Роза утром раскрылась, свой тесный покров сорвала,
Лишь моя розоликая прячет лицо в покрывале.

38

В эту ночь, когда сердце мое на пиру прекрасном с тобой,
Я душой – в эдеме твоем, осененный вечной тубой.
Вся душа моя здесь, с тобой, о, позволь мне, моя душа,
Чтоб и тело мое слилось в эту ночь с моею душой.

39

От любви к тебе и огонь сильнее горит.
Жгучий пламень твой пламя новым жаром дарит.
Тот, кто видел родинки на лице твоем,
Молвит: «Это черный индус средь огня сидит».

40

Возлюбленная причиняет мне новые мученья.
Душа моя огнем сгорает, и нет мне утешенья,.
Она меня повергла в горе. И мой горячий вздох
Палящим ветром наполняет простор миротворенья.

41

Корабль твой в море ушел под ветром на всех парусах.
Теперь беспредельная грусть, как море, в моих глазах.
Как странно расстались мы, как чудно мне это все:
Вот – ветер в моих руках, а ты – у ветра в руках.

42

В саду моей жизни печаль вырастает одна.
Осыпались розы, в мой сад не вернется весна.
Под ветром холодным беды – на току моей жизни –
Ни битой соломы, ни колоса нет, ни зерна.

43

У безнадежно влюбленных лица желты,
Вежды в слезах, как поникшие долу цветы.
Но как судьбой одарен, как безмерно богат,
О лунноликая, тот, в чьих объятиях ты.

44

У Хакани глубоко в душе горе затаено,
Он исхудал, ланиты в слезах, сердце его сожжено.
Жизнью пожертвовать он готов за свиданье одно с тобой.
Тело, глаза и душа – будет все в жертву принесено.

45

Пусть полон вздох мой мукой и огнем,
Не отзовется в сердце он чужом.
Бессмысленно, как солнце и луна,
Ночь я бессонно смешиваю с днем.

46

Новым горем от старой беды мое сердце полно,
Это горе – вулкан, и огонь извергает оно.
Я пристанища сердцу ищу, но найти не могу.
Я покоя хочу – мне покой обрести не дано.

47

Какая мощь в словах твоих блистает,
Но низкий их в игрушку превращает.
В наш век талант – певцу смертельный яд,
Не возвышает он, а унижает.

48

О, как жаль! Мы ушли от тебя и печаль унесли!..
Мы томление сердца с собой не вчера ль унесли?
Мы покинули радость, ушли от твоих мы дверей,
Сожаленья на память и скорбь свою вдаль унесли.

49

О Хакани! На дар свой опирайся,
Пред пышностью презренных не склоняйся!
Не будь ферзем, чтоб криво не ходить,
Будь лучше пешкой – прямо устремляйся!

50

Дивная сила дана моим звучным словам,
Воду в вино они, яд превращают в бальзам,
Розовым соком моих цельбоносных речений
Я от давнишних скорбей исцеление дам.

51

Я не дикий, в тени прозябающий плод,
Солнце я, что весь мир озаряет с высот.
Мой хулитель – не женщина и не мужчина, –
В женской шали, в стыде от меня он уйдет.

52

Я горем зажегся твоим и в огне расточился,
В обители горя, во тьме я свечой засветился.
Не знал я доныне ни боли душевной, ни слез,
Но у твоего равнодушия им научился.

53

Моя душа в твоих руках. Что с телом делать мне?
Жемчужина в твоих руках, а море в стороне.
Терпению не поручай дела моей любви!
Терпенье – слово, что мертво и пусто в глубине.

54

Твоя краса и мудреца и простака сразит.
Твой локон амбровый толпу в безумцев превратит.
От черного огня твоих пылающих очей
Покинул келью, опьянев, Бистамский Баязид.

55

Нет, молодость, как небо, не горда –
В движенье, как огонь, она всегда.
С ней и плохое кажется хорошим,
А без нее и доброе – беда.

56

О, сколько в душе у меня и обид и скорбей,
О, сколько мне послано бедствий судьбою моей.
Ты спрашиваешь, что со мной, о чем я вздыхаю?
Что есть у меня, кроме горестных дней и ночей?!

