Это не могло быть из-за мартини, которое он едва пригубил. Значит…
– Какую тему? – почти прошептал он внезапно пересохшими губами.
Почувствовав, что безраздельно завладела его вниманием, Надя не спеша продолжала:
– Примерно неделю назад Дэниэл Мадерли неожиданно пригласил меня к себе на завтрак. Если не ошибаюсь, это было в тот самый день, когда вы собирались ехать за город. Кто бы мог подумать, что эти маленькие каникулы закончатся так трагически? Жаль, у меня не хватило прозорливости, чтобы предвидеть последствия… Уж я бы постаралась уговорить его не ехать!.. – Надя сделала многозначительную паузу, давая Ною время переварить сказанное. – Мистер Мадерли сообщил мне сенсационную новость, но просил ничего не давать в прессу по крайней мере до тех пор, пока Марис не вернется из Джорджии…
Моррис Блюм смотрел на Надю такими глазами, словно готов был съесть ее живьем. Надя рассеянно поглаживала его руку, по-прежнему лежавшую на ее бедре, и Ною стоило огромного труда выжать из себя улыбку.
– В чем же здесь сенсация? – спросил он как можно безмятежнее.
– В том, что Дэниэл назначил Марис главным исполнительным директором издательского дома «Мадерли-пресс». Я думала, он сказал тебе, пока вы отдыхали с ним в Беркшире… Нет? Что ж, вероятно, он решил, что будет только справедливо, если Марис первой узнает о своем назначении.
Пристально глядя на Ноя, Надя быстро провела кончиками пальцев по ножке своего бокала с мартини.
– Ты всегда говорил мне, что Дэниэл Мадерли впал в детство и не может отвечать за свои поступки. Но та наша встреча убедила меня в обратном. Я не заметила никаких признаков старческого слабоумия. Напротив, у меня сложилось впечатление, что он знает, что делает, и отдает себе отчет в последствиях своих поступков.
Ной физически чувствовал, как каждый сосуд, каждый капилляр его тела набухает, наполняется черной кровью. Могучие удары пульса сотрясали все его тело, и он только удивлялся, что этого не видят окружающие. Ему удалось изобразить на своем лице улыбку, но улыбка эта походила скорее на оскал загнанного в угол зверя.
– Дэниэл был не особенно высокого мнения о твоих умственных способностях, Надя. Я склонен считать, что он просто подшутил над тобой.
– Эта мысль приходила мне в голову, – спокойно согласилась Надя. – Поэтому я проверила ее. Мистер Штерн, личный душеприказчик Мадерли, все подтвердил. Это назначение… Его невозможно ни отменить, ни оспорить. Полномочия, которые Марис получила согласно последнему распоряжению мистера Мадерли, могут быть переданы другому лицу только в случае, если она сама решит подать в отставку.
У Ноя язык прилип к гортани. На несколько мгновений он словно онемел. Наконец он проговорил, запинаясь:
– Интересно, почему ты ничего не сказала мне раньше, Надя? Например, сегодня днем, когда мы разговаривали по телефону? – «Или тем вечером, когда ты позвонила в дом старика в Беркшире», – мысленно добавил он. Эта сука знала, знала уже тогда – и промолчала! Очевидно, ей доставляло удовольствие держать его в неведении, а самой злорадно хихикать в кулачок за его спиной.
– Это не входило в мои… гм-м… полномочия, – туманно ответила она.
– А теперь?
– Я просто хотела избавить тебя от необходимости узнать эту новость из материала в моей колонке. Это будет в газетах уже завтра. – Надя улыбнулась с поддельным сочувствием. – Честное слово, Ной, я была уверена, что ты уже все знаешь! Только сейчас мне пришло в голову, что, коль скоро вашему браку с Марис пришел конец, тебя могли и не проинформировать. Ведь ты больше не член семьи, а просто наемный работник!
– Хотите еще выпить, мистер Рид?
– Нет, Моррис, благодарю вас. Я… я уже опаздываю на деловую встречу, – ответил Ной, чувствуя, что, если он пробудет здесь еще немного, его желание при всем честном народе вцепиться Наде в горло и задушить станет непреодолимым, и тогда… Тогда он за себя не отвечает. Конечно, он отомстит ей, но не сейчас, не прилюдно, однако от этого его месть не будет менее страшной. Ной знал о Наде достаточно много, чтобы заставить ее нырять в дерьмо.
– Останься, пожалуйста! – сказала Надя умоляющим голосом. – Это не единственная новость! Мы хотели отпраздновать еще одно событие! На днях сбылось одно из сокровенных желаний Морриса. «Уорлд Вью» приобрело контрольный пакет акций издательского дома «Дженкинс и Хоув». Я уверена, ты хорошо знаешь Оливера Хоува – ведь он был давним другом Дэниэла. Собственно говоря, именно мистер Мадерли познакомил Морриса с Олли Хоувом. Он хорошо знал; что «Уорлд Вью» присматривает подходящее издательство и что Оливер Хоув, в отличие от него самого, заинтересован в подобном предложении.
