– Это никакая не загадка. Я был всегда бедный человек и сейчас остался бедняком.
– А всё-таки сейчас, если ты заглянешь в свой сундук, ты увидишь, что там лежат три твоих халата, и у сыновей есть по два халата, и у жены, наверное, не одна и не две рубашки.
– Ты лучше в своём сундуке считай, чем по чужим лазить, – окрысился Кари.
Бригадиры захохотали. Все знали, что Рахимшах метко задел у скупого Кари больное место.
– Слушаю я тебя, Кари, и удивляюсь, – вмешалась вдова Зумрат. – Ты, член правления да ещё заместитель председателя, вместо того чтоб объяснить колхозникам, кто чего не понимает, сам загадываешь другим глупые загадки. Если тебе очень хочется, я тебе её разгадаю. Когда ты был молодой, Кари, ты недоедал, ходил в рваном халате, во всём себе отказывал и десять лет работал, как вол, потому что хотел собрать на калым, взять в дом жену и вырастить с ней сыновей, чтобы после твоей смерти было кому прочесть по тебе Суру. После, когда ты уже выплатил калым, взял жену и вырастил с ней ребятишек, тебе тоже приходилось жить бедно, но ты, наверное, не жалеешь тех десяти лет, которые тебе стоил калым, потому что о человеке, у которого нет ни жены, ни сыновей, разве можно сказать, что это действительно человек? Теперь советская власть отменила калым, и сыну твоему уже не придётся, как тебе, работать не доедая, чтобы получить жену. Но советская власть говорит: разве о том, как жили раньше наши дехкане, можно сказать, что это действительно жизнь? И советская власть говорит дехканам: несколько лет вам придется кое в чём себе отказывать, – много меньше, чем вы отказывали себе раньше. Но то, без чего вы обойдётесь, – не пропадёт. Придёт время, и вы получите за это новую, хорошую жизнь. Так скажи мне, Кари, неужели тебе стоило десять лет обходиться без всего, чтобы уплатить калым за жену, а теперь тебе не стоит отказывать себе в лишнем халате и в лишнем куске сахара, чтобы уплатить калым за новую, хорошую жизнь? И разве о дехканине, который поступает так, как ты, можно сказать, что это рассудительный дехканин?… А теперь, Кари, скажи нам всем, – мы пришли узнать, созовёшь ты собрание или не созовёшь? Потому если не созовёшь, то мы его созовём сами.
– Ай, какой торопливый народ! – покачал головой Кари. – Кто сказал, что я не хочу созывать собрания? Мы как раз советовались с Олимовым, когда лучше созвать, чтобы не отрывать людей от работы, и я был против того, чтобы созывать завтра. Я думаю, лучше созвать сегодня…
В скальной траншее, по колено в воде, рабочие грузили в ковши желтые осколья породы, с трудом поспевали за отрывистыми поворотами стрел. По голым торсам градом струился пот. О таком лихорадочном темпе работ ещё месяц тому назад никто на строительстве не имел представления. Тогда работали с прохладцей, это понимал сейчас каждый, и показатели прошлого месяца, по сравнению с нынешними, звучали как неприличный анекдот. Премированным тогда ударникам стыдно было сегодня в этом признаться. Тридцать тракторов, расставленных вдоль кавальера, откачивали воду. Размеренный стук трактора подсказывал такт, по этому такту равнялись. Сгиб вниз! выпрямись!.. в ковш!..
Через каждые четыре минуты по наклону с грохотом слетал бремсберг и с разбегу залпом влетал на наклон. По вогнутой дуге наспех утрамбованной дороги стремительно съезжали на дно пустые автокары и, нагруженные, карабкались вверх, простуженно хрипя коробкой скоростей.
Морозов, зажмурив глаза, ловил настороженным ухом размеренный гул работы. Кажется, всё нормально. Если не будет непредвиденной аварии – вытянем. Он насторожился. Навстречу по кавальеру рысью бежал Андрей Савельевич. У Морозова неприятно заныло под ложечкой.
– Что случилось?
Андрей Савельевич, смертельно бледный, нервно шмурыгал носом.
– Ну?
– Звонили с Ката-Тага. Вызывают товарища начальника. Менк VI встал.
– Что значит встал? Почему?
– Пробило фильтр в масляном насосе. Задрана шейка коленчатого вала. И подшипники – к чёрту.
Морозов почувствовал, как лицо его наливается кровью.
– Вы отдаёте себе отчёт, что это для нас значит?
Андрей Савельевич опять шмурыгнул носом. Морозов посмотрел на его побледневшие губы.
«Чего ж я на него кричу? Он тут ни при чём. Авария не на его прорабстве…»
– Вызовите немедленно Кирша, – распорядился он, овладев собой. – А драгеров арестовать! Позвоните прорабу.
– Товарищ Кирш уже там. Смотрит дизель. Драгеры говорят: в маслопроводе обнаружен гвоздь. Думают, кто-нибудь нарочно…
– А кого ж это они к экскаватору подпускают? Что вы мне сказки какие-то повторяете!
– Может, кто-нибудь из нижников?…
– Кто отвечает за дизель: нижняя бригада или драгер? – багровея, закричал Морозов. – Арестовать обоих драгеров.
