Его голова страшно сплющена, обломки костей черепа торчат наружу, открывая сизые комки вещества, еще совсем недавно бывшего головным мозгом. Глаза выпучены, рот приоткрыт и искривлен, как будто ребенок лепил лицо клоуна из глины, ребенку что-то не понравилось и он смял глиняный комок в бесформенную массу.
Постепенно ненависть к себе потеснилась и появилась старое, испытанное не одну сотню раз, чувство ненависти к врагу, убившему твоего друга… чувство ненависти и жажда мщения. Жажда мести позволяет хотя бы отчасти держать себя в руках, а не реветь от бессилия, когда видишь своего мертвого друга и хочешь оказаться на его месте вместо него. Майкл едва знал Докса, он даже сейчас не мог вспомнить его не изуродованное лицо, и подозревал, что эта ужасная кровавая гротескная маска навсегда останется в его памяти.
– Он, наверное, убил Майкла одним ударом, – спокойно сказал Вернер и только эта преувеличенная собранность и отчетливость, с которой выговаривались слова, убедили Майкла, что молодой командир отделения держит себя в руках из последних сил.
– Его звали Майклом?
– Да, сэр.
– Тезка, значит, – выдохнул Майкл, – ну, ладно. Вернер, – он, не глядя, протянул парню свой карабин.
Майкл собирался поднять тело Докса, но Вернер остановил его.
– Подождите, сэр, – Вернер снял свой ранец, вытряхнул из него кое-какие вещи и быстро рассовал их по карманам.
– Ты что, парень?
– Не хочу, чтобы на него садились мухи, сэр, – ответил Вернер и надел опустевший ранец на голову убитого.
Тело Докса оказалось тяжелым. Майкл и раньше знал, что раненые и мертвые весят гораздо больше, чем живые, ему не раз приходилось носить и тех и других, но в этот раз ноша показалась ему тяжелее вековых каменных глыб.
– Пошли, – Майкл зашагал обратно, неся на своих плечах первого человека, убитого волками на Лимбе…
Их молча встретили у ворот сектора. Вернер сообщил обо всем происшедшем по рации и поэтому никто не задавал вопросов. Глядя на суровые, озлобленные лица солдат, Майкл обрадовался в душе, что Докс был неженатым и у него не было родственников среди колонистов. Ни на кого не глядя, Майкл прошел весь путь до лазарета молча, за ним шагала вся первая рота. Томпсон шел рядом с Майклом, его лицо было угрюмым, углы рта опускались вниз усталыми складками. Он тоже потерял своего солдата. В отличие от Майкла, Томпсону доводилось переживать потери среди подчиненных, но от этого легче не становилось. За Майклом и Томпсоном молча шли солдаты и у командиров не поворачивался язык отправить первую роту в охранение.
Томпсон отбрасывает вверх брезентовое полотно, прикрывающее вход в палатку госпиталя и Майкл входит внутрь. В госпитале ярко горит свет, белоснежное белье коек прямо сверкает, и эта безжизненная идеальная чистота Майклу кажется чьей-то издевкой. Майкл нечасто бывал в полевых госпиталях, но он безошибочно сворачивает к операционной. Владислав Сергеев открывает Майклу вход:
– Давай, помогу.
– Спасибо, Слава, я сам, – отвечает Майкл, подходя к операционному столу.
Безукоризненно чистая полированная поверхность стола из нержавеющей стали отражает свет мощных медицинских ламп и Майкл на секунду закрывает глаза, когда снимает тело своего тезки с плеч. Рука убитого падает на стол с глухим стуком. Сергеев подтягивает тело на середину стола, его руки в стерильных перчатках издают неприятный скрип. Лицо хирурга спокойно – на нем нельзя прочитать ничего, кроме профессиональной уверенности.
Сергеев берется за тесемки ранца, затянутые под подбородком убитого, и Майкл поворачивается, чтобы уйти.
– Увидимся, Слава.
– Погоди, Майк, – останавливает его Сергеев, – как ты?
– Лучше, чем он.
– Тебе дать чего-нибудь?
– Спирта, док, – улыбка Майкла выглядит резиновой гримасой.
– Приходи через пару часов, помянем.
– Ты поаккуратнее с ним, Слава.
– Хорошо, Майк.
Майкл выходит из госпиталя и останавливается перед солдатами, плотной толпой обступившими вход. Он обводит толпу холодным взглядом и останавливается на командире роты:
– Томпсон?
– Да, сэр, – голос пожилого военного так же спокоен и холоден, как и голос командира батальона.
– Отправьте первую и вторую роты на обустройство батальона, пусть разгрузят палатки из транспорта и начнут их устанавливать. Третьей роте – вернуться к охране периметра.
– Слышали, что сказал командир?! – неожиданно резко кричит Томпсон. – Кругом марш и вперед работать, сопляки!
Солдаты молча расходятся. Майкл нажимает кнопку передатчика:
– Говорит Фапгер, вызываю Кима Ли. Прием.
Пауза, треск.
– Ли на связи. Прием.
– Остаешься за главного. Я – на доклад к Фолзу. Как понял? Прием.
