Пришлось идти домой. Он сидел на кухне, ждал, пока
Катя заварит чай - признавал только свежий, на один раз. Потом каждый
уселся читать свое...
Легли в половине двенадцатого.
- Слушай, талантливые люди, - они что, все шизанутые? - спросил
Скорик, отодвигая с лица прядь Катиных волос.
- Почему? Ты же у меня нормальный, - улыбнулась она в темноте,
проведя пальцами по губам...

18
Кончалось воскресенье. Дымчатые сумерки обволакивали лес, но когда
въехали на шоссе, оказалось, что еще совсем светло. Разомлевшие от двух
дней лесного воздуха, солнца, купания в прудах, дети сонно жались на
сидении, Джуму тоже вгоняло в дремоту - никаких мыслей, лишь благостное
ощущение здоровья, силы и сытости. У выезда на главную магистраль пришлось
постоять, прежде чем удалось вклиниться в плотный поток машин - одни, как
и Джума Агрба, возвращались после отдыха домой, другие - с нашими и
польскими номерами тащились от границы. Хозяин "Волги", в которой ехало
семейство Агрбы, дважды удачно сделал обгон, но потом понял рискованность
и бессмысленность этой затеи, поскольку перед первым же красным светофором
начнется потеря выигранного времени, а дальше - больше... Так и ехали, -
вынужденно неспешно...
И не знал Джума, что в этой пестрой ленте автомобилей на четыре
машины впереди, возвращаясь из Польши, катил на своем "Жигуле" Николай
Вячин.

Вячин возвращался из Польши злой и уставший. Поездка вышла пустой,
бессмысленной и накладной, ибо, как принято, ехал туда не с пустыми
руками, влетел с подарками для будущих возможных партнеров: пол-ящика
коньяка, несколько банок икры, две микроволновые печи и еще кое-что
помельче. Все это надо было протащить через таможню. Удалось, Но лучше бы
изъяли - сейчас бы ему вернули. Партнеры по переговорам оказались
шантрапой, делового в них было только то, что беспрерывно поили его
настоящим кофе, курили "Кент" и "Данхил" да хорошо разбирались в курсах
валюты. Но как только разговор заходил об общих интересах, начинали
вешать, как фраеру, лапшу на уши: выдвигая, словно они какой-нибудь
"Сименс", наглые условия, которые в итоге для него выпали бы в осадок
"деревянными" рублями, а для них - в свободно-конвертируемой. Зол он был
еще и оттого, что, дожидаясь таможенного осмотра поляками, простоял на
солнцепеке два часа. Да на нашей стороне еще пять часов, стервенея от
сознания, что осматривать-то у него нечего - возвращался пустой, это-то и
вызывало, наверное, подозрение у таможенника, который шмонал с большим
усердием...
Когда все было закончено и Вячин пересек границу, влился в медленный
поток машин, постепенно раздражение от неудачной поездки утихало, понимал,
что исправить ничего не может, и иные, домашние мысли возвращались к нему;
с каждой новой цифрой: осязаемей и неотвязней...
Домой он добрался около часу ночи.
- Пойдешь машину отгонять в гараж? - спросила жена.
- Неохота, устал. Поставлю противоугонное... Какие тут новости?
- Никаких. Помидоры на рубль подешевели. Вот и все новости. Как
съездил?
- Бестолково, - и он вкратце рассказал.
- Я пойду спать. Ты-то завтра можешь дрыхнуть, а мне вставать в семь,
у меня первый урок, - сказала жена.
Он посмотрел на нее. От длинного до пят халата, она казалась еще
выше, хотя и так была не маленькой, одного с ним роста. Такая же стройная,
осанистая, как и в юности. Мастер спорта по легкой атлетике, вот уже много
лет ишачит в средней школе, преподает физкультуру, к которой ни
коллеги-учителя, ни дети не относятся серьезно.
Уже стоя в дверях спальни, она вспомнила:
- Тебе звонил Лагойда. Просил, как только вернешься, связаться с ним.