– Честно говоря, «Мадерли-пресс» нравилось мне гораздо больше, – вмешался Моррис. – Но когда я узнал, что теперь издательство возглавит Марис…
– Я не могла не сказать Моррису – это было бы нечестно, – поспешно вставила Надя.
– …Когда я узнал, что «Мадерли-пресс» возглавит Марис, я решил принять это предложение. Ведь Марис совершенно ясно дала понять, что никогда не продаст издательство.
Ной с такой силой стиснул челюсти, что у него заныли зубы.
– Как все удачно для вас сложилось… – проговорил он.
– Мне пришлось выложить кругленькую сумму, – усмехнулся Блюм, – но я уверен – эти деньги окупятся. Правда, издательство «Дженкинс и Хоув» не так рентабельно, как «Мадерли-пресс», но это положение сохранится недолго. – Он подмигнул Ною:
– Берегитесь, мистер Рид! Теперь я ваш конкурент.
«Берегись лучше ты – ты и твоя троянская кобыла, верхом на которой ты меня обскакал!» – мрачно подумал Ной, демонстративно взглянув на часы.
– Прошу меня простить, – сказал он, – не хочется портить вам вечер, но мне действительно пора.
– Подожди! – Надя схватила его за рукав. – У меня есть для тебя третья – еще лучшая новость! Ты, наверное, не заметил, а может – из вежливости ничего не сказал о моем новом кольце с бриллиантом. Так вот, Ной: в следующее воскресенье мы с Моррисом сочетаемся законным браком. Событие это мы отметим в «Плазе».
Она ослепительно улыбнулась Блюму, потом снова повернулась к Ною:
– В три часа, Ной! Мы обидимся, если ты не придешь! Мы ведь друзья!
33
Черт бы побрал Майкла Стротера!
Эта мысль была чуть не единственной свежей мыслью в голове Паркера. Не переставая проклинать своего друга – бывшего друга, по всей видимости, – он резким тычком выключил компьютер, завершив тем самым еще один сеанс работы, не принесший ему ни удовлетворения, ни результата. Паркер просидел за компьютером весь день и, занеся пальцы над клавиатурой, ожидал чуда – прилива вдохновения, но оно так и не пришло.
Такое происходило с ним в последнее время слишком часто, чтобы по этому поводу можно было не тревожиться.
Паркер работал над очередной книгой из своей детективной серии, однако главный герой – Дик Кейтон – не вызывал у него ничего, кроме отвращения. С каждой страницей он все больше походил на сексуально озабоченного дебила с пудовыми кулаками, который не в состоянии сказать ничего умного или хотя бы нетривиального. Присущая этому персонажу мужская грубоватость превратилась в грубость громилы, привлекательность и тонкий юмор вовсе исчезли, а кому нужен такой герой? Во всяком случае, не ему и не его читателям. И дело было не только в том, что мистер Кейтон превратился в заурядного костолома. Он стал карикатурой на себя прежнего, а это был уже серьезный просчет.
Что касалось подруги Дика, то и она не вызывала у Паркера симпатии. Глупая, вздорная, пустая бабенка, которую только тронь пальцем – и она уже закрывает глаза, валится навзничь и начинает раздвигать ноги. Тьфу!..
От Майкла не было никаких вестей с тех пор, как он уехал с острова. Примерно с того же самого времени Паркер не написал ни одной достойной строчки, словно старина Майкл наслал на него порчу.
Когда Майкл был дома, Паркер искал уединения и тишины, чтобы, как он говорил, «работать спокойно». Сейчас же он не переставал удивляться, как же сильно не хватает ему старого ворчуна. Несколько раз он ловил себя на том, что неосознанно напрягает слух, стараясь расслышать в тишине дома знакомые шаги, доносящийся с кухни звон посуды, скрип закрываемой двери или жужжание пылесоса. Оказывается, понял Паркер, именно эти звуки и создавали в доме уютную, спокойную атмосферу. Без них же он чувствовал себя одиноким и покинутым.
Много лет назад, когда он кочевал из одной больницы в другую, ему очень не хватало друга. Общаться он мог только с соседями по палате или с сиделками, но первые выздоравливали и покидали больницу, со вторыми же никакой дружбы не получалось. Нет, разумеется, сиделки были с ним вежливы и предупредительны; некоторые искренне жалели его, однако Паркер чувствовал – на самом деле им не до него. У каждой из них были свои заботы, свои проблемы, семьи, друзья. А он был совершенно один на всем белом свете. Именно тогда в его сердце свили себе гнездо беспощадная язвительность и ненависть. Только с их помощью он мог защититься от одиночества. Язвительность была его щитом, а ненависть – мечом, которым он разил наповал.
