Что касается его знакомств и
связей вне службы, выясняйте сами.
- Вы не получали в последнее время от Кубраковой каких-нибудь
докладных или заявлений?
- Нет. Она вообще не любила эпистолярный жанр. Все предпочитала
решать устно, - Яловский посмотрел на часы. - Если у вас есть еще вопросы,
нам придется перенести их на следующий раз, если нет, то... У меня через
десять минут внеплановая оперативка.
"Раздражен, даже клычки точил и дал мне отлуп, - думал Агрба, выходя
из института. - Но с Кубраковой, похоже, у них не было все безоблачно". В
сущности Джума сегодня выполнял не столько оперативную работу, сколько
следовательскую. Поэтому, полагал он, если чего и упустил или сделал не
так - не взыщите, Виктор Борисович Скорик, сами меня туда погнали...

Оперативка закончилась. Все разошлись. Яловский, пересмотрев бумаги
на столе, высыпал из пепельницы окурки в корзину для мусора, и, заперев
двери кабинета в пустой приемной, спустился вниз. В вестибюле за
загородкой в маленькой конторке вахтера Сердюка горела настольная лампа.
Вахтер копался пинцетом в обмотке какого-то разобранного реле.
- Анатолий Филиппович, - позвал Яловский.
Вышел вахтер.
- Возьмите, пожалуйста ключи, - Яловский положил связку на барьер. -
Как жизнь? Какие новости?
- Мои новости тут, - указал он на конторку. - Сижу, газеты читаю. В
них все новости. Вот вожусь с реле, сосед-автомобилист попросил
посмотреть. Да еще следователь заходит в гости.
- Часто?
- Несколько раз наведывался. И из милиции.
- Что же вы сообщали?
- А что я знаю?
- Н-да... Ну хорошо, спокойной ночи.
- Всего доброго...

24
Я ничего так не боюсь, как разговора, который начинается с вопроса
"Как жизнь?", либо с комплимента, потому что после долгого вступления в
сущности ни о чем идет главное - просьба "выручить". В известной степени к
людям подобного типа относилась и моя троюродная сестрица Неля. Поэтому ее
чрезвычайно редкие звонки из Харькова всегда приводили меня в состояние
напряженности и повышенной готовности. Так было и в этот раз. Звонок
начался в начале двенадцатого ночи. Я в это время заканчивал делать
выдержки из прошлогодних комплектов "Знамени" и "Нового мира", поскольку
хранить все журналы уже было негде.
- Здравствуй, - сказала Неля. - Как жизнь?
- Прекрасна! - ответил я.
- Я прочитала твою статью в еженедельнике "Жизнь и право". Очень
толково. Важно, что без всякой юридической казуистики, доступно и понятно
любому обывателю... Молодец...
- Ты что-то хотела? - пресек я.
- Да. У меня к тебе просьба. Ты помнишь, в последний мой приезд к вам
я останавливалась у своей приятельницы Ангелины Назаркевич. У нее
неприятности, вернее у ее сына. Им нужен хороший адвокат, и я
порекомендовала тебя. Так что не удивляйся, если к тебе обратятся от моего
имени. И сделай, пожалуйста, все возможное.
- Тебе бы следовало поговорить со мной, заручиться моим согласием, а
уж потом посылать ко мне людей. А если я занят другим делом, сижу в
процессе? Ты об этом подумала?
- Но не могла же я отказать!
Я понял, что дальнейший разговор бессмыслен, я только увязну в
препирательствах, поэтому спросил:
- Что там у этих Назаркевичей произошло?
- То ли его арестовали, то ли собираются, точно не знаю. Это связано
с Кубраковой. Они тебе объяснят.
- Надеюсь.
- Ты что-нибудь выяснил относительно моей статьи, которую я оставляла
Кубраковой?
- Пока ничего конкретного. Надо ждать завершения следствия.
- Ну, хорошо. Будь здоров, - на этом ее интерес ко мне иссяк...
Когда раздражение мое, как муть в стакане, постепенно осело, я понял,
что Неля тут же перезвонит Назаркевичам и сообщит, что все улажено, что я
с удовольствием воспринял ее просьбу...
Видимо, так оно и было: на следующий день ко мне в консультацию
явилась жена Назаркевича. С ее слов я уяснил, что муж ее, кандидат
химических наук, работал в лаборатории Кубраковой, что сейчас по договору
нанялся в какой-то кооператив, что его подозревают в убийстве Кубраковой,
ведет дело следователь Скорик. "Это неправда, муж ни в чем не виноват", -
в заключение сказала она, утирая слезы. К таким заявлениям я привык давно,
значения им не придавал, обычное поведение клиентов.
Мне не очень хотелось браться за это дело по многим причинам:
во-первых, просто не люблю дела, связанные с убийством; во-вторых, и
Кубракова, и Назаркевич люди определенного социального статуса, а не
люмпены или рецидивисты, что, как это случается порой, не исключает выхода
на сцену так называемого "общественного мнения", которое, не считаясь ни с
фактами, ни с законом, налегает на голосовые связки; в-третьих, поскольку
дело вел Скорик, значит надзор, как я высчитал, осуществлял Миня Щерба -
хотя и деталь, однако малоприятная. Но... сестрица моя наобещала, похоже,
от моего имени; передо мной сидела молодая женщина и тоскливо заглядывала
в глаза. Я объяснил ей свои права и возможности, права ее мужа в период
предварительного следствия.
- Что значит "предварительное"? - спросила она.
- До суда и для суда. Окончательное - в суде.
- Но он ни в чем не виноват! - повторила она. - Неужели его будут
судить?!
- Ничего не могу вам сказать сейчас.
- Что мне дальше нужно делать?
Я втолковал ей, каким образом оформить законность моего участия в
деле.

