Кое-какие приготовления к похоронам он уже сделал, но Марис должна была их одобрить. Например, он знал, что Марис захочет сама выбрать гроб, поэтому до ее возвращения даже не стал его заказывать.
Слушая его, Марис заметила только, как быстро он всем распорядился.
– Я хотел только избавить тебя от лишних переживаний, насколько это возможно, – ответил он.
Ной был очень заботлив, внимателен, услужлив до подобострастности.
Но Марис было трудно выносить его присутствие.
Поэтому она велела шоферу везти ее в городской особняк Дэниэла. Оттуда Марис позвонила одной из своих подруг и, снабдив подробным списком своих вещей, отправила ее на свою квартиру. Самой ей не хотелось без особой необходимости даже появляться там, где она когда-то жила с Ноем.
В особняке Марис обосновалась в своей старой спальне на третьем этаже. На протяжении последующих трех дней они с Максиной принимали друзей и знакомых, приходивших выразить им свои соболезнования и предложить посильную помощь. По вечерам, оставаясь вдвоем, они пытались утешать друг друга, но это у них получалось плохо. Максина винила во всем себя. Обливаясь слезами, она снова и снова повторяла, что не должна была отпускать Дэниэла одного, совершенно забывая о том, что ее присутствие вряд ли могло предотвратить несчастный случай. Марис, как могла, успокаивала Максину, но и ее совесть была неспокойна.
Она не могла забыть того, что ее отец умер примерно в то же время, когда они с Паркером занимались любовью.
Каждый раз, когда ее мысли сворачивали в этом направлении (а случалось это достаточно часто), Марис старалась отогнать от себя ощущение вины. Если она в чем и виновата, то только не в этом. Ведь Дэниэл сам настоял, чтобы она отправилась в Джорджию. Она поехала туда с его благословения. Марис отчетливо помнила, как на прощание он сказал ей, что она заслуживает того, чтобы быть счастливой, и что он ее любит. Нет, она не должна позволить угрызениям совести парализовать ее. Это роковое совпадение, и она заставит себя больше не думать об этом. Но пока эта мысль преследовала ее неотступно.
Марис раньше и не подозревала, что похороны человека, занимавшего такое заметное положение в обществе, как Дэниэл Мадерли, – дело чрезвычайно деликатное и непростое. Ее отец был старейшим представителем целой плеяды нью-йоркских издателей, и посвященный ему некролог появился не где-нибудь, а на первой полосе «Нью-Йорк тайме». Другие газеты тоже посвятили его памяти свои развороты.
Весь этот долгий день Марис прилагала отчаянные усилия, чтобы выдержать, чтобы не сломаться. Ее, одетую в черное, фотографировали при входе в собор, при выходе из него, фотографировали в соборе, у ворот кладбища, у могилы, фотографировали с мэром Нью-Йорка, с известными издателями, политиками и прочими знаменитостями, которые приехали отдать последний долг покойному. Каждый из них считал необходимым произнести небольшой спич или хотя бы перечислить многочисленные достоинства и добродетели покойного, и хотя это делалось, конечно, от чистого сердца, Марис было невыносимо слушать их. Ей искренне советовали утешаться тем, что ее отец прожил долгую и плодотворную жизнь и не страдал перед смертью. Умом Марис понимала; ей следует благодарить бога за то, что все произошло так быстро и ее отец не угасал долго и мучительно, как иные старики, но сердце ее оставалось глухо к доводам разума. Она не желала верить, что смерть вообще может быть милосердной.
Поневоле Марис прониклась особым расположением к тем, кто предпочитал молчать и старался выразить свое сочувствие лишь жестом, взглядом, коротким пожатием руки.
Но все же никто не потряс и не шокировал ее больше, чем Надя Шуллер. Марис только-только отошла от свежевырытой могилы, когда Надя подошла к ней и, пожав ей руку, прошептала:
– Мне очень жаль, Марис. Очень-очень жаль!..
При этом Марис поразила не столько дерзость Нади, посмевшей явиться в такой день, сколько мастерство, с которым она изображала глубокое и искреннее горе. Почти вырвав руку, Марис довольно холодно поблагодарила Надю и отвернулась, но отделаться от нее было непросто.
– Нам нужно поговорить, Марис, и как можно скорее, – сказала Надя тихо.
– Если тебе нужна цитата для твоей колонки – обратись в наш отдел по контактам с прессой, – ответила Марис.
– Нет, дело не в этом… – Надя наклонилась ближе. – Это действительно важно. Позвони мне в самое ближайшее… в общем, когда сможешь. – Сунув ей в руки визитную карточку, Надя повернулась и быстро отошла. При этом Марис невольно обратила внимание на то, что ей хватило ума не искать взгляда Ноя.