57

Что лучезарная луна перед лицом твоим?
В сиянье красоты твоей и ночь светлее дня.
Вот солнце говорит: «Горю от твоего огня!
Морей не хватит на земле, чтобы залить меня!»

58

Друг, что я от мира сего получил? Ничего!
Взгляни, что от прошлых я дней сохранил? Ничего!
Как чаша Джамшида весь мир я вмещал. Что ж осталось,
Когда небосвод эту чашу разбил? Ничего.

59

Возлюбленная ушла и разлуке меня поручила.
С приходом разлуки ознобом и жаром меня охватило.
За ней лихорадка пришла, обожгла, обметала мне губы –
Ревнивица, – чтобы не мог целовать я уста моей милой.

60

О Хакани! Основа жизни – горе.
Жизнь и жестокость на одной опоре.
Ведь силой душу в тело заключили,
И силой удалят из тела вскоре.

61

Не вмещается горе мое в этой злачной долине земной.
Не вмещаются вздохи мои в моей клетке стесненной грудной.
«Что за горе?» – спросил ты меня. Друг мой, горе мое таково,
Что горенья и жара его не вместит небосвод голубой.

62

Ты роза, а я безумно влюбленный в тебя соловей,
Грущу без тебя, и крылья увяли у песни моей.
Умолк мой язык, немотствует сумрачный сад без тебя.
Увижусь с тобой – и песня моя разнесется звучней.

63

О локоны милой, вы тень этой ночи сгустите!
О звезды свиданья, помедлите, не уходите!
Закройте густою завесой восток, облака!
Вы, утра лучи, задержитесь, мне милость явите!

64

Ты лицом как луна, кипарису подобен твой стан,
И молва о тебе донеслась до неведомых стран.
Пожелтевшее солнце свой свет у тебя занимает.
О небесная гурия! Рай твой – печальный Ширван!

65

О шахиня красавиц, я раб твой, я изнемогаю.
Ты беспечно смеешься, не ведая, как я страдаю.
Я как пыль пред тобою; ты – ветер широких степей.
Ты дохнешь – и, как облако пыли, я вдаль улетаю.

66

Хакани! С этой улицы зла поскорей уходи!
Горе темное брось и – веселый – смелей уходи!
Здесь душою тебя, словно цепью, судьба оковала.
Брось ей цепь! И на волю, как ветер степей, уходи!

67

И я в дни юности в огонь любви бросался…
И вот достиг того, чего я домогался:
Огонь потух, а я сгорел, как мотылек.
И пепел лишь от всех моих надежд остался.

68

Где тот яд, что страданья души исцелит?
Где кинжал, что мученья мои прекратит?
Где удар, что сразит меня волею неба?
Смерть приму я, как верным принять надлежит!

69

Любимая на корабле, а я на суше, я в беде.
От горя качка у меня, и нет мне пристани нигде.
О ветер, радостную весть примчи мне от моей любви,
Чтоб к цели доброй, как корабль, пошел по кормчей я звезде.

70

Хакани! Ты покоя себе не найдешь никогда!
Бесполезно бороться с судьбою, смирись навсегда.
Этот мир не достался навек ни Даре, ни Джамшиду, –
Если он и тебе не достался – какая беда?

71

В огне печали Хакани истлел,
Терпенью сердца наступил предел.
Так мотылек, в саду свечу увидев,
На пламя налетел и обгорел.

72

Вновь цветами сады украшает весна,
О, пришли ко мне с утренним ветром вина!
Я из уст твоих выпью вино золотое,
Пусть душа моя будет, как чаша, полна!

73

Нас сглазили. Судьба со счастьем в споре.
О милая, вражда вокруг, как море!
Умолк наш сладкий разговор любви,
Но знаем мы о тайном нашем горе.

74

Ты горишь, как Парвин, в небесах красоты.
Кроме родинок, нет на тебе черноты.
Но души моей цвет нераскрытым остался,
На меня даже мельком не глянула ты.


