Выслушав и
кое-что уточнив, дежурный сообщил начальнику райотдела домой; тот связался
со своим замом по оперработе, затем позвонил директору завода резиновых
изделий Омеляну, вспомнив, что он интересовался какой-то женщиной, не
попала ли она в дорожную аварию, дал знать прокурору района...
Когда прибыли на место, народ все еще толпился вокруг утопленницы,
перешептывались, пытаясь узнать, кто она. Примчался со своего огорода
Омелян, к нему тут же бросился человек в майке, в спортивных брюках, руки
перепачканы землей - зам главного технолога завода:
- Лев Иванович! Да ведь это Кубракова!... Она была у меня в среду!
- Вижу, что она. Не кричите... Надо же... Яловский беспокоился... Я
еду домой звонить ему...
В квартире Яловского трубку сняла теща:
- Нет... Он на даче... Вернется вечером.
- А телефон там есть?
- В дежурке у сторожа. Но звонить туда трудно, это через коммутатор
железной дороги.
- Попытайтесь, пожалуйста, связаться с Альбертом Андреевичем. Это
очень важно. Скажите звонил Омелян из Богдановска, передайте: что
случилось несчастье с Кубраковой.
- С Еленой Павловной?! Что с ней?
- Утонула.
- О господи! Я постараюсь разыскать Альберта...

8
О происшедшем я, разумеется, ничего не знал да и не мог знать: в то
время для меня еще не существовали ни Кубракова, ни Яловский, ни Омелян,
ни другие лица, познакомлюсь я с ними значительно позже, читая материалы
следствия, как адвокат. Пока что я был занят своими хлопотами: сидел в
процессе, судил трех рэкетиров, защитников одного из них был я.
Обычно я приходил минут за тридцать-сорок до начала судебного
заседания. В этом старом высоком доме мне были знакомы каждая выемка на
белых мраморных ступенях, каждая вмятина на медных трубчатых перилах, я
знал, с каким звуком и на каком этаже останавливается скрипучая деревянная
кабина лифта. На трех этажах размещалась областная прокуратура, на
последнем - областной суд. Более четверти века я входил в это здание
ежедневно, ступив на его порог рядовым следователем, а покинул прокурором
следственного управления... Внизу из холла вела дверь в зал судебных
заседаний.
Стоя у входа в это грустное здание, я докуривал сигарету, когда из-за
угла вывернул Миня Щерба - Михаил Михайлович Щерба, прокурор следственного
управления и зональный, мой ровесник, с которым я проработал буквально
рядом много лет; наши кабинеты разделяла стена. Нас связывали добрые
отношения в давние времена, сохранились они и в нынешние, хотя виделись мы
теперь очень редко. Пока он приближался, я разглядывал его. Стал еще
грузнее, оттого и косолапость заметней, все так же - в курточке из
перкаля, сорочка без галстука, лысина.
- Здравствуй, адвокат, - протянул он пухлую короткопалую руку. - К
нам пришел?
- Нет, в процессе сижу.
- Кого будешь спасать?
- Рэкетиры.
- Модная нынче профессия... Смотришь на мою лысину? Увы, волос не
прибавилось.
- А ты чем занят? - спросил я, хотя отлично знал по собственному
опыту, сколько дел у него может быть в производстве.
- Всем понемногу, - ответил Миня. - Здоровье-то как? Сто граммов еще
принимаешь?
- По большим праздникам коньячка еще могу. Символически.
- И то слава Богу...
В это время подъехал автобусик криминалистической лаборатории. Из
него вышли двое: новый прокурор-криминалист Адам Генрихович Войцеховский,
я с ним был мало знаком, и следователь Виктор Скорик, недавно перешедший в
областную прокуратуру из городской, которого я знал получше. Скорик
неплохой следователь, но несколько тороплив, может вскружило голову, что
молод, а уже в прокуратуре области. Он хорошо и модно одевался, от него
пахло приятными импортными духами или лосьоном, всегда гладко выбрит и
хорошо причесан. Но сейчас он выглядел помятым, глаза воспалены, темная
щетинка обметала лицо. Я понял: была бессонная ночь, работа, видимо,
выезжали на происшествие. Как все это знакомо!..
Прибывшие поздоровались и тут же попрощались со мною; уходя, Щерба
бросил мне для приличия:
- Заходи...
Минут через пять подкатил "воронок", выскочили солдаты, распахнули
дверь, выпуская подсудимых: серые лица, неопрятная казенная одежда,
грязные руки - за спиной. Один из них, низенький крепыш с шишковатой
обстриженной головой - мой подзащитный. Ему двадцать семь лет, первая
судимость, неглуп, со мной очень вежлив, избегает жаргонных словечек,
учился в лесотехническом, но бросил. Рэкетом занимается три года. Все
банально: он и два его подельника плотно присосались к кооператорам и
"доили" их постоянно. Те безропотно платили. Это спокойно могло
продолжаться и год, и два, и пять лет. Погорели же на азербайджанцах.
