Может, задремал. А может, они были, как герои сказок, способны принимать звериное обличье, незаметно подкрадываться и снова превращаться в людей, когда намеченной жертве уже некуда бежать.
Он вскочил на ноги раньше, чем до сознания дошло, что же случилось. Слышалось слабое звяканье металла о металл. Кто-то упорно ковырялся в замке. Замок был старый, и отмычка всякий раз прокручивалась.
Якубас, затаив дыхание, на цыпочках подкрался к двери, отметил нужное место ногтем большого пальца и приложил ухо к стене. Металлический звук вдруг прекратился. Тишина.
С наружной стороны стены прислушивался какой-то мужчина. В плаще и маске, точь-в-точь как в фильме «Крик». Он кивнул партнеру, который был одет точно так же, и начал простукивать стену кончиками пальцев, выясняя, где пустота звучит глуше. Найдя, улыбнулся и полез в куртку. «Трик-о-три-ит», – пропел он вполголоса, чарующе и зловеще.
– Уходите! – Голос Якубаса был не громче шепота. – Я вызову полицию. Уходите. Прошу вас…
Опять тишина, в которой Якубас слышал только стук своего сердца, чувствуя, как пульсация передается тонкой стенной переборке.
– Лучше бы вышел. – Голос прозвучал так близко, будто говорящий находился уже в комнате. Якубас подпрыгнул и испуганно взвизгнул. – Надо поговорить.
– Нет, – выдохнул Якубас. Непрошеные слезы потекли по лицу. – Не надо.
– Ладно. Не надо. Но раз ты не хочешь нас угостить, мы тебя заколдуем. Таковы правила.
Якубас застонал. «Ты дурак, дурак, дурак, Якубас! Почему ты не держал рот на замке?» – билась в голове единственная мысль.
Острая белая вспышка боли. Кровавое пятно быстро расцветало на рубашке и стене. Кожа стала невыносимо горячей, а его самого прошиб озноб. Он попытался оттолкнуться от стены, но что-то не пускало. Он посмотрел вниз, не понимая, что же произошло.
Снаружи ворчал мужик, пытаясь выдернуть нож, застрявший в гипсокартоне.
Якубас судорожно ловил воздух ртом. Боль исчезла. Исчезло все, кроме звука его собственного дыхания. В комнате стало темнеть, он начал терять сознание. Из последних сил нашарил телефон в кармане. На ощупь нажал три девятки.
Якубас умолял о помощи на английском, литовском и русском. Голос слабел, силы кончались.
Мужик пыхтел и матерился, безуспешно пытаясь выдернуть нож из стены.
Его партнер отступил на шаг, откинул полу плаща и достал пистолет. Быстро взвел курок и прицелился в стену чуть выше торчащей рукоятки ножа. Первый увидел и отбил руку с пистолетом в сторону.
– Ne! – Голос был низкий и властный. – Nikakvog oruzja. Ne na ovom poslu Нет! Никаких стволов. Не на этом деле (сербскохорв.).

.
Он уперся в стену ногой и выдернул нож. Выходя, лезвие перерезало Якубасу аорту. Струя мощно брызнула на стены, дверь, потолок и быстро иссякла. Последнее, что увидел Якубас Пятраускас, было огромное пятно крови на абажуре.
Он упал.

Глава 29

Помещение для проведения опросов несовершеннолетних находилось в отдельном здании на территории полицейского участка Хэйлвуд. Спланированное для удобства детей, оно было оформлено и оборудовано как квартира: мебель, обои на стенах, картины в рамах. Все было не совсем низкого качества, но и не слишком дорогое.
С детьми-свидетелями сначала проводили экскурсию по помещению, показывали кухню и туалетные комнаты, заодно и студию записи, смежную с комнатой опросов. Разъясняли, что по желанию в любой момент можно устроить перерыв. Как правило, родители не находились вместе с ними в комнате опросов, но детям сообщали, что мама или папа будут рядом, по другую сторону полупрозрачного зеркала, и все увидят. Исключение составляли, конечно, дела о жестоком обращении родителей с детьми.
Мальчишек опрашивали поодиночке. Минки был по очереди последний. Он сидел, подложив под себя руки, в середине кресла, поставленного между двумя настенными видеокамерами в углах комнаты, и изучал окружающее широко раскрытыми глазами. У Минки были белокурые волосы, немного длиннее, чем у его старших друзей, – сегодня в честь особого случая мать уложила ему их с помощью геля и высушила феном.
Просматривая запись в полной тишине, хотя комната отдела была забита людьми, Рикмен поразился невинности этого детского личика. Оно было удивительным образом не испорчено жестокостью существования.
Минки беспрестанно жевал изнутри свою щеку, изредка кивая в ответ на вопросы инспектора по делам несовершеннолетних.
Наоми Харт, уже предварительно просмотревшая запись, выделяла нужные куски, делала замечания, неинтересные места прокручивала. У них не было времени на необработанную информацию. Пресса зверски травила полицию с момента смерти Якубаса. Сообщество беженцев – те его члены, кто не был парализован ужасом – грозило возмездием. Даже Мирко Андрич высказал неодобрение в адрес работы полиции. Рикмен уже позвонил ему в этот день.