Сонных детей Джума перенес в дом на руках. По окнам скользнул отсвет
фар разворачивающейся "Волги": уезжали приятели. Жена укладывала детей, а
Джума с наслаждением пил ледяную минеральную воду, в холодильнике всегда
имелся запас. Сами улеглись уже в половине второго. Жена уснула мгновенно,
а он долго вертелся и знал почему: два дня обильной острой еды, бутылку
коньяка влил в себя да еще две бутылки "Псоу", а уж минеральной посудин
пять опростал. Он вообще потреблял много жидкости, а после острой пищи
особенно. И сейчас донимала тяжесть в желудке, хотя обычно засыпал, едва
прикасался головой к подушке. Помаявшись, встал и в одних трусах босой
зашлепал на кухню, достал еще бутылку - жажда все еще сушила, - и пил уже
медленно, подперев спиной стену, думая о завтрашнем дне, словно только что
пришел с работы еще полный мыслей о сделанном и несделанном, и завтрашнее
постепенно заполнило его мозг. Затем надел спортивный костюм, кеды, взял
маленькую сумочку, которую почему-то называли "педерастка", сунул в нее
удостоверение, набор ключей, фонарик, червонец двумя пятерками и вышел из
дому.
Никакого транспорта уже не было. Город спал. Джума любил его таким -
тихим, умиротворенным, безлюдным. Не раз в полуночную пору с группой
захвата садился в какую-нибудь засаду. Он знал эту ненадежную тишину,
когда в обманчивом ее молчании мелкая шпана потрошит дачки спящих
горожан-огородников: когда грабители, убийцы в каком-нибудь притоне вместе
со шлюхами разгульно пропивают чье-то добро, превращенное в водку и
закусь: когда где-нибудь в тихой квартире с хорошей мебелью и японской
аппаратурой под коньячок с лимоном обдумываются все тонкости дельца на
миллион рублей, которые потом "позеленеют" и проступят на них портреты
Франклина или Улисса Симпсона Гранта. Джума специально заглядывал в
энциклопедию, чтобы выяснить, кто такой этот Грант. Оказалось, генерал,
восемнадцатый президент США...
Шел он к дому Назаркевича минут сорок - в другой конец города. За всю
дорогу встретил только двоих прохожих. Прежде чем войти во двор, посмотрел
на дом. Свет не горел даже на лестничных площадках, двор был пуст, но
Джума прислушался, еще раз осмотрелся - какая-нибудь парочка могла
обниматься где-нибудь в укромном углу. Но - нет, все тихо, нормально.
Джума знал, что совершает запрещенное, нарушает закон, и если его тут
накроют, возникнет скандал, вызовут милицию - шум будет большой. Из
милиции его, конечно, отпустят, покажет удостоверение, но полковник
Проценко, а то и сам генерал устроят такой раздолбеж, что носки вспотеют.
И не за то, что полез, а что попался...
Он поднял край брезента, покрывавшего машину Назаркевича, достал было
связку автомобильных ключей, но сперва потянув ручку правой парадной
дверцы, обнаружил, что она не заперта. Осторожно влез в машину,
изловчился, высунув руку, потянул брезент и тот под собственной тяжестью
сполз вниз, накрыв машину. В кромешной тьме Джума включил фонарик,
осмотрелся. Автомобиль, видно, эксплуатировали вовсю: чехлы на сиденьях
грязные, напольные коврики в пыли, на педалях комочки старой засохшей
глины. На спидометре девяносто семь тысяч. В "бардачке" оказался нехитрый
набор: фигурная отвертка, рулончик изоляционной ленты, два пакетика
автошампуня, в футляре манометр, в самом низу три странички машинописного
текста, втиснутые в целлофановую папочку. Посветив, Джума пробежал по
диагонали. Это была какая-то докладная на имя Кубраковой, подписанная
Назаркевичем. Положив все на место, Агрба стал обшаривать большие карманы
чехлов на спинках передних сидений. В одном оказался атлас дорог, в другом
круглый, большого диаметра колпачок с резьбой внутри. Белый, пластмассовый
с фирменной надписью "Метах". Он был новый, незахватанный пальцами, с него
еще не сошел глянец. Понюхав колпачок и не ощутив никакого запаха, Джума
опустил его туда же, где и обнаружил.
Больше здесь делать было нечего. Осматривать всю машину снаружи надо
будет с понятыми, официально, под видом сотрудника ГАИ...
- С трудом - мешал брезент - он выбрался, осмотрелся и тихо вышел со
двора. Домой пешком добрался в пятом часу утра. Жена не слышала ни как
уходил, ни как вернулся...

19
На техосмотр Вячину нужно было еще в мае, да все никак не мог
выбраться. Потому с утра, перед тем, как идти к себе в кооператив,
отправился в сберкассу оплатить налоговую мощность и за техосмотр. Перед
выходом из дому созвонился с Лагойдой и условился встретиться у сберкассы,
когда тот будет идти на работу - это по дороге.
Очередь была большая, на добрый час. Лагойда подъехал минут через
пятнадцать, по-быстрому они обменялись новостями.
- Как ее угораздило утонуть? - спросил Вячин.
- Кто ее знает? Следствие идет. Меня уже допрашивали.
- А ты-то причем?
- У прокуратуры свой протокол, - скаламбурил Лагойда.
- Похороны были большие?
- Народу собралось много.
- А где похоронили?
- На Центральном.
- Скажи! Наверное Яловский через горсовет пробил... Какие еще
новости?
- Сережа Назаркевич в больнице. Попал в аварию.
- Сильно побился?
- Колено зашиб. Через пару дней выписывается. А машину поуродовал по
нынешним ценам тысячи на три: радиатор, крыло, бампер, фару вдребезги. Это
мне его Наталья рассказала.
- Он же гонит, как сумасшедший. Джигит! - Вячин оглянулся, посмотрел
как движется очередь. - Смотри, видишь пожилого мужика у самой двери, с
коричневым кейсом.
- Ну вижу.
- Знаешь кто это? Слышал дело о рэкетирах, потрошили кооперативы "У
самовара", "Элегант", "Детский сапожок"? По делу проходил младший брат
Володи Гайворонского.
- Директора завода "Рембыттехника"?
- Да. Я ходил с Володей на суд. Интересно было. Так вот этот с кейсом
- адвокат Устименко. Володе его порекомендовали. Силен! Такую речь
произнес - плакать хотелось. И знаешь, дали по минимуму.
- Свари крапиву с сахаром - тоже сладко будет... Ладно, хрен с ним, с
этим адвокатом, мне пора, - Лагойда взглянул на часы.
- Когда появишься?
- После четырех.
- Давай, надо кое-что обсудить. Есть проблемы...

