Разделение по социально-экономическому принципу приводит к еще большим, почти неразрешимым трудностям. И в высоко развитых промышленных, и в аграрных обществах существовали как сильные, так и слабые фашистские движения. Общие теории, связывающие фашизм с определенной стадией развития капитализма или процесса модернизации, не выдерживают критики.
Поскольку фашистские партии возникли в межвоенное время в странах, сильно различавшихся в социально-экономическом отношении, в их социальной базе также видны отчетливые различия. Впрочем, надо заметить, что в этом направлении сравнительное исследование продвинулось еще недостаточно. Для отдельных фашистских партий часто отсутствуют надежные и сравнимые данные о социальном происхождении лидеров, активистов, членов и избирателей, поддерживавших эти партии. Сверх того, социальный состав фашистских партий менялся в зависимости от региона и времени. Примером может служить НСДАП, первоначально рекрутировавшая своих членов почти исключительно из старой мелкой буржуазии, но затем, в отдельных регионах, также из новой мелкой буржуазии и из рабочих. Фашистские секты, подобно фашистским партиям, рекрутировали своих членов в начальной стадии преимущественно из студентов, офицеров, служащих, а также отдельных рабочих и крестьян – причем конкретное социальное распределение не удается выяснить из-за их малочисленности. Если отвлечься от этих сект, то из остальных фашистских движений преимущественно мелкобуржуазный характер имели австрийские хеймверовцы, некоторые французские группы, бельгийские рексисты и финское Движение Лапуа, а также меньшее голландское НСД. Но и здесь заметно сильное различие между старой мелкой буржуазией, состоявшей из крестьян, ремесленников и мелких предпринимателей, и новой мелкой буржуазией, из служащих и чиновников. Преимущественно аграрный тип имели, наряду с Движением Лапуа, австрийские хеймверовцы, тогда как голландское НСД находило опору в городах. Напротив, относительно высокую долю рабочих имели венгерские «Скрещенные стрелы» (по оценкам, 41%), французская ФНП и, с некоторым интервалом, также «Британский фашистский союз», австрийские национал-социалисты и фаланга (на ее начальной стадии). Венгерские «Скрещенные стрелы», румынскую «Железную гвардию», а также хорватских усташей, несомненно, можно рассматривать как партии нижних слоев населения. Однако при нынешнем состоянии сравнительного исследования фашизма нельзя еще прийти к выводу, надо ли рассматривать фашизм вообще как мелкобуржуазную или как народную партию.
Как бы ни было важно, впрочем, дальнейшее изучение социальной базы фашизма в целом, не следует упускать из виду, что эта проблема не только дополняется вопросом о социальной функции фашизма, но и приобретает в свете этого вопроса относительный характер. В конце концов, фашизму удалось развиться не только собственной силой: он опирался на поддержку промышленников, аграриев и буржуазных партий. Впрочем, вульгарно-марксистский вопрос cui bono [«Кому выгодно» (лат. поговорка).Прим. перев.] здесь тоже не очень помогает. Картине фашизма, каким его представляют в общем виде коммунистические теоретики, пожалуй, соответствует лишь «Французская солидарность» («Solidarite Francaise»), которую основал и финансировал французский парфюмерный фабрикант Коти. Их повторяющиеся утверждения, что фашистские партии с самого начала финансировались и направлялись влиятельными промышленными кругами, не подтвердились, а скорее опровергнуты проведенными до сих пор исследованиями. Впрочем, как раз в этом случае в исследованиях остаются еще большие пробелы. Наряду с НФП, получившей в начальной фазе значительную финансовую и политическую поддержку аграриев, можно выявить ассигнования в пользу австрийских хеймверовцев, финского Движения Лапуа и бельгийских рексистов. НСДАП также получала материальные пожертвования от промышленников и аграриев. Однако более крупные суммы ей начали выплачивать лишь после того, как она стала массовой партией. В конечном счете политическая поддержка НФП и НСДАП со стороны промышленной и аграрной элиты, а также консервативных политических сил была важнее финансовой. Но если в Италии и Германии возник «союз» фашистской партии с промышленными, аграрными и консервативными политическими силами, то в других странах, где были фашистские партии с массовой базой, этого не произошло.
