, сам не могу понять, кто же я: охотник или рыбак? А впрочем, не всё ли это равно; главное - то, что у меня нет ни щуки, ни селезня. Получилось совсем как в пословице: "За двумя зайцами погнался, ни одного не поймал".
НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО
Весенняя безлунная ночь.
Я выхожу из лесного кордона и сразу же погружаюсь в непроглядную тьму. Но дорога мне хорошо знакома.
Я уверенно спускаюсь в низину, перехожу дощатый мостик через ручей, выбираюсь на пригорок и иду дальше по лесной дороге.
Иду, руководствуясь вовсе не зрением, а догадываясь об окружающей меня местности по различным звукам и запахам.
Вот в стороне от дороги слышится вкрадчивое, ещё негромкое урчание лягушек. Значит, я прохожу мимо заболоченной низины. А дальше пойдёт сосновая грива.
Как славно запахло смолой! Под ногами чувствуется не грязь, а сухая земля - песок. За сосняком начинается берёзовое мелколесье.
Лёгкий ветерок доносит горьковатый и очень приятный запах набухающих, готовых раскрыться почек.
О том, что кругом мелколесье, я догадываюсь ещё по лёгкому шуму при каждом порыве ветра. Так тихо, едва слышно могут шуметь только очень молодые верхушки деревьев.
Мелколесье кончается.
Я - на большой поляне. Теперь мне надо найти здесь мой шалаш. Его я смастерил ещё накануне днём, сделал из таких же тоненьких, срубленных мною берёзок. А все щели между ветками аккуратно заткнул клоками старого сена. Оно валялось тут же, подле кустов.
Наконец я ощупью нахожу шалаш и забираюсь внутрь. Входное отверстие я тщательно заделываю ветками и клоками сена.
Вот теперь хорошо. Теперь я могу спокойно сидеть в своей засаде и ждать рассвета.
На утренней зорьке сюда, на поляну, обязательно прилетят чёрные лесные петухи - тетерева. На это место они собираются каждую весну, чтобы попрыгать, погоняться друг за другом, помериться силами и громкой, задорной песней возвестить на весь лес о начале весны.
В моей засаде они меня не заметят, и, когда хорошо рассветёт, я сумею застрелить одного, а может, и парочку краснобровых лесных красавцев.
А пока до рассвета можно и подремать немного. Но дремать не приходится: ночью лес полон самых различных звуков. То филин заухал; то, свистя крыльями, пронеслась стая уток, а вот тоненьким голоском не то заржал, не то заверещал заяц. Только ранней весной и можно услышать голос этого робкого, молчаливого зверька.
Ночью весенний лес не замолкает ни на минуту. Ухо невольно ловит все эти странные, полные таинственной прелести звуки. Слушаешь их и стараешься угадать, кому из лесных крылатых или четвероногих обитателей они принадлежат.
Но, чу, где-то высоко в небе послышался негромкий, протяжный звук, будто там, в вышине, заблеял барашек. Это взлетел над болотистой низиной и затоковал бекас. Значит, скоро рассвет. Нужно устроиться поудобнее, положить рядом ружьё и сумку с патронами, чтобы всё было под руками.
Только я закончил необходимые приготовления, и вдруг возле самого шалаша как зашипит кто-то: "Чуф-шшш..." Помолчал немного и снова: "Чуф-шшш..." Вот он, желанный гость, - старый тетерев-токовик первым пришёл пешком на поляну и первым ещё до света подал голос тетеревиному сборищу, или току, как его называют охотники.
В ответ на призыв старого токовика из разных концов леса донеслось громкое чуфыканье. Тетерева начали слетаться на место тока.
Тяжёлые, крупные птицы садились вокруг моего шалаша. Я слышал их, но ничего не мог разглядеть в серой предутренней мути. Задорное чуфыканье раздавалось с разных сторон. С громким хлопаньем крыльев тетерева подскакивали и перелетали с места на место. Потом они замирали и заводили звонкую воркующую трель: "Уру-ру-ру-ру... уру-ру-ру-ру..." Казалось, что вокруг меня переливаются и журчат невидимые весенние ручейки. Затем снова раздавалось чуфыканье, хлопанье крыльев и поднималась какая-то возня: раззадорившиеся петухи начинали весёлую потасовку.