– Если бы я не стал вам помогать, – заявил Андрич, – может, этот человек был бы сейчас жив.
Может, и был бы – ночью звонили на горячую линию, мужской голос предложил информацию об убийствах. Акцент, вероятно, восточно-европейский. Якубас Пятраускас был литовцем. Запросили распечатку всех звонков с его мобильного телефона за последние несколько недель. Сам телефон обнаружили на месте преступления. Кровь на кнопке с цифрой девять доказывала, что, умирая, он пытался звонить на экстренный номер. Запросили запись этого звонка. Вполне возможно, что там окажется полезная информация. Но нет – в устном рапорте из диспетчерской оператор доложил, что жертва выкрикнула несколько искаженных слов на английском и «что-то иностранное», а потом – тишина.
Инспектор предложила Минки пакетик сладостей. Он с сомнением посмотрел на нее, а затем на полупрозрачное зеркало, через которое, как он знал, наблюдала его мать.
– Ну, – сказала инспектор ободряющим голосом. – Я оставлю их здесь на случай, если захочешь попозже.
Она положила фруктовые пастилки на журнальный столик и продолжила расспрашивать Минки о его симпатиях и антипатиях, рассказывала ему о своем собственном сыне в надежде разговорить.
Харт сверилась со своими записями и нажала кнопку ускоренного просмотра на дистанционном пульте. В ускоренном режиме язык телодвижений Минки стал даже выразительнее: его взгляд задержался на столике, где лежал пакетик, затем скользнул в сторону, точно мальчик чувствовал что-то зазорное в своей жадности. Потом посмотрел на полупрозрачное зеркало. Все это были хитрые, затаенные взгляды, а то, как он постоянно жевал щеку и нижнюю губу, придавало ему вид пойманного зверька, отчаявшегося выбраться на свободу.
Рикмен посмотрел на счетчик времени. Опрос шел уже пятнадцать минут, а инспектор еще ничего не узнала. Офицер с меньшим жизненным опытом, возможно, уже отчаялся бы, а она продолжала задавать несложные вопросы, и мало-помалу, по прошествии длительного времени, резкие повторяющиеся движения мальчика стали не столь явными. Похоже, он начал успокаиваться.
Харт нажала «воспроизведение», и вернулся звук.
– Мой сын любит «Симпсонов», – говорила инспектор мелодичным приятным голосом.
Минки перестал рассеянно изучать комнату, а она продолжала:
– Ты знаешь, что мне кажется, Минки? Я считаю, нам следовало назвать сына Бартом из-за тех неприятностей, в которые он попадает.
– Вот и про нашего Джеза мама всегда так говорит. – У Минки был пронзительный голос и быстрый северо-ливерпульский говорок.
И они долго беседовали, обсуждали «Симпсонов», сравнивали персонажей с людьми, Минки знакомыми, проводили параллели с излюбленными эпизодами, и через какое-то время инспектор вернулась к пункту, который ее на самом деле интересовал:
– Значит, ваш Джез, он как Барт, да, Минки?
Минки закивал с энтузиазмом:
– Он ненавидит школу и всегда попадает в истории. Его уже три раза оставляли после уроков в этом семестре.
– А не в школе он тоже попадает в переделки, а, Минки?
Он на секунду нахмурился, раскачивая ногами и слегка качаясь сам:
– Не очень. Его не забирали в участок.
До сих пор Минки говорил правду. У Джеза не было приводов в полицию, это подтверждали бобби с их участка.
– Вы ведь много гуляете вместе, не так ли?
– Я в его банде… – Осознав, что сболтнул лишнее, он обеими руками закрыл рот.
– Крысы из Рокеби, – закончила она, рассеянно кивнув, будто ничего особенного не заметила.
Он осторожно убрал руки, словно боясь, что какое-то другое, более важное откровение может вырваться у него раньше, чем он успеет его остановить.
– Откуда вы узнали про Крыс?
– Бифи мне рассказывал.
Его это не убедило, и она решила отступить, предложив ему еще раз сладости. На этот раз он взял.
– Дальше всё светские разговоры, – пояснила Харт, прокручивая пленку.
Минки быстро и громко чавкал, разговаривая с набитым ртом.
Потребовалось время, мастерство и огромная осторожность, чтобы вернуть Минки к вечеру, когда с братом произошел несчастный случай, и чтобы он вновь надолго не замолчал в испуге. «Симпсоны» во второй раз принесли пользу. Вспомнив, что их постоянное время в программе – шесть вечера, инспектор спросила:
– Ты смотрел «Симпсонов», когда ушел Джез?
Он кивнул, вдруг сникнув, рука в пакетике, и Рикмен подумал, что он похож на Винни-Пуха, запустившего лапу в горшок с медом. Она помогла ему обойти этот трудный момент, попросив описать эпизод из «Симпсонов». Что он и сделал с подробностями, повторяя некоторые полюбившиеся реплики:
– А Барт сказал: «Катись колбаской!» – Он очень точно скопировал голос, и инспектор рассмеялась.