Предыдущие исследования были посвящены прежде всего проблеме, какие социальные и экономические факторы лежали в основе развития фашизма; между тем то обстоятельство, что фашистские партии представляли особую притягательную силу для относительно молодых людей, хотя и было отмечено, но до сих пор не было сколько-нибудь удовлетворительно объяснено. Сравнительное исследование фашизма с позиций социальной психологии едва началось. Мы еще не знаем, верно ли и в какой степени верно, что преимущественно молодые люди и почти исключительно мужчины, ставшие в Европе сторонниками фашизма, отличались определенными психическими признаками, такими, как страх, агрессивность и другие авторитарные черты характера.
Напротив, поддерживаемый почти всеми теоретиками фашизма тезис, по которому фашистские партии возникают и растут в ситуации кризиса, был подтвержден. Однако дело здесь не только в масштабе экономического кризиса, но главным образом в том, вызывал ли экономический кризис также кризис в социальной и политической области. Здесь действуют различные тормозящие и стимулирующие факторы. Но при нынешнем состоянии исследований еще не удается установить надежные корреляции между тяжестью и масштабом хозяйственного кризиса и другими политическими и социальными факторами.
Оказалось, что для сохранения демократии и защиты от фашизма важнее всего готовность к компромиссу буржуазных, аграрных и социал-демократических партий. Швеция и Норвегия показывают пример того, как союз социал-демократической и соответствующей крестьянской партии при пассивной поддержке консерваторов и либералов привел к тому, что фашистские партии остались в положении незначительных сект. Пример Голландии показывает, что существование прочно сложившихся сред или «лагерей» – католического, социал-демократического и протестантского – точно так же могло преградить путь развитию фашизма. Подобную же способность к сопротивлению проявили также католический и – в меньшей степени – социал-демократический электорат во время Веймарской республики. Но существование национальных и религиозных меньшинств, как правило, способствовало поляризации демократической системы и тем самым росту фашизма. В этом смысле Швейцария представляет исключение, поскольку в этой стране вопросы о языках и о правах меньшинств были образцовым способом решены, так что фашистские партии не могли воспользоваться ими для своей агитации. Наконец, в некоторых странах (Дания, Швеция, Норвегия) государственный интервенционизм и принцип дефицитных затрат позволили быстрее справиться с проблемой безработицы, что опять-таки помешало фашистским партиям использовать в своей агитации экономическое положение. В целом надо сказать, что мы еще не знаем, какие формы экономического кризиса, поразившего почти все страны Европы, способствовали в этих странах развитию фашизма.
В некоторых странах росту фашистских партий способствовало существование антипарламентских массовых движений, уже в 19 веке выдвигавших националистические, антисоциалистические, антикапиталистические и антисемитские цели. Сюда относятся «Общенемецкая партия» в Австрии, итальянская «Националистическая ассоциация» и, прежде всего, французская «Аксьон Франсэз». Однако можно ли считать эти движения «раннефашистскими», не очевидно. Это понятие, как и понятие «филофашизма», представляет просто некоторую вспомогательную конструкцию. Что же касается выражения «неофашизм», то оно проблематично, и, пожалуй, от него лучше отказаться, так как все фашистские партии, возникшие после 1945 года, в идеологическом и организационном отношении однозначно отражали «классические» фашистские образцы. Если бы в них действительно развились новые элементы, то для них следовало бы ввести другое название.
В целом европейские фашистские движения отличаются некоторым разнообразием, в котором прежде всего выделяются, отличаясь от других, немецкий «радикальный фашизм» и итальянский «нормальный фашизм». Однако можно, по крайней мере эвристически, придерживаться общего, хотя и весьма дифференцированного понятия фашизма. При этом сохраняет свою силу принципиально правильное напоминание Анджело Таска: «Определить фашизм – значит прежде всего написать историю фашизма». Как показывает превосходный собственный труд Таска об истории итальянского фашизма, это вовсе не значит, что при сравнительном изучении фашистских движений надо отказаться от теорий, тезисов и даже гипотез, высказанных в течение уже 60-летней международной дискуссии о фашизме. Они должны быть соединены в «теории среднего радиуса действия», поскольку «разнообразие» фашистских движений и перемены в ходе развития каждого из них не позволяют объяснить этот предмет из единого принципа или построить его глобальную теорию. Поиск такой все исчерпывающей и все объясняющей глобальной теории в настоящее время вряд ли нужен и ведет лишь к бесплодным спорам об определении понятий. Важнее и полезнее продолжить эмпирическое, плюралистическое в своих методах сравнительное исследование фашизма.