– Понял, подтверждаю. Конец связи.
Майкл на секунду закрывает глаза. Нестройным оркестром в ушах звучат звуки: стук молотков, глухой шорох и негромкий лязг стали – кто-то копает землю, звуки шагов, кто-то говорит с кем-то, слов не разобрать. Позади, в палатке госпиталя, звякает хромированная сталь, слышно негромкое гудение вентиляторов, почти заглушающее едва слышные звуки падающих в металлический поддон капель, капель жидкости, более тяжелой, чем вода.
Майкл запрокидывает голову так, что хрустят позвонки, и открывает глаза. Он видит монолитную стену Башни и небо, покрытое молочной дымкой низких сплошных облаков. Солнцу еще три часа идти по небу, прежде чем зайти за колючую кромку горизонта. Первый день на чужой планете продолжается…

Глава третья
Прорыв

– Фапгер вызывает Адама Фолза. Прием, – слышит из динамика на плече Адам.
Он нажимает кнопку передачи:
– Что у тебя, Майк? Прием.
– Где ты? Надо поговорить. Прием.
– На верхнем ярусе башни. Прием.
– Я буду через пять минут. Конец связи.
Майкл отключается. Адам смотрит на то, как Криди-младший и Чень Ли надувают гелием безвольное обвисшее брюхо миниатюрного дирижабля, напоминающее рыхлое тело маленького надувного китенка. Он смотрит, как Чень и Джек помогают друг другу, видит, как движутся губы Ченя, он что-то объясняет Джеку, видит, как Джек внимательно смотрит на манометр высокого баллона с газом, посматривая на Ченя. Первую секунду Адам не может понять, почему он не слышит слов, которые Чень говорит Джеку, и только спустя некоторое время, он понимает, что он думает над тем, каково сейчас Майку. Он представляет, как ему сейчас больно, как страшно и пусто внутри, и поэтому Адам на какое-то время не слышит ничего, кроме стука крови в ушах.
Адам делает глубокий вздох и плавно выдыхает. Закрывает глаза и повторяет снова: вдох и выдох.
Когда он открывает глаза, он слышит и видит все вокруг, как обычно. Он слышит свист газа в гибкой трубке, связывающей кран баллона с приемным клапаном дирижабля. Он слышит как Чень говорит Джеку:
– В принципе, с любым сжатым газом в баллоне нужно обращаться очень осторожно. Ни в коем случае нельзя открывать вентиль на баллоне, когда не знаешь, что внутри.
– Да я просто…, – оправдывается Джек, а Чень спокойно продолжает:
– Ошибка в обращении с газовыми баллонами может стоить жизни не только тебе, но и окружающим.
– Да я…
– Не оправдывайся, Джек. Оправдания – свидетельство того, что человек виновен.
– Но я же не виноват, что не знал, что в баллоне! – единым духом выпаливает Джек. Его лицо напоминает переспевший помидор.
– Да, – невозмутимо говорит Чень, – ты не виноват, в том, чего ты не знаешь.
– Правильно, – подтверждает Джек смущенно.
– Тогда зачем ты хотел открыть вентиль?
Молчание.
– Вообще-то, ошибку при обращении со сжиженными газами могут допустить и опытные ученые, – лицо Ченя непроницаемо, но по его глазам Джек догадывается, что прощен.
Лицо Джека начинает принимать естественную окраску.
– Есть такой рассказ Айзека Азимова о том, как один ученый убил своего научного руководителя с помощью баллона со сжатым газом, – Чень понемногу закручивает вентиль на баллоне.
Теперь дирижабль больше похож на маленькую черную торпеду с плавниками вертикальных и горизонтальных рулей и двумя толстыми трубами электрических вентиляторов у хвоста. Он рвется в небо, но его удерживают две ременные петли, привязанные к ограждению площадки.
– Да ну? – удивляется Джек, прищуриваясь.
Теперь он очень похож на своего отца.
– Хороший рассказ, я дам тебе почитать, – говорит Чень, – кстати, у Азимова есть еще несколько произведений, в которых он использует некоторые аспекты прикладной химии.
– Так ведь Азимов писал фантастику…
– Не только. Еще детективы и научно-популярную литературу, в том числе несколько занимательных книг по химии для начинающих.
– Вот это да!
– Ты не знаешь, что у Азимова есть научная степень по химии?
– Нет.
Чень грустно вздыхает:
– Прелести американского образования…
…Адам встречает Майкла у платформы подъемника. Одного взгляда достаточно Адаму, чтобы понять, как плохо его другу. Внешне это ничем не проявлялось, лицо было спокойным и говорил Майкл тоже спокойно, выдавали только глаза – застывшие, черные.
– Ты уже слышал, что произошло? – спросил Майкл.
– Да, по радио.
– Их, наверное, было двое – один носился вокруг, отвлекал внимание. Второй подкрался исподтишка… Хотя там бы никто ничего не услышал – мы палили во все стороны, грохот стоял, как на стройке. Схватил парня и утащил. Пока мы поняли, что к чему, прошло минуты две, не больше. Его зачем-то затащили подальше, мы нашли его в зарослях, с раздробленной головой.