Ильяс ибн Юсуф Низами
Об авторе
Ильяс ибн Юсуф Низами (1141–1211) – великий поэт Азербайджана, писавший на персидском языке, автор «Хамсе» («Пятерицы»), состоящей из поэм: 1. «Сокровищница тайн». 2. «Хосров и Ширин». 3. «Лейли и Меджнун». 4. «Семь красавиц». 5. «Искендер-наме». Вслед за ним «хамсе» стали слагать многие другие выдающиеся поэты как на персидском, так и на других языках. Помимо поэм Низами писал также прекрасные газели. Творчество Низами является новой эпохой в поэзии на языке фарси.
Стихи
Из поэмы «Лейли и Меджнун»
Перевод П. Антокольского
Письмо Лейли Меджнуну

Когда он развязал письмо Лейли,
Вот что в письме глаза его прочли:
«Во имя вседержителя, чья сила,
Врачуя разум, душу воскресила
Мудрейшего из мудрых, кто
знаком
И с тварей бессловесных языком,
Кто птиц и рыб в своей деснице держит
И семя звезд в ночное небо вержет,
На землю человека ниспослав.
Он есть предвечный обладатель слав,
Он вечно жив и беззакатно ярок,
Вручил он душу каждому в подарок
И целый мир – возможно ль больше дать,
Чем эта световая благодать –
Сокровище его благой порфиры?»
Рассыпав так смарагды и сапфиры,
Лейли затем писала о любви:
«Страдалец! Пусть утрет глаза твои
Мой нежный шелк – слова, что я слагаю.
Я, как в тюрьме, одна изнемогаю,
А ты живешь на воле, мой дружок,
Ты клетку позолоченную сжег.
Благой источник Хызра в царстве горя.
Пусть кровь твоя окрасила нагорья.
В расселины ушла, как сердолик,
К моей свече ты мотыльком приник.
Из-за тебя война пришла на землю,
А ты, онаграм и оленям внемля,
Мишень моих упреков и похвал,
Ты собственное тело разорвал
И пламенем закутался багровым.
А помнишь ли, когда ты был здоровым,
Ты в верности мне вечной поклялся.
Из уст в уста шла повесть наша вся.
Я клятве ранней той не изменяю,
А ты не изменил еще? – не знаю.
Где ты теперь? Чем занят? Чем храним?
Чем увлечен? А я – тобой одним.
Мой муж – я не чета ему, не пара.
Замужество мое – как злая кара.
Я рядом с ним на ложе не спала,
И, сломленная горем, я цела.
Пусть раковину море похоронит,
Ничем алмаз жемчужины не тронет.
Никто печати с клада не сорвет,
Бутона в гуще сада не сорвет.
А муж – пусть он грозит, смеется, плачет!
Когда я без тебя – что он мне значит?
Пускай растет, как лилия, чеснок,
Но из него не вырастет цветок.
Ты ждешь меня. Я бы хотела тоже
С тобой одним шатер делить и ложе.
Но раз с тобою вместе жить нельзя –
Моя ль вина, что я такая вся?
Твой каждый волосок – моя святыня.
Твоя стоянка и твоя пустыня –
Они мой сад, цветущий без конца.
Узнав о смерти твоего отца,
Я саван разорвала и вопила,
Лицо себе царапала и била,
Как будто это умер мой отец.
Так весь обряд исполнив, под конец
Я лишь к тебе прийти не захотела.
Ну что ж, пускай в разлуке гибнет тело,
Зато с тобой душа моя всегда.
Я знаю – велика твоя беда.
В терпении свою награду чуем,
А два-три дня в рабате мы ночуем.
На зимней ветке ночка спит, мертва,
Придет весна – распустится листва.
Не плачь, когда быть одиноким больно.
А я – никто. Я близко – и довольно.
Не плачь, что в одиночестве убог.
Запомни: одиноким близок бог.
Не плачь и об отце своем. Рассейся,
Дождями слез, как облако, не лейся.
Отец в земле, над сыном – солнца свет.
Разбита копь, сверкает самоцвет».
Меджнун, когда он прочитал посланье,
Был, как бутон, раскрывшийся в пыланье
Торжественной полуденной земли.
Он только и сказал: «Лейли, Лейли,
Лейли, Лейли», – и плакал безутешно.
Затем пришел в себя и стал поспешно
Посланнику он ноги лобызать.
И долго ничего не мог сказать.
Как будто не владел людскою речью.
И вдруг воскликнул: «Как же я отвечу,
Когда нет ни бумаги, ни пера!»
Но ведь смекалка у гонцов быстра,
И посланный, раскрыв ларец дорожный,
Вручил перо Меджнуыу осторожно.