Но хотя неожиданное появление Нади было Марис достаточно неприятно, гораздо тяжелее ей было выносить присутствие Ноя. А Ной, как нарочно, не отходил от нее ни на минуту. Уже после похорон, на поминании, он то демонстративно обнимал ее за плечи, то брал за руку, словно они все еще оставались любящей парой, которую смерть Дэниэла сплотила еще больше. Марис его прикосновения были отвратительны, как был отвратителен сам Ной, но ради памяти отца она сдерживалась.
Когда ушла последняя пара, уже начинало темнеть. Максина в большой гостиной следила за тем, как официанты убирают со столов, Марис подошла к Ною.
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она.
– Конечно, дорогая… – любезно откликнулся он. Но Морис был абсолютно безразличен его тон, его внимание, его сочувствие. Она не испытывала к Ною ничего, кроме неприязни, словно тех двух лет, когда они были вместе, не было вовсе. Теперь она не могла даже представить себя его женой, хотя формально все еще оставалась ею. Марис казалось – все, что когда-то между ними было, происходило не с ней, а с какой-то другой женщиной, жившей где-то далеко-далеко…
Как она могла быть настолько слепа? Как не разглядела, что представляет собой Ной Рид?
Единственное, что в какой-то мере извиняло ее ошибку, заключалось в таланте перевоплощения Ноя, его способности казаться тем, чем он на самом деле не являлся. Марис, во всяком случае, не приходилось встречать человека, который бы лгал так искусно, так правдоподобно, так находчиво и изворотливо. Да что говорить о ней, когда его поддельное обаяние подействовало даже на Дэниэла, которого всегда было очень нелегко ввести в заблуждение.
– Можешь больше не притворяться, Ной, – проговорила она, с трудом сдерживая раздражение. – Мы одни – кроме Максины, нас никто не слышит, а она уже знает, что я от тебя ушла.
Она привела Ноя в отцовский кабинет, в котором еще пахло душистым трубочным табаком Дэниэла, пахло его бренди и пылью от многочисленных книжных корешков. Эти запахи будили в Марис множество воспоминаний горьких и радостных и мучительных одновременно, и поэтому она чувствовала себя здесь достаточно уверенно.
В кабинете Марис опустилась в большое кожаное кресло, в котором Дэниэл обычно сидел, когда работал. В нем Марис было почти так же уютно, как в отцовских объятиях. Четыре ночи подряд она провела здесь, оплакивая свои потери. Иногда ей даже удавалось забыться коротким, беспокойным сном, но и во сне ей являлись то отец, то Паркер, и она просыпалась от звука собственного голоса, произносившего их имена. Ной сел в кресло напротив.
– Я надеялся, что после твоей второй поездки в Джорджию ты немного смягчишься, Марис, – сказал он. – Но ты по-прежнему колешься, как дикобраз.
– Смерть отца ничего между нами не изменила, Ной, – резко сказала Марис. – Все осталось по-прежнему. И ты остался прежним – лжецом и предателем. – Она помолчала и добавила:
– И мне почему-то кажется, что это еще не все твои грехи!
Взгляд Ноя стал острым, как кинжал.
– Что ты имеешь в виду?
Прежде чем ответить, Марис выдвинула средний ящик стола и достала оттуда визитную карточку.
– Я нашла это в записной книжке отца, когда выписывала телефоны людей, которых следовало известить о его смерти. Как видишь, на этой карточке нет ни названия фирмы, ни адреса – только имя и телефон. Меня одолело любопытство, и я позвонила… И как ты думаешь, куда я попала?
Ной продолжал молча смотреть на нее, потом небрежно пожал плечами:
– Откуда мне знать, Марис? У Дэниэла было много самых разных знакомых и…
– Да, у папы было много разных знакомых и деловых партнеров, – подтвердила Марис. – Мне это известно. Я только не знала, что среди них есть частный детектив, которого папа нанял, чтобы собрать сведения о тебе, Ной! Мистер Сазерленд сказал мне это, когда я спросила, как могла его визитная карточка попасть к отцу.
Марис вздохнула.
– К сожалению, мне не удалось выяснить у него, что он узнал о тебе. Мистер Сазерленд – настоящий профессионал, который умеет хранить тайны своих клиентов, даже если они уже умерли. Он отказался сообщить мне что-либо конкретное, хотя я и являюсь прямой наследницей. Впрочем, когда я объяснила ему ситуацию, мистер Сазерленд сказал, что он уже отправил отцу три подробных отчета, так что, если у меня есть доступ к его бумагам, я могу взглянуть на них сама. Он также добавил, что расследование еще не закончено и что, если я захочу довести его до конца, мне достаточно только подъехать к нему в офис, чтобы перезаключить договор на мое имя.
Марис нетерпеливо побарабанила пальцами по крышке стола, потом достала из кармана связку ключей и показала Ною.