– Зачем?
– Не знаю, старший. Если бы мы имели дело с людьми, я бы подумал, что им был нужен «язык».
– Ты думаешь, они настолько разумны, что им понадобился наш пленный в первый же день? Это не логично, никто не может выучить чужой язык за несколько часов. Абсурд! Ты слышал, как они разговаривают, Майк?
– Нет – покачал головой Майкл, – иногда мне кажется, что они пытались заговорить с нами, там, с самого начала. Этот вой, наверное, был не просто воем.
– Надо поговорить с Дубининым, может быть, он сможет узнать, могут ли эти звери говорить.
– Они не просто звери, Адам. Теперь я уже не так уверен, что они – просто хитрые хищники. Но я хотел поговорить не об этом.
– О чем же? – Адам внутренне напрягся.
– Сними меня с батальона, Эйд, – Майкл посмотрел в глаза Адама.
Майкла посмотрел на Фолза глазами умирающей собаки.
– Ты не боишься, что все подумают, что ты просто-напросто струсил? – жестко спросил Адам.
– Да наплевать мне, кто что подумает, старший! Наплевать и растереть! – голос Майкла был тих, но, казалось, воздух от его слов мог вспыхнуть в любой момент.
– Люди решат, что ты предал их.
– Мне и на это наплевать. Поставь вместо меня Кима, он свое дело знает, он командовал людьми. Я не хочу носить эту вину! Я не хочу, чтобы еще чья-то смерть была на моей совести. Я не хочу отвечать за всех, я снова хочу быть ответственным только за себя. Мне больно, Эйд, – Майкл ударил себя кулаком по груди, – ты же знаешь, как мне больно!
– Да, я знаю.
Адама раздирали два противоположных чувства – ему было жаль Майкла и, в то же время, он ненавидел его. Эту ненависть было трудно объяснить словами. Фолзу казалось, что Фапгер предает его и всех остальных.
– Я знаю, как тебе больно, поэтому я расскажу тебе кое-что из своего опыта… – Адам посмотрел на Майкла, но тот продолжал смотреть в пол. – Сначала я был таким же, как и ты. Ведь это очень удобно, когда тебе отдают приказы – не надо думать, не надо сомневаться, правильный это приказ или нет. Ты просто делаешь, что тебе говорят, и все. Когда мы с тобой и Ричи вместе попали в спецназ, помнишь, Майк? Мы попали во взвод, в котором были только офицеры, много лейтенантов, таких же, как мы. Нам отдавали команды и мы их выполняли. Нас посылали выполнять грязную работу, но мы верили, что боремся во славу идеалов демократии, в глубине души надеясь, как дети, что боремся с мировым злом. Мы отстреливали наркоторговцев, сутками сидели в засадах, в грязи, нас жрали москиты, пиявки сосали нашу кровь, но мы продолжали верить, что все что мы делаем – правильно. Мы продолжали верить, что вся эта стрельба из засад, взрывы их машин, уничтожение лабораторий – не напрасный труд, а настоящее дело. Потом меня повысили, поставили во главе группы. Помнишь, нас было десять человек?.. Я в первый раз командовал людьми. Не могу сказать, что мне нравилось это. Мне пришлось повидать людей, которым нравилась власть над людьми. Я видел командиров, которые унижали своих подчиненных, издевались над ними, пользуясь своим положением. Я видел командиров, бездумно посылающих людей на смерть и не испытывающих по этому поводу ни сомнений, ни раскаяний, ни страха, абсолютно ничего. Я сразу сказал себе, что никогда в жизни таким не буду. Я не чувствовал никакой радости оттого, что мне приходилось командовать, я ощущал только тяжесть, Майк, чертов груз, хомут на шее. Я смотрел на вас, когда вы стояли передо мной в ожидании, пока я не отдам приказ, и дико завидовал вам. Вам не надо было бояться того, что если я ошибусь, то кто-то из вас погибнет. Вы не чувствовали, как мне страшно каждый раз, когда я приказываю вам идти в бой, и я ненавидел вас за это. В Панаме сначала нам повезло. Мы все сделали, как надо, выполнили задание, никого не потеряли. Помнишь, что произошло потом?
В Панаме группа, которой командовал Адам, возвращалась после выполнения задания на базу. Вертолет, перевозивший людей, был обстрелян. Майкл помнил это так же ясно, как будто бы это произошло два часа назад. Он помнил, как вдруг загремел вдруг металл вокруг, как будто отбойный молоток лупит по железному листу, помнил, как убитый первый пилот грузно обвис, откинувшись в кресле. Помнил, как за те десять секунд, пока их обстреливали из крупнокалиберного пулемета, второй пилот, раненый в левую руку и ногу, пытался выровнять машину, летевшую в двадцати метрах над деревьями. Он помнил, как кричали его друзья, когда пули прошивали их тела, с легкостью пробивая бронированную обшивку грузового отсека. Помнил, как разлетелась на кусочки голова Парсонса, когда очередь прошлась по кабине, выкашивая всех, кто сидел ближе к кабине пилотов, как его самого обрызгало ошметками крови и мозга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40