Ответное письмо Меджнуна

Вступление к письму, его начало
Благоговейным гимном прозвучало
Во имя вседержителя-творца,
Кто движет все светила и сердца,
Кто никогда пи с кем не будет равным,
Кто в скрытом прозревает, как и в явном,
Кто гонит тьму и раздувает свет,
Кто блеском одевает самоцвет,
Кто утолил любую страсть и жажду,
Кем укреплен нуждающийся каждый.
Затем писал он о любви своей,
О вечном пламени в крови своей:
«Пишу я, обреченный на лишен ья,
Тебе, всех дел и дум моих решенье.
Нет! Я ошибся. Я, чья кровь кипит, –
Тебе, чья кровь младенческая спит.
У ног твоих простерт я безнадежно.
А ты другого обнимаешь нежно.
Не жалуясь, переношу я боль,
Чтоб облегчала ты чужую боль.
Твоя краса – моей мольбы Кааба.
Твоих шатров завеса – сень михраба.
Моя болезнь, ты также и бальзам,
Хрустальный кубок всем моим слезам.
Сокровище в руке чужой и вражьей,
А предо мной одна змея на страже.
О сад Ирема, где иссох ручей!
О рай, незримый ни для чьих очей!
Ключи от подземелья – у тебя.
Мое хмельное зелье – у тебя.
Так приголубь, незримая! Я прах.
Темницу озари мою! Я прах.
Ты, скрывшаяся под крылом другого,
По доброй воле шла на подлый сговор.
Где искренность, где ранний твой обет? –
Он там, где свиток всех обид и бед.
Нет между нами лада двух созвучий.
Но есть клеймо моей неволи жгучей.
Нет равенства меж нами – рабство лишь.
Так другу ты существовать велишь.
Когда же, наконец, скажи когда
Меж нами рухнут стены лжи, когда?
Луна, терзаемая беззаконно,
Избегнет лютой ярости дракона?
И узница забудет мрак темницы,
И сторож будет сброшен с той бойницы?
Но нет! Пускай я сломан пополам!
Пускай пребудет в здравьи Ибн-Селам!
Пускай он щедрый, добрый и речистый.
Но в раковине спрятан жемчуг чистый.
Но завитки кудрей твоих – кольцо,
Навек заколдовавшее лицо.
Но, глаз твоих не повидав ни разу,
Я все-таки храню тебя от сглаза.
Но если мошка над тобой кружит,
Мне кажется, что коршун злой кружит.
Я – одержимость, что тебе не снилась.
Я – смута, что тебе не разъяснилась.
Я – сущность, разобщенная с тобой,
Самозабвенье выси голубой.
А та любовь, что сделана иначе,
Дешевле стоит при любой удаче.
Любовь моя – погибнуть от любви,
Пылать в огне, в запекшейся крови.
Бальзама нет для моего леченья.
Но ты жива – и, значит, нет мученья».

Свидание с матерью

Лишь издали на сына поглядела,
Лишь поняла, как страшен облик тела.
Как замутилось зеркало чела, –
Вонзилась в мать алмазная стрела.
И ноги онемели на мгновенье.
Но вот уже она в самозабвеньи
Омыла сына влагой жгучих слез,
Расчесывает дикий ад волос.
И каждый волосок его голубя,
Ощупывает ссадины и струпья,
Стирает пыль и пот с его лица
И гладит вновь, ласкает без конца.
Из бедных ног колючки вынимая
И без конца страдальца обнимая,
Мать шепчет: «Мой сынок, зачем же ты
Бежишь от жизни для пустой мечты?
Уже числа нет нашим смертным ранам,
А ты все в том же опьянеиьи странном.
Уже уснул в сырой земле отец,
Уже не за горами мой конец.
Встань и пойдем домой, пока не поздно!
И птицы на ночь прилетают в гнезда.
И звери на ночь приползают в дом.
А ты, бессонный, в рубище худом,
В ущельи диком, в логове змеином,
Считаешь жизнь, наверно, веком длинным,-
А между тем она короче дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45