– Как видишь, доступ к документам Дэниэла у меня есть – это полный комплект ключей от его стола, сейфа и рабочих шкафов, который он сделал для меня несколько лет назад. Я перерыла все бумаги, но не нашла никаких отчетов, о которых говорил мистер Сазерленд. Их нет ни на работе, ни в сейфе в его спальне, ни в этом столе, Ной. Их нет даже в секретной депозитной ячейке в банке, о которой, кроме меня, вообще никто не знал… Ты, случайно, не знаешь, куда они могли подеваться?
Ной снова пожал плечами:
– Не имею ни малейшего представления!
– А вот я, кажется, имею. Накануне вашего отъезда в загородный дом, пока отец собирал вещи наверху, ты сказал Максине, что тебе нужно сделать несколько звонков. Под этим предлогом ты пошел в папин кабинет якобы для того, чтобы воспользоваться телефоном. В этом не было бы ничего странного, если бы Максина не обратила внимание на то, что ты плотно прикрыл за собой дверь. Кроме того, ты мог воспользоваться мобильным телефоном, как делал всегда, но тогда Максина об этом просто не подумала. И только когда я спросила, не рылся ли ты в папиных вещах, она вспомнила про этот эпизод…
Ной покачал головой и рассмеялся.
– Марис, я понятия не имею, о чем ты говоришь! Может быть, я и заходил в кабинет мистера Мадерли в тот день. Честно говоря, я не помню… С каких это пор я не могу сюда заходить? Я бывал в этом кабинете, наверное, сотни раз, к тому же, когда я звоню кому-то по делам, я всегда закрываю дверь. Как, впрочем, и большинство нормальных людей… Слушай, если ты решила поднять весь этот шум из-за Нади…
– Надя здесь ни при чем, – резко ответила Марис. – Мне наплевать и на нее, и на всех остальных женщин, с которыми ты спал.
Ной поглядел на нее взглядом, который яснее ясного говорил – он в этом сомневается, и Марис захотелось влепить ему пощечину, чтобы стереть с его лица выражение самодовольного превосходства и наглой самоуверенности. Она, однако, ограничилась тем, что сказала:
– Тебе, вероятно, будет интересно узнать, что я обратилась в полицию Массачусетса…
– Ты, я вижу, зря времени не теряешь, – со злой иронией заметил Ной, – даром что изображаешь из себя убитую горем дочь.
– Я сказала, что заключение относительно причин смерти моего отца вызывает у меня сомнение. Я сказала – это мог быть и не несчастный случай.
Эти слова подействовали на Ноя несколько слабее, чем пощечина, но все-таки подействовали. Его улыбка поблекла, а лицо сделалось неподвижным, словно окаменело.
– В полиции пошли мне навстречу, – не без внутреннего злорадства добавила Марис. – Они проведут дополнительное расследование обстоятельств смерти отца. И можешь быть уверен, что на этот раз полицейские не ограничатся простым осмотром места происшествия – они станут искать доказательства.
Ной вскочил с места.
– Доказательства? Доказательства чего?! – воскликнул он.
– Это ты спросишь у начальника полиции Рэндала. Завтра утром мы с ним встречаемся. Надеюсь, ты тоже там будешь, – сказала Марис холодно.
В штате полицейского участка Беркшира было всего шесть человек: начальник, четверо патрульных и сотрудник, который выполнял одновременно функции дежурного на телефоне и главного городского сплетника. Обычно полиция городка занималась заторами на дорогах, поисками пропавших домашних любимцев, штрафами за не правильную парковку, когда проезжавшие через Беркшир туристы надолго застревали в антикварных лавчонках, а также выявлением и задержанием пьяных водителей, что, впрочем, случалось нечасто.
Иными словами, это был тихий провинциальный городок, поэтому и слухи, циркулировавшие в Беркшире, были провинциально-спокойными и совсем не скандальными. Они вращались в основном вокруг того, кто поехал в Нью-Йорк, чтобы сделать подтяжку лица, кто продал свой особняк восходящей звезде кино, кто отправил несовершеннолетнюю дочь в клинику для наркоманов и тому подобного. Кражи случались редко, и жители Беркшира спокойно оставляли машины и дома незапертыми.
Последнее убийство в округе произошло еще в бытность президентом Линдона Джонсона. Убийца был схвачен патрульными на месте преступления и тут же сознался в содеянном, так что заведенное в полиции дело пришлось закрыть почти сразу.
Таким образом, местные полицейские не имели никакого практического опыта в расследовании убийств. Это, несомненно, был серьезный минус. Марис, впрочем, рассчитывала не столько на опыт, сколько на тот неподдельный энтузиазм, который вызвала среди личного состава беркширского участка перспектива раскрыть столь громкое преступление. Местным пинкертонам, несомненно, осточертело разыскивать по подвалам пропавших котят и устанавливать дополнительные трибуны к празднику Четвертого июля, и они горели решимостью найти и задержать коварного убийцу, пусть это даже был кто-то из приезжих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77