Любопытным был разговор с ним в следственном изоляторе незадолго до суда.
"Вы постоянно взимали с одних и тех же кооперативов - "У самовара",
"Микротрон", "Детский сапожок" и "Элегант". Больше вы никого не трогали.
Так?" - спросил я.
"Никого. Нам было достаточно".
"Но последний год вы оставили их в покое. В чем дело? Почему вдруг
переключились на этих трех азербайджанцев, торговавших фруктами и
овощами?"
"Мы поняли, что вместе с государством можем кооперативы разорить.
Государство налогами, ну а мы... С кого же тогда будем получать, если они
рухнут? И приняли решение: год не трогать. Пусть встанут на ноги".
"Но вы же могли переключиться на другие кооперативы?"
"Нет. Это нельзя. У нас есть свои законы. Это государство подтирается
своими же законами... Но бабки были нужны, тут и подвернулись эти трое
бакинцев. Мы их заприметили давно, они уже несколько лет возили на
привокзальный рынок весной раннюю капусту, помидоры, летом виноград,
баклажаны, осенью и зимой гранаты, лимоны. Договорились: мы им гарантируем
через директора рынка одно и то же постоянное выгодное место, а они за это
- определенный процент с выручки. Последний раз вышло недоразумение: они
почему-то заупрямились. Все заварил четвертый, их дружок, только что
прибывший по каким-то делам. До этого мы его никогда не видели. Потом он
вдруг слинял. Ну и пошла катавасия... Шуму было много... Когда мы ушли,
администратор вызвал полицию. А дальше вы знаете..."
"При обыске у вас нашли чемоданчик, а в нем коробка от конфет полная
чистых, незаполненных бирок к ювелирным изделиям и пломбочки. Трое
азербайджанцев заявили, что это не их чемоданчик. Чей же он? Только
правду, чтоб в судебном заседании, если он всплывет, мы с вами не
оказались в дурацком положении".
"Артем Григорьевич, с вашей помощью я хочу получить только тот срок,
который заслужил, но не больше. Врать мне невыгодно. Честное слово, это не
мой чемоданчик. Скорее всего он того четвертого бакинца, что сбежал. Я
просто прихватил чемоданчик в последний момент, думал, там бабки... Артем
Григорьевич, а куда меня могут отправить отбывать срок? Хорошо бы в
"пятидесятку".
"Какая вам разница?"
"Ближе к дому", - ответил он, но я понял, что это не вся правда.
"Что собираетесь делать после выхода из заключения?" -
поинтересовался я.
"Как вы сами понимаете, я не все отдал государству, оставил себе
хороший загашник. Выйду - вложу в дело, может в какой-нибудь кооператив".
"Но вас станут грабить, как вы грабили других".
"Ну и что? Буду откупаться! А вдруг к этому времени власть поумнеет,
поймет, что кооперативы - хорошая молочная сиська и начнет их защищать
по-настоящему, а не будет душить, как сейчас, с нашей помощью?.."
Вот такого вымогателя-прагматика подкинула мне судьба в качестве
подзащитного. Посмотрев на часы, я выбросил окурок, пора было идти в зал
заседания, а не хотелось - он без окон, там духота...
- Ну что, Виктор Борисович? - спросил Щерба. - Спать охота?
- Есть немножко, - ответил Скорик, вспомнив бессонную колготную ночь,
которую они провели вместе с Войцеховским. - До шести утра работали.
- Ну и что наработали? - Щерба подпер тяжелый подбородок ладонью. Они
сидели в его кабинете. Солнца здесь почти не бывало, окно выходило в
дворцовый колодец, поэтому всегда горел белый свет в трубчатой лампе вдоль
стены. - Что утонувшая? - спросил Щерба.
- Или утопленная, - Скорик посмотрел на Войцеховского, сидевшего на
стуле напротив.
- Вот как! - Щерба почесал толстым пальцем в ухе, где росли рыжие
волосинки. - Вы уверены? - его несколько покоробила категоричность
Скорика. - А вы что думаете, Адам Генрихович? - обратился он к
Войцеховскому.
- Возможно, - прокурор-криминалист пожал плечами.
- Кому же это понадобилось? - Щерба посмотрел сперва на одного, потом
на другого. - Вы виделись с прокурором района?
- Ну а как же! И со следователем, и с милицейскими. Они уже сколотили
группу, - ответил Скорик.
- Теперь подробней, - попросил Щерба.
- Труп обнаружили мальчишки утром в воскресенье, зацепился за корягу.
Принесло его течение, видимо, ночью или на рассвете, те же мальчишки на
том же месте купались накануне, в субботу, допоздна, часов до пяти вечера,
тогда коряги еще не было.
- С какого берега она попала в воду - с правого или с левого? Это
тоже существенно, - заметил Щерба.