Послесловие к русскому изданию Это послесловие написано автором в начале 2000 года специально к выходу русского издания книги и публикуется здесь впервые.



Каждая книга имеет свою судьбу. Некоторые из них устаревают, вытесняются другими изданиями, и, в конечном счете, их забывают. Но есть и такие книги, которые остаются востребованными, несмотря на время, и хотя они требуют отдельных поправок, их главные тезисы сохраняют актуальность. Предлагаемая книга, немецкий оригинал которой был опубликован еще в 1983 году (в 1992 году вышел китайский перевод), принадлежит ко второй категории, поскольку содержит неоспоримый основной тезис. Он заключен уже в названии – «Европейский фашизм в сравнении» – и состоит в том, что были и все еще есть режимы, которые следует рассматривать как фашистские, поскольку сравнение обнаруживает в них значительные общие черты Об этом подробно написано в Заключении данной книги.

. Это касается уже внешнего облика таких фашистских партий – их мундиров и иерархического устройства; далее, их псевдорелигиозного политического стиля, прославляющего насилие; и, наконец, их идеологии (антисоциалистической или антикапиталистической, модернистской или антимодернистской, националистической и главным образом расистской), имеющей программный, а не просто пропагандистский характер.
Конечно, имеются различия в фашистских движениях, зависящие от их социально-экономических предпосылок, поскольку эти движения возникли и развились как в высокоразвитых, так и в слаборазвитых капиталистических обществах; но эти экономические и социальные структуры мало на них влияли. Таким образом, между влиянием фашистской партии и уровнем развития капиталистического общества нет определенной и постоянной зависимости. Это ставит под сомнение как марксистские классовые теории, так и буржуазные теории модернизации По поводу этих и упоминаемых дальше теорий фашизма см. дальнейшие сведения в: W. Wippermann. Faschismustheorien. Die Entwicklung der Diskussion von den Anfangen bis heute. Darmstadt, 7. Aufl. 1997.

.
Не опровергнут, однако, неизменно повторяемый марксистами тезис о прокапиталистической основной функции фашизма. Впрочем, он не объясняет, почему все фашистские партии имели некапиталистическую социальную базу. Их члены и их избиратели происходили из всех социальных слоев, и преимущественно из мелкой буржуазии См. также: E. Muhlberger (Ed.). The Social Basis of European Fascist Movements. London, 1987. Как и прежде, важно и необходимо: St. Larsen et al. (Eds.). Who Were the Fascists? Social Roots of European Fascism. Bergen, 1980.

. И все же было бы ошибкой считать фашистские партии «мелкобуржуазными» или, тем более, «народными» партиями. По-видимому, более важное значение имели не социальные, а социально-психологические факторы Дальнейшие материалы см. в: W. Wippermann. Faschismus und Psychoanalyse. Forschungsstand und Forschungsperspektiven / / B. Loewenstein (Hg.). Geschichte und Psychoanalyse. Annaherungsversuche. Pfaffenweiler, 1992, 261–274.

, причем не следует недооценивать роль и притягательную силу фашистской идеологии.
Фашистские партии пришли к власти в тех странах, где существовало равновесие социальных классовых сил, вследствие чего там образовался «союз» между консервативными элитами и партиями, с одной стороны, и фашистскими движениями, с другой Я ссылаюсь здесь на теорию бонапартизма Маркса и Энгельса. См. об этом: W. Wippermann. Die Bonapartismustheorie von Marx und Engels. Stuttgart, 1983. Общие сведения об отношениях между европейскими консерваторами и фашистами см. в весьма поучительном новом сборнике: M. Blinkhom (Ed.). Fascists and Conservatives. The radical right and the establishment in twentieth-century Europe. London, 1990.

. В итальянском «нормальном» фашизме Дифференциация итальянского «нормального» и немецкого «радикального» фашизма ведет начало от: E. Nolte. Die Krise des liberalen Systems und die faschistischen Bewegungen. Munchen, 1968, 87.

этот «союз» в основном сохранился. Но в Германии фашистская исполнительная власть смогла добиться далеко идущей самостоятельности, что позволило ей осуществить свою расистскую программу беспримерно радикальным и жестоким образом. Во внутренней политике в эту программу входила «очистка народного тела» от всех «асоциальных» и «наследственно больных» элементов, а во внешней – конструирование иерархического «расового порядка». Поэтому резким немецкого «радикального» фашизма можно назвать «расовым государством О понятии и практике «расового государства» см.: M. Burleigh/W. Wippermann. The Racial State. Germany 1933–1945. Cambridge, 1991, 5.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38