Скорик был вежлив, официален. Никакого недовольства не выказал, но я
был опытней, и за отдельными словами и фразами недовольство все же это
уловил, отнеся его к обычным взаимоотношениям между следователем и
адвокатом. Он внешне спокойно воспринял мое желание ознакомиться с
материалами следствия. Впечатление от них у меня сложилось двойственное:
вроде и достаточно всего, чтобы предъявить Назаркевичу обвинение, а все же
чего-то непробиваемого не хватало. Будучи на месте Скорика, я бы еще
повременил, да и не спешил бы с такой мерой пресечения - содержание
Назаркевича под стражей, ибо обвинение построено в основном на косвенных
доказательствах. Но поразмыслив, я все же решил не начинать с конфликта,
полагая, что позже, вникнув поглубже в каждый эпизод и обнаружив
какие-нибудь проколы в них, суммируя, напишу ходатайство, в крайнем же
случае, если Скорик будет упорствовать, настаивая на своем толковании этих
эпизодов, постараюсь в распорядительном заседании на суде сделать все,
чтоб дело завернули на доследование, это в известной мере загонит Скорика
в цейтнот. В такой, избранной мною тактике, имелся, правда, один
существенный изъян: все это время Назаркевич должен будет пребывать в
СИЗО.
Сам Назаркевич вел себя у Скорика по-дурацки. Ознакомившись с
обвинением, он посмотрел на меня так, словно я со Скориком в каком-то
сговоре. Его осунувшееся дергавшееся лицо, пылавший взгляд, исполненный
презрения, казалось, ко всему миру, производили неприятное впечатление. На
вопрос Скорика, признает ли он себя виновным, Назаркевич, не
посоветовавшись со мною, брякнул:
- Признаю! И только для того, чтобы в суде отказаться и доказать
всем, что вы не профессионал, а дилетант! - и он ткнул худым пальцем чуть
ли не в физиономию Скорика.

25
Майору польской полиции Чеславу Ендрыху очень не хотелось в эту
командировку, хотя ехать-то всего ничего: до польско-украинской границы
всего два часа машиной. Еще пять лет назад такая поездка была бы приятной
прогулкой: на границе встречал бы коллега и приятель майор Вадим Проценко
(сейчас уже подполковник, зам начальника управления угрозыска), свезли бы
Чеслава в маленькую, уютную, с хорошим буфетом ведомственную гостиницу.
Днем - дела, а вечером, обычно на квартире Джумы Агрбы хороший загул
вкусной еды, коньяка, водки навалом, компания подбиралась крепкая,
мужская. Но и Чеслав Ендрых умел отвечать гостеприимством, когда по делам
приезжали Проценко с Агрбой. Погулять после хлопотного дня ездили в
Ланьцут в ресторан при музее-дворце Потоцких. Все было просто, все
решалось одним-двумя телефонными звонками через границу. А теперь все
рухнуло, пришла команда: "Никаких деловых, служебных контактов, все
официально, нужно им, пусть через МИД, через ваше начальство в Варшаве,
все услуги пусть оплачивают". За последние два года он, Чеслав, вынужден
был несколько раз отказать Проценко. Последний раз нынешней весной.
Состоялся неприятный телефонный разговор.
"Привет, Чеслав. Тут такое дело: мне нужно к вам перебросить своих
хлопцев. У вас там где-то между Перемышлем и Жешувом катаются на
"восьмерке" два наших рецидивиста, поехали к вам по липовому приглашению.
Не дураки, поляков не трогают, грабят своих соплеменников-туристов.
Поможешь?"
"Рад бы, Вадим, но не могу, не имею права. Ты ведь знаешь, какая
теперь ситуация. Все, что было - похоронено", - сказал Ендрых, радуясь,
что не видит в этот момент перед собой глаз Проценко.
"Что ж, нет так нет. Думаешь, они ограничатся соотечественниками?
Залепят вам несколько грабежей, или не дай Бог, убийство, закукарекаете.
Будь здоров", - Проценко повесил трубку...
И вот сейчас подперло Ендрыха, пересилив чувство неловкости, вынужден
был позвонить Проценко:
"Ты конечно, Вадим, можешь послать меня. И будешь прав. Но мне нужно
ехать к тебе. Дело важное", - сказал Ендрых.
"Я поговорю с начальством. Позвони завтра в это время", - суховато
ответил Проценко...
Назавтра майор Ендрых снова позвонил:
"Ну что, Вадим?"
"Уговорил. Приезжай".
"Спасибо. Завтра в девять, в начале десятого подъеду прямо к тебе в
управление", - сказал Ендрых, понимая, что никто его встречать, как прежде
на границе не будет. И в гостиницу ведомственную не определят, в лучшем
случае заночует в "Интуристе", отвалив за номер приличную сумму. И
веселого застолья у Джумы Агрбы не устроят...
Вот о чем думал майор Чеслав Ендрых, сидя за рулем "фиата" и
приближаясь к переходу на польско-советской границе. Не хотелось ему в эту
командировку, потому что вез он в пустой машине невидимого пассажира:
чувство неловкости и утраты...