– Джез смотрел это вместе с тобой?
Он, похоже, забеспокоился:
– Немного.
– А потом он вышел.
Он кивнул.
– Ты видел, как Джез выходил?
Мальчишка совсем перестал чавкать пастилками и опять согнулся, стараясь стать невидимкой.
– Минки?
– Нет, – пропищал он слабым голосом, не глядя ей в глаза.
– Минки, когда-нибудь раньше Джез поджигал петарды?
– Нет. – На этот раз он ответил слишком быстро, а на лице изобразил полнейшую невинность.
– Понимаешь, многие мальчишки бросают петарды в почтовые ящики…
Глаза Минки расширились, ноздри раздулись. Казалось, он смотрит на что-то, находящееся всего в нескольких футах от него. На что-то, что вселяет в него ужас.
– А мы нет! – закричал он, и голос сорвался на визг.
Она перекричала его, объясняя, что понимает, как это трудно – говорить о том вечере, когда с его братом произошел несчастный случай, и на время сменила тему.
Харт перемотала пленку до следующей попытки инспектора обсудить вечер несчастного случая. Минки выглядел расстроенным, но спокойным.
– Ты видел кого-нибудь с Джезом в тот вечер? – спросила она.
– Нет.
– А что это за толстый парень, которого я видел возле вашего дома? – раздался грубый мужской голос. Минки сильно вздрогнул и начал дико озираться.
Харт нажала кнопку «пауза».
– Мамин бойфренд, – пояснила она. – Он настоял на том, чтобы находиться в студии записи. Нажал громкую связь раньше, чем его успели остановить. Его выставили, но пришлось на целый час отложить опрос, чтобы успокоить мальчонку. Мама делала что могла, но этим все только испортила.
Рикмен помнил мать Джеза и Минки по короткой дискуссии, которая у них произошла, когда она подписывала в участке заявление. Ей было под тридцать, но лицо уже в морщинах, глаза красные и отекшие. Волосы забраны в пучок, лицо без косметики.
У нее был прокуренный голос, глухой и слегка хрипатый после пары лет хронического бронхита, нервозная улыбка, обнажавшая плохие зубы: такие зубы бывают у тех, кто лечился метадоном, который применяется в заместительной терапии для наркоманов, сидящих на героине.
– Они немногого от него добились, – продолжала Харт, запуская пленку уже ближе к концу.
– Джез никогда меня не исключал, – говорил мальчишка, словно вопреки всем доказательствам рядом с сожженной квартирой никак не мог находиться Джез, потому что если бы он решил поджечь квартиру беженцев, то он, естественно, взял бы на вылазку и Минки. – Мы всегда все делали вместе, – закончил Минки.
– Бросали петарды через почтовые ящики? – спросила инспектор.
Глаза мальчишки метнулись в сторону полупрозрачного зеркала.
– Все в порядке, Минки. Там только твоя мама, и она хочет, чтобы ты рассказал правду.
Минки бурно выразил неодобрение, жуя слова так же активно, как он до этого жевал фруктовые пастилки. Он часто и с трудом задышал и под конец разрыдался, повторяя:
– Прости, мампростимам… – И бормотал это, пока опрос не пришлось закончить. На этом кончалась и запись.
Наступила мертвая тишина, затем начался тихий обмен мнениями между присутствующими офицерами.
– Одежда Джеза почти вся сгорела, – сказал Рикмен. По комнате пронесся коллективный сдавленный вздох. – Но Джез был легко одет, не по погоде – только в школьные брюки и толстовку. А в тот вечер шел проливной дождь. Северо-западный ветер и дождь с градом. Почему же он выскочил в такой вечер без куртки?
– В том конце города проживает крепкая порода людей, – заметил Фостер.
Рикмен покачал головой:
– Мне кажется, он не хотел, чтобы его брат знал, куда он идет. Думаю, он оберегал Минки. Выскочил на холод в одной рубашке, потому что не хотел втягивать младшего брата в какую-то беду.
В памяти всплывали различные картины: как Саймон вытаскивал его из дома играть в футбол, как они строили запруды и шалаши или ходили далеко-далеко, на самый конец мола, смотреть, как причаливают паромы. Саймон тоже защищал его. Он был на семь лет старше и никогда не жаловался, что его младший брат следует за ним по пятам. Он вытирал ему слезы, отвечал на его бесконечные вопросы и следил, чтобы братишка был сыт. Саймон как мог оберегал его от беды.
– Я думаю, Джеза на это подбили, – закончил он свою мысль.
– Когда инспектор спросила, делал ли Джез такие вещи раньше, он ответил «мы нет», а не «он нет», – напомнил Фостер.
Рикмен согласился:
– Он был не один. Отдел по делам несовершеннолетних сегодня попозже еще раз опросит этого мальчишку Бифи. Он, похоже, подходит под описание того «толстого парня», которого видели с Джезом в вечер несчастного случая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46