Но когда Паркер снова начал писать и добился первых успехов после выхода книги о Дике Кейтоне, положение изменилось. Он сам начал уставать от ненависти. Она утомляла его, высасывала силы, и Паркер наконец захотел от нее избавиться, Но как он ни старался, как ни клялся себе, что с завтрашнего дня попытается любить окружающих и станет доброжелательным и внимательным – ничего не выходило. Ненависть и злость так глубоко укоренились в нем, что вырвать их из сердца можно было только «с мясом», а на это у него не хватало ни сил, ни мужества. И Паркер продолжал потихоньку подкармливать свои тайные пороки, пока в один прекрасный день не обнаружил, что уже не может без них обойтись.
Это был своего рода симбиоз. Ненависть – и как абстракция, и как вполне реальное чувство – не могла существовать сама по себе; чтобы выжить, ей нужен был он, Паркер. Но и ему ненависть была необходима, так как без нее жизнь теряла смысл, превращаясь в бессмысленное существование.
И теперь, когда Майкл исчез, Паркер снова остался один на один со своим единственным союзником.
На мгновение ему стало ужасно жалко самого себя, однако это не помешало ему оценить злую иронию судьбы. Ведь в том, что в конце концов он остался совсем один, Паркер мог винить только себя.
– Бедный я, бедный!.. – прошептал Паркер. – Впрочем, если посмотреть на это с другой стороны, все не так уж плохо. Во всяком случае, до конца осталось немного…
Он был уверен в этом. Последний козырь лег на стол в тот момент, когда он отправил «Зависть» Ною, и теперь Паркер не мог бы ничего изменить, даже если бы захотел. Так или иначе, скоро все должно было завершиться. Цель, которую Паркер поставил перед собой четырнадцать лет назад, была близка к воплощению, и ему оставалось только дождаться финала.
Каким будет этот финал, Паркер пока не знал, однако вне зависимости от того, победит он или проиграет, эти четырнадцать лет дались ему нелегко. Все, что он думал, делал, говорил или писал, – все было подчинено одной, единственной цели; ни на что другое у него уже не оставалось ни времени, ни сил.
Он добился известности, но его настоящего имени никто не знал, потому что Паркер сам пожертвовал славой ради своей главной цели. У него были большие деньги, но ему не на что было их потратить. Он был хозяином прекрасного особняка, но дома у него так и не было. В пустых комнатах царило одиночество, которое Паркер разделял лишь с призраком повесившегося плантатора, а жажда мести стоила ему его единственного настоящего друга.
И, похоже, она стоила ему Марис.
Марис ему не хватало настолько сильно, что он испытывал боль почти физическую. Если бы Паркер был женщиной или ребенком, он мог бы даже заплакать, но крепился. Каждый раз, когда на глаза ему попадался предмет, к которому она прикасалась, он чувствовал, как у него сжимается сердце. Паркер даже дышать старался поглубже, надеясь уловить в воздухе запах ее духов, хотя каждый раз при этом он невольно сравнивал себя со спятившей теткой Майкла, которая жила на чердаке со своими горько-сладкими воспоминаниями о невозвратимом прошлом и страхом перед немытыми фруктами.
Марис была необходима для исполнения его замысла, но Паркер не мог и подумать, что она станет так нужна ему самому. За то короткое время, что она была рядом, Марис стала для него буквально всем. Во всяком случае, без нее жизнь Паркера начинала разваливаться на части.
«Но у меня есть другое, главное дело!» – говорил себе Паркер, но это не помогало. Напрасно Паркер пытался убедить себя, что, будь Марис для него всем на свете, он бы поступил, как советовал Майкл, – предоставил бы Ноя его судьбе, а сам провел остаток жизни, любя ее и позволив ей любить себя. По вечерам, ложась спать, он едва не пускал слюну от умиления, представляя себе, как Марис на берегу бросает палку золотистому ретриверу, не забывая одним глазом присматривать за двумя румяными малышами, строящими из песка замок. Картина была один к одному рекламный ролик цветной фотопленки «Кодак», но Паркера это не смущало.
Во всяком случае, он черпал в ней своеобразное утешение, если только несбыточная мечта способна утешить.
Еще чаще – пожалуй, даже слишком часто, чтобы он мог обрести подобие спокойствия, – ему вспоминались картины их близости, но запретить себе думать об этом Паркер был не в состоянии. Боже, как приятно было держать ее в объятиях, покрывать кожу поцелуями, прикасаться пальцами к… Но самыми сладостными были ощущения, когда он прижимал ее к себе. Просто прижимал и лежал, не шевелясь, слушая, как бьется ее сердце, и чувствуя ее теплое дыхание на своей щеке. Лишь в эти мгновения Паркер забывал о том, что у них впереди только одна ночь и что утром он должен будет смертельно ее оскорбить.
Иными словами, в его плане Марис была единственным слабым звеном, из-за которого он мог передумать или по крайней мере привести его к иному финалу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77