- Сколько же мы не виделись? - спросил Проценко, разглядывая Ендрыха.
- Наверное, лет пять... Летит жизнь.
- Знать бы куда, - вздохнул Проценко, обходя свой письменный стол.
- Тоже верно. Я через два года уже на пенсию. Если раньше не выгонят,
- Ендрых щелкнул зажигалкой.
- За что же тебя выгонять? Ты же профессионал.
- Я ведь из "бывших", а новая власть предпочитает чистопородных.
- Ты надолго?
- Завтра уеду.
- Где остановился?
- Наши, из здешнего консульского Агентства, заказали номер в
"Интуристе".
- Понятно, - усмехнулся Проценко.
- Как Джума? Еще работает у тебя?
- А куда денется? Сейчас позову, если он на месте, повидаетесь, -
Проценко ухватился за вопрос Ендрыха об Агрбе, ему не столько хотелось,
чтоб они повидались, сколько нужен был Джума-свидетель (на всякий случай)
просьбы, которую изложит Ендрых, ведь кто знает, с чем прикатил, если уж
решился при нынешних обстоятельствах; кроме того, Джума, вездесущий,
натасканный, много чего держал в своей сыщицкой памяти, с чем он,
Проценко, с высоты своего начальственного положения просто не сталкивался.
Так что при разговоре с Ендрыхом Агрба мог стать и советчиком.
Джума оказался на месте. Через десять минут был в кабинете Проценко.
- Вот это гость! - воскликнул Агрба, обнимаясь с Ендрыхом, и тут же
через плечо уловил предупреждающе-неодобрительное шевеление бровей
Проценко.
- Какими судьбами? - отстраняясь, спросил Агрба.
- Судьба у нас с тобой одна, Джума, - Ендрых уселся и опять закурил.
- Ловить.
- Кого на этот раз?
- Сейчас расскажу. Одна бабка из Братковичей купила на вокзале в
Жешуве с рук какого-то парня золотое колечко с бриллиантиком. Подарок для
своей внучки. Потом некая дама из Миельца, гостившая в Жешуве у сестры,
тоже отоварилась таким колечком на Жешувском вокзале у частного таксиста.
А некий пан из Свидника, будучи в командировке в Перемышле, обзавелся
подобным подарком для своей благоверной. И опять - на вокзале у частного
таксиста, машина с Жешувскими номерами. Затем география меняется, остается
только место покупок, вокзалы, привокзальные площади и такси с Жешувскими
номерами - Пабианцы под Лодзью, Сиерпц, Квидзин, это поближе к Мальборку,
к Балтийскому побережью, наконец, Собещев под Гданьском и Сопот. Как
всякий нормальный обыватель, каждый из этих покупателей в разное время
обратился к ювелирам, чтоб узнать, удачна ли покупка: переплатил или
наоборот - взял подешевке. Во всех случаях оказалось, что в золотые кольца
вставлены не бриллианты, а феониты, искусственные камешки. И посыпались
заявления в полицию. Продолжалось все это полтора года, количество жалоб
обрело некий качественный признак, мы поняли, что тут не случайность, а
система: места, где продавались кольца во всех случаях одни и те же -
вокзалы, привокзальные площади, тут проще проворачивать махинацию:
скопление людей, спешка, суета. И еще: почти в каждом случае продавец -
водитель такси с Жешувскими номерами.
- Ты приехал, чтоб нам это рассказать? - засмеялся Проценко.
- Это имеет отношение и к вам, - сказал Ендрых. - Проследи маршрут
продвижения колец: от польско-советской границы, то есть Перемышля, к
Балтийскому побережью. А не наоборот. Мы выстроили график по датам
покупок. Сперва Перемышль, потом Жешув, дальше Лодзь, Мальброк и - вверх к
Балтике.
- Ну и что это значит? - спросил с сомнением Проценко. Очень уж не
хотелось ему, чтоб это дело оказалось по обе стороны границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27