Жена Назаркевича была предупреждена Агрбой, приехал он около десяти.
Она ждала его у машины: что поделать, ГАИ есть ГАИ, а автомобиль побывал в
ДТП, тут свои правила. В понятые взяли соседей Назаркевичей - шофера такси
и молодую женщину, покачивавшую в коляске ребенка.
- Что же это ваш муж попал в аварию и уехал с места происшествия? -
начал Агрба играть роль сотрудника ГАИ.
- Потому что ничего страшного не произошло. Пострадали только мы.
Человеку, которому он повредил машину, уплатили. С его стороны никаких
претензий, - внешне спокойно сказала Назаркевич. - Он что, обратился к вам
с жалобой?
Агрба сделал вид, что не расслышал; обойдя машину со всех сторон,
остановился у передка.
- Ох-ха! - помотал головой таксист, стоя рядом с Агрбой. - Надо же
так! Это уже не отрихтуешь. Крыло менять придется. Да и радиатор...
Под радиатором стояла лужица - остатки вытекшего тосола.
- Когда это произошло?
- В среду, шестнадцатого, - ответила Назаркевич.
"Это следующий день после поездки Назаркевича и Кубраковой в
Богдановск", - подумал Агрба.
- А когда ваш муж вернулся из Богдановска?
- Во вторник вечером.
- Он выпить любит?
- В рот не берет, - заметил таксист.
Попросив у хозяйки ключи, Агрба сделал вид, что отпирает дверцу, хотя
уже знал, что она не заперта, знал он заранее, что собирается изъять
только целлофановую папку с машинописными страницами. Насчет колпачка,
лежавшего в кармане чехла, без сомнения: "От зубной пасты или крема для
бритья"... Он влез в машину. Порывшись для виду в "бардачке", вытащил
папку, осмотрел коврик под ногами, затем оглянулся на заднее сидение. И
увидел в самом углу незамеченную ночью каскетку - белую с зелеными
клиньями и светозащитным козырьком. Вспоминались слова из показаний
директора завода Омеляна о водителе машины, в которой сидела Кубракова:
"...каскетка на нем, белая с зелеными клиньями и светозащитным
козырьком"... Агрба потянулся к каскетке. Потом еще раз осмотрел салон,
скользнул взглядом по карманам чехлов на передних сидениях, и все же полез
за колпачком...
- Это шапочка вашего мужа? - выбравшись из машины спросил он.
- Да.
- Я изымаю папку с бумагами, вот эту штучку, - показал он на
колпачок, - и шапочку. Возражений не имеете?
- Не имею, - как-то обреченно ответила Назаркевич. Подошло еще
несколько соседей, с любопытством наблюдавших за действиями коренастого
смуглолицего майора. Джума пытался выяснить у них, не помнит кто-либо,
когда на прошлой неделе Назаркевич поставил машину и накрыл ее брезентом -
во вторник или в среду. Но никто не знал. Не мог ответить на этот вопрос и
сосед-таксист: у него сейчас смены длятся по 12-13 часов, потому что
напарник в отпуске, а он сам возвращался с работы с одной мыслью -
добраться до постели и завалиться спать...

...Агрба позвонил мне в восемь утра, сказал, что ночью обыскивал
машину Назаркевича, - продолжал Скорик.
- Чего он, сукин сын, полез?! А если бы мы его накрыли там? Скандал!
- вскипел Щерба. - Унес что-нибудь?
- Нет.
- Слава Богу, хоть на это ума хватило!
- Может и уносить нечего было, спокойно сказал Войцеховский.
- Он сейчас там, договорился с женой Назаркевича, чтоб официально
осмотреть машину, - сказал Скорик.
Они сидели у Щербы уже час. Вроде толкли воду в ступе. Слов у каждого
было много, а фактов с гулькин нос, и слова эти, просеивались, утекали,
как сквозь решето, а на поверхности оставались какие-то косвенные мелочи,
которые не давали возможности выстроить две-три версии, чтоб, отработав
каждую, выйти на что-то путное...
- Что вас смущает в допросе Назаркевича, Виктор Борисович? - спросил
Щерба.
- Слишком правдиво излагает, будто нарочно подставляется:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27