С каждой минутой становилось светлее. Теперь вся поляна казалась наполненной туманной серой мутью, и среди неё, то появляясь, то исчезая вновь, бегали, прыгали и перелетали с места на место какие-то тёмные силуэты.
Хорошо я их ещё рассмотреть не мог, но твёрдо знал по прошлому опыту, что это тетерева.
Ещё посветлело. Я уже ясно начал различать отдельных петухов. Они распускали лирой свои чёрные, на белой подкладке хвосты и, припав к земле, долго монотонно ворковали.
А вон в стороне, у куста, с громким чуфыканьем сходятся два лесных драчуна. Подступают друг к другу всё ближе, ближе, сейчас сцепятся.
Я направил на них ружьё, чтобы одним выстрелом взять сразу пару тетеревов. Но тут что-то случилось. Все тетерева разом сорвались с поляны и исчезли в лесу. Кто же спугнул их? Неужели ещё какой-нибудь охотник подкрадывается к токовищу?
Лёгкий треск сучьев заставил меня обернуться и поглядеть в сторону.
Из кустов на поляну выбирался кто-то на четвереньках. Охотник? Да нет, это вовсе не человек, а какой-то зверь. Медведь! Вот он совсем вылез из-за веток, а следом за ним выскочили два медвежонка. В первую минуту мне сделалось как-то не по себе. Ружьё заряжено дробью на птицу, и ни одного пулевого патрона.
Но тут же я устыдился сам себя: "Какой же ты после этого натуралист, если испугался зверя в лесу, да ещё какого зверя - самого трусливого! Ведь только свистни - его уж и след простыл".
Так, подбадривая себя и держа на всякий случай ружьё наготове, я следил из своей засады за косолапой Семейкой.
Между тем мамаша с детьми вышли на полянку и занялись своими делами. Медведица начала разламывать лапами старые, трухлявые пни, засовывала морду в труху и, очевидно, выбирала оттуда разных жуков и личинок, а медвежата бегали возле матери, гонялись друг за другом и боролись, как толстые, неповоротливые щенки.
Потом один из них подбежал к матери и стал тоже тыкаться мордой в труху. Тем временем другой медвежонок отправился бродить по полянке.
Вдруг он остановился как вкопанный: очевидно, что-то заметил на земле.
Мне было очень интересно узнать, что именно увидел малыш, но я ничего не мог разглядеть.
Вот мишка приподнимается на дыбки и вперевалочку делает шаг, другой к заинтересовавшему его предмету. Потом снова опускается на четвереньки и осторожно, с опаской тянет лапу вперёд. Тронул что-то и скорее отдёрнул лапу прочь.
Стараясь не хрустеть сучками, я привстал, взял лежавший рядом бинокль и поглядел в него.
Ну и потеха! Перед медвежонком на земле сидит большая лягушка. Она, видно, только недавно очнулась от зимней спячки - сидит вялая, полусонная. Медвежонок тянет к ней лапу. Лягушка делает в сторону небольшой скачок. Мишка принимает это за игру. Он тоже неуклюже подскакивает вслед за лягушкой. Так они добираются до ближайшей лужи. Лягушка прыгает в воду, медвежонок суёт туда лапу, отдёргивает, трясёт ею и с удивлением смотрит, куда же девался его новый приятель.
Постояв в недоумении возле лужи, медвежонок нехотя отходит и бредёт дальше, прямо к моему шалашу. Он уже всего в каких-нибудь пятнадцати двадцати шагах.
Я не могу оторвать глаз - до чего он хорош! Такой с виду мягонький, толстый, неповоротливый... Хочется взять его и потискать, побороться с ним, как с кутёнком. Даже не верится, что это вовсе не дворовый щенок, а лесной дикий зверь.
Он подходит ко мне ещё ближе. Это уже не совсем хорошо: ну-ка заметит меня, испугается и закричит. Тут мамаша может броситься на защиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28