– Слушаю.
Морозов сидел уже в машине. У подножья горы его встретил замасленный Кирш.
– Ну что?
– Весь дизель исковеркан. – Кирш спокойно выпирал платком руки, но руки его дрожали. – Гнали до тех пор, пока совсем не застопорило мотор. Минимум недельный ремонт.
– Убью! Подлецы! Вредители! – загремело за спиной Морозова. Кирш и Морозов невольно оглянулись. Сухопарый Гальцев тряс за грудки двух несопротивляющихся драгеров. – Сволочи! Что с экскаватором сделали?
Он отпустил драгеров и повернулся к Морозову, хотел что-то сказать, вдруг скулы его дрогнули. Он отвернулся, присел на камень и, спрятав лицо в руках, заплакал.
– Есть, может, какой-нибудь выход? – безнадёжным голосом, не глядя на Кирша, спросил Морозов.
– Выход… – задумчиво повторил Кирш. – Если бы были хоть два гидромонитора, чтобы смыть в этом месте отвал и освободить кавальер, – можно было бы перебросить сюда со сто тридцатого пикета Бьюсайрус 14. На такую высоту он не подаст – стрела коротка. Не знаю только, удастся ли нам самим изготовить в наших мастерских гидромонитор, да ещё в такое короткое время…
Он не докончил. Между ним и Морозовым вырос Гальцев:
– Сделают, товарищ Кирш! Морду, сукиным детям, набью, если не сделают! Вы им только расскажите, как его делать, это гидромагнето. Обязательно сделают! Пойдём сейчас в мехмастерские!
– Подождите, товарищ Гальцев. – Кирш повернулся к Морозову. – Попробовать, очевидно, придётся. Другого выхода не найдём. Гидромонитор в конце концов не такая уж сложная штука. Если не смогут сделать трёхступенчатый насос, сделают простой. Четыре атмосферы хватит. Давайте в самом деле пойдём к Крушоному. Попытка не пытка.
Они сошли вниз и сели в машину.
– Гидромонитор имел бы ещё и то преимущество, что укрепил бы дамбу, замачивая её водой, – заговорил Кирш. – Основной принцип гидромонитора очень прост: центробежный насос, десятидюймовый всасывающий шланг и семидюймовый выхлопной… получается струя давлением атмосферы в четыре – достаточная, чтобы смыть отвал. При трёхступенчатом насосе – давление в десять и больше атмосфер. Такой струёй можно, как ножом, резать на куски нашу скалу. Но это дело более сложное…
Автомобиль летел с такой быстротой, что сидящий рядом с шофёром Гальцев с трудом улавливал обрывки фраз.
Начальник механизации, инженер Крушоный, с первых же слов обнаружил полную осведомлённость в системах гидромониторов. У Морозова отлегло от сердца. Он справился, когда мехмастерские смогут изготовить первые два гидромонитора, принимая во внимание катастрофическое значение буквально каждого потерянного часа. Но тут инженер Крушоный безнадёжно развёл руками и заявил с огорчением, что при том качестве литья чугуна, какое даёт литейный цех, при полном отсутствии сносного кокса и мало-мальски приличной вагранки, не говоря уже о валовой стали, изготовить гидромонитор в мехмастерских совершенно невозможно.
Морозов минуту смотрел на миловидное огорчённое лицо инженера.
– Вы, кажется, не понимаете, товарищ, – сказал он хрипло. – У нас срывается всё строительство. Мы к поливу не сможем дать воды.
– Нет, я прекрасно понимаю, – печально улыбнулся Крушоный. – Но я же не могу вас обманывать. Гидромонитор, сделанный из нашего материала, разорвётся при первой пробе.
– Иван Михалыч! – ворвался в разговор Гальцев. – Что вы ему, сволочу, объясняете! Разве такая контра понимает? С ним без ГПУ разве чего добьёшься? Пойдём в цех! Я с мастером поговорю. Сделают! Вот вам моя голова, сделают!
– А в самом деле, с вами, видно, на другом языке разговаривать надо, – бросил сквозь зубы Морозов и, отстранив рукой растерянно улыбающегося Крушоного, прошёл в мастерские.
В цеху, в итоге летучего митинга, на котором Морозов сжато обрисовал положение, а Кирш изложил принцип и структуру гидромонитора, выяснилось, что валовая сталь есть и что её хватит на сопла по меньшей мере для пяти гидромониторов. Штуцера, по предложению самих рабочих, решено было сделать из железа. Три лучшие бригады взялись, в порядке соревнования, к следующему утру изготовить по одному гидромонитору, под непосредственным наблюдением Кирша, оставшегося лично руководить работой.
Договорившись обо всём, Морозов отозвал Кирша в сторону:
– Крушоного снять с работы! К чёртовой матери!
– Стоит ли, Иван Михайлович, за три недели до конца назначать нового начальника механизации? Пока войдут в курс… Пострадает от этого только работа мастерских.
– Ну, как хотите. Только тогда вам лично придётся взять непосредственное наблюдение над механизацией.