- С левого вряд ли, - покачал головой Скорик. - Там на протяжении
нескольких километров впритык идут охраняемая лодочная станция, причалы
рыбокоптильного завода, пляжи дома отдыха и пансионата, узкоколейка тарной
базы. Все это на самом берегу, огорожено, охраняется, обнесено заборами и
сетками. - Скорик, сделав паузу, добавил: - Конечно, при очень большом
желании там можно проникнуть к воде. Но это связано с риском быть
замеченным. Кроме того, сперва надо перебраться из Богдановска по
автодорожному и пешеходному мосту на тот берег. А мост на двести метров
ниже места, где обнаружен труп. Да и какие дела могли быть у Кубраковой на
левом берегу, по сути за городом?
- Я могу придумать вам для этого десять поводов, - махнул рукой
Щерба. - Чего она вообще была в Богдановске?
- Приезжала в командировку на завод резиновых изделий. Кстати, и
опознали ее директор завода и зам главного технолога.
- Вы допросили их?
- Подробно еще нет.
- Вскрытие было?
- Да.
- Кто делал?
- Районный судебный медик Ванчур, - сказал доселе молчавший
Войцеховский.
- Старик Ванчур дело знает, он тридцать пять лет там. Каковы
результаты? - спросил Щерба.
- Все признаки утопления: жидкость в желудке, разжиженная кровь,
наличие планктона в дыхательных путях, тяжелая гипоксия и прочее. И -
никаких прижизненных повреждений или следов борьбы. Смерть наступила в
воде около четырех суток тому назад, - сказал Войцеховский.
- Но вода ли тут первопричина?
- Что вы имеете в виду? - спросил Скорик.
- Подумать надо, - дернул носом Щерба. - А у вас пока пустые руки.
- Бумагами еще обзаведемся, - усмехнулся Скорик.
- Вот-вот, я это имею в виду. И чем быстрее, тем лучше. Она была
одета?
- Да.
- А где одежда?
- В райотделе в Богдановске. Сушат, - Войцеховский долго разминал
тугую сигарету, закурил. - У Кубраковой на руке оказались часы. "Сейко".
Механические, заводятся и идут от движения руки. Водонепроницаемые. Я
вскрыл их, в них была вода. Случается.
- Шли? - спросил Щерба.
- Стояли. Остановились в 10.22.
- А может это 22.22, - усомнился Щерба. - Тогда это разница в
двенадцать часов, существенная разница. Для нас, разумеется.
- На циферблате в календаре-окошечке указано: 16-е, среда. Часы
остановились в 10.22 утра или, если по-вашему, в 22.22 вечера. Значит, до
этого времени в среду Кубракова была еще жива. Тут необходимо искать, кто
и в котором часу видел ее в последний раз. Тогда мы и будем знать: это -
утро 10.22 или вечер 22.22.
- Сколько могут стоить такие часы? - вдруг спросил Щерба.
- Минимум две тысячи, - сказал Скорик.
- Если она сама бросилась в воду или попала туда случайно, тогда
понятно почему часы остались на руке... - Щерба умолк. Наступила пауза. И
Скорик, и Войцеховский поняли ход его мысли, она возникла у них еще в
Богдановске при осмотре трупа, когда увидели на Кубраковой часы. - А если
она оказалась в воде не случайно...
- Тогда это убийство не с целью грабежа, - закончил Скорик.
- Если вообще убийство, - буркнул Щерба. - Что ежели труп принесло не
течением, а утонула Кубракова здесь же, где ее нашли, - после паузы
произнес Щерба, словно уже позабыв о часах. - Просто труп пролежал на дне
двое-трое суток, как обычно бывает, потом всплыл у этой коряги? - Щерба
встал, захлопнул дверцу сейфа, оперся о него жирной спиной и скрестил на
груди руки.
- Значит, не почему она оказалась тут, а как? - спросил Войцеховский.
- Во-первых, к этому месту транспортом не подъехать: к самому берегу, а он
высок, крут, спускаются сады и огороды. Пешком от дороги надо топать
километра три. С чего бы Кубраковой и тому или тем, кто возможно, был с
нею, переться из Богдановска по шоссе, а потом еще три километра брести
вниз по реке через чужие дачные участки? Маловероятно. Даже для
самоубийства можно было поискать путь поудобней. Во-вторых, дно в этом
месте чистое, полный песок. Я опросил и взрослых, и детей, они тут часто
купаются, ныряют. Зацепиться трупу, чтобы пролежать трое-четверо суток, не
за что. Донное течение быстрое, оно сволокло бы труп на несколько десятков
метров. Так что ваш вариант, Михаил Михайлович, не подходит. Труп
откуда-то принесло течением.
Щерба молча прошелся по кабинету, потом развел руками, словно
разговаривая сам с собой, наконец произнес:
- Добро! Будем пока исходить из этого, больше у нас нет ничего, -
посмотрел на Скорика. - Что собираетесь делать, Виктор Борисович?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27