– Это само собой разумеется…
Покидая механические мастерские, Морозов ещё раз столкнулся с Крушоным. На красивом задумчивом лице инженера блуждала всё та же печальная улыбка. Улыбка говорила: «Конечно, оперируя нервами, можно заставить рабочих сделать что угодно, но результаты этого могут быть только плачевные». Морозов прошёл словно мимо пустого места.
На дворе уже стемнело. Морозов быстро миновал городов. Нужно было немедленно отдать распоряжение о переброске с сто тридцатого пикета Бьюсайруса 14. К утру экскаватор должен быть на месте. Морозов ускорил шаги. Кто-то окликнул его по имени.
– Дарья?
– Подожди. Куда бежишь? Фу! Еле догнала.
– Ну что?
– Как же с экскаватором-то, починят?
– Заменим другими приборами.
– Чем замените?
– Гидромониторами. Ну, водой размывать будем.
– Работа от этого не задержится?
– Посмотрим, нельзя знать заранее. Если хорошо пойдёт, не задержится.
– Ты очень торопишься?
– Очень. А что?
– Поговорить я с тобой хотела. Недолго. Ты не бойся, – темно, никто не увидит.
– Лучше бы ты зашла ко мне попозже. Или вовсе уж ходить перестала?
– Не могу. Тяжело ходить. Видно, и до конца строительства не дотяну. Думала, доработаю до отпуска. Тяжело.
– Это что ещё за штуки?
Она взяла его за руку.
– Беременная я. Седьмой месяц…
Было это настолько неожиданно, что Морозов растерялся. Как обычный первый рефлекс самозащиты перед смущением, подоспела на выручку грубость.
– А чёрт тебя знает, с кем это нагуляла.
Она отпустила его руку. Он увидел впотьмах отодвинувшееся белое пятно её лица.
– А ты что, испугался? Боишься, алименты с тебя спрашивать буду? Не трясись. Не буду. Нужен ты мне, как собаке здрасте! – она отвернулась и быстро пошла прочь.
– Дарья! – испуганно позвал Морозов, смутно чувствуя, что случилось что-то непоправимое. – Дарья!
Оклик остался без ответа.
– Дарья! – окликнул он ещё раз темноту.
Бежать за ней впотьмах не было смысла. Окликать её ещё громче? Мог услышать кто-нибудь из проходящих. Морозов понимал, что обидел её больно и незаслуженно. «Ну что ж, придётся её разыскать завтра и извиниться».
Он вспомнил о Бьюсайрусе 14, который необходимо до завтра перебросить на семнадцатый пикет, и зашагал в контору.
Возвращаясь поздно ночью домой на растрясённой машине, проезжая «американские горки», он опять вспомнил о Дарье. Молодец баба! С гонором! Он впервые подумал отчётливо, что у Дарьи родится ребёнок и что ребёнок этот – его. Не испытанное никогда чувство отцовства вызывало тёплое смущение. Он попытался представить себе этого незнакомого малыша, увидел голого большеглазого мальчугана. Что-то защекотало внутри. «Смешно. Ребёнок. Что ж, вот и разрешение вопроса… Придётся теперь обязательно это дело оформить. Благо, и строительство приходит к концу. Всё просто и никаких проблем».
Он задремал, убаюканный привычной качкой машины.
Ударники механизации не подкачали. Опыт с установкой трёх изготовленных за ночь гидромониторов состоялся ровно в девять часов утра. Вся отработавшая ночная смена, не расходясь по баракам, облепила в ожидании склон противоположного кавальера. Все уже знали тревожную новость: начальник механизации заявил, что материал не выдержит и гидромониторы при пробе разорвутся.
Слегка пожелтевший спокойный Кирш и бледный Морозов внимательно проверяли последние детали установки. Вытянувшийся ещё больше за ночь Гальцев, задевая ногами за шланги, путался неотступно между рабочими, Морозов несколько раз предлагал ему не мешать и отойти. Гальцев бурчал что-то невнятное и отходил, чтобы остановиться у соседнего шланга. Он считал, что перед лицом рабочих, там, где жизнь нескольких из них может подвергаться опасности, секретарю постройкома, как морским капитанам в иностранных романах, подобает находиться на опасном участке.
Наконец Кирш подал рукою знак, заработали трактора, и из стальных жерл трёх гигантских удавов с пулемётным треском трататахнула вода. Все вздрогнули. Вода тремя толстыми металлическими струями ударила в изогнутый хребет отвала, и хребет прыснул, обнаруживая глубокую пробоину. Вода, стреляя и грохоча, упрямо била в брешь. И вдруг широкий клин отвала зашевелился, осунулся и потёк шуршащим водопадом серозёма. Вода никелированным тараном ударила ниже. Постепенно весь отвал на форсируемом отрезке стал медленно оседать, отступать назад, пока наконец не расползся, как тесто, по просторной равнине за кавальером.
Морозов вытер платком лоб и медленно сошёл в траншею.
Только часа четыре спустя, проходя мимо женской бригады, Морозов вспомнил о Дарье. Он поискал её глазами. Дарьи в траншее не было. Подошёл Андрей Савельевич.
– А куда ж это их бригадирша девалась?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83