«Илы» прямо-таки продираются сквозь густую цепь разрывов. Но летчики уверенно бросают свои самолеты в пике и почти в упор расстреливают из пушек и эрэсов фашистские огневые точки. Шестерка штурмовиков гасила фашистские батареи одну за другой. Потерь пока не было. Но при очередном заходе я вдруг обнаружил: кого-то одного в группе не хватает. Не хочу отвлекать расспросами Гальянова, он тоже занят. А тут Карпов сообщает:
– Подбит мотор, буду садиться…
– Понял… Тяни до Качи. Буду следить.
Ответил, а сердце сжалось: что с другом? Очень многое у нас с ним связано в небе и на земле. Сейчас, правда, некогда думать об этом. Прежде всего надо взять на себя группу Карпова, в ней большинство молодых летчиков. Даю команду:
– Всем следовать за мной!
Делаю круг. Высота сто! Выполняя маневр, слежу, как Александр прямо с ходу садится на качинский аэродром. Там уже наши истребители, они под самым боком у противника. Смелые, отчаянные ребята. После взлета самолеты сразу же оказываются над линией фронта. Машина Карпова, словно раненая птица, почти падает поперек аэродрома. Видать, летчик тянул ее из последних сил и все-таки посадил, хотя чуть не подмял под себя стоявший у обочины истребитель.
Пока Карпов шел на посадку, все мое внимание, да и всех летчиков, было приковано к земле. Я знал, что мои ведомые идут за мной, а ведомые Карпова подстроятся, пока я делаю круг. Проследив за посадкой друга, я, наверное, раньше почувствовал, чем увидел, опасность слева. Почувствовал ее так, как подсознательно чувствует и невольно оборачивается человек на чужой взгляд.
В следующее мгновение увидел: прямо на группу со стороны моря на большой скорости несется штурмовик. Очумел, что ли?! Неужели не видит группу? Очевидно, спохватившись, летчик попытался отвернуть, но силой инерции его угрожающе несло на меня. Решаю уйти вверх вправо, но произошло то же, что случается с двумя встречными пешеходами, которые, пытаясь разойтись, оба делают шаг в одну сторону… В последний момент, когда, сжавшись в кабине, я приготовился парировать удар, увидел на фюзеляже «ила» цифру «47». В голове пронеслась догадка: это же Ганин… Значит, после первого захода он удрал в море…
Удар пришелся снизу слева, на стыке крыла и центроплана. Боясь опрокинуться, рывком бросаю самолет в левый крен. Выровняв самолет, проверяю управление – все работает! К счастью, удар был не сильный; чтобы «мирно» разойтись, нам не хватило нескольких метров. А Ганин? Он открывает фонарь и прыгает. Парашют вытягивается в длинную ленточку, но купол не успевает наполниться воздухом – мала высота. За ним прыгает воздушный стрелок – и то же самое. А самолет без летчика спокойно планирует до самой земли. Помочь бы ему чуть-чуть! Все это произошло в течение считанных секунд.
Случившееся потрясло всех. Гибель летчика в бою можно объяснить сложившейся обстановкой, сознательным риском, наконец, необходимостью идти в огонь, навстречу снарядам. Но эта гибель оставалась непонятной. Почему летчик наскочил на группу своих же самолетов и над своей территорией? Потерял ориентировку, плохо слушалась машина, был ранен? Ничто вроде не подтверждалось. Зато вспомнились другие случаи безрассудства, происшедшие с Ганиным. Жаль было, погибли оба ни за что… А на крыле моего самолета осталась глубокая вмятина.
Этот страшный и нелепый случай надолго запал в мою память. Всякое бывало на фронте, но подобное случилось в полку впервые. Я не назвал здесь настоящую фамилию летчика. Когда писал эти воспоминания, задумался: а стоит ли упоминать о нем? Посоветовался с однополчанами. Мнения были разные, но большинство сводилось к следующему. Война – тяжелое испытание духовных и физических качеств человека. Люди ежедневно шли в бой и часто погибали, защищая родную землю. Их подвиги, их славные имена воодушевляли других, рождали ненависть к врагу, служили примером мужества и отваги. И даже многие из тех, кто вначале не был уверен в своих силах, затем сумели перешагнуть через страх, победить себя и вместе со всеми ковали победу. Не берусь сказать, был ли тот летчик трусом. Но в бою он терялся, не проявлял решительности, не шел на огонь, когда в этом была необходимость. Боялся смерти? Но кто ее не боялся? Спросите любого фронтовика, и он скажет – да, страшно идти в атаку, страшно лежать под бомбами и снарядами. Но надо победить этот страх своим разумом, чувством воинского долга, верностью присяге, глубокой убежденностью в правоте дела, за которое можно и смерть принять. Ганин не сумел побороть себя, и гибель его была бесславной. Поэтому я и решил оставить в своих воспоминаниях рассказ о нем. Пусть знает молодежь – на войне нельзя колебаться, прятать, как страус, голову в песок. Борьба за честь и независимость социалистической Родины требует большой силы духа, беззаветной преданности делу, которому служишь. Твердая вера и убежденность в правоте своего дела, сила воли и высокое чувство долга – вот те союзники, которые помогают в бою победить себя.


* * *

Седьмого мая начался генеральный штурм Севастопольского укрепленного района. В этот день наш штурмовой корпус получил задачу наносить непрерывные удары по высоте Безымянной, Сапун-горе и району колхоза «Большевик». Мы тесно взаимодействовали с войсками Отдельной Приморской армии, которая была включена в состав 4-го Украинского фронта и теперь была переименована в Приморскую. Одна за другой группы уходили на задание. В полк возвратился Александр Карпов, рассказал, как подбили его самолет. Немного отдохнув, сел на другую машину. Моей эскадрилье достались юго-восточные склоны Сапун-горы. Внизу кипел жаркий бой, вся долина в дыму и пламени: наши братья по оружию вот-вот сбросят в море гитлеровцев, оборонявшихся с яростью обреченных. По радио узнаю знакомый голос наведенца старшего лейтенанта Шайды. Григорий Денисович деловито сообщает:
– Действуй по плану, следи за сигналами с земли…
Последнее предупреждение не случайное, наши войска вплотную приблизились к Сапун-горе. Связываюсь с Карповым, который заканчивает обработку своего участка склона. Александр полушутя Отвечает:
– Подходи, принимай пост…
Мы сменяем друг друга, как на посту, ни на минуту не оставляя без внимания противника, вжимая его в крымскую землю, не давая поднять головы. А тем временем наша славная «царица полей» матушка-пехота все ближе подбирается к вражеским позициям, врывается в траншеи и окопы, один за другим взламывает оборонительные рубежи. В воздухе тесно от своих самолетов, надо следить в оба, чтобы не сделать разворот под огонь штурмовиков соседней группы. Сменяет новая волна «горбатых». Кажется, никто не обращает внимания на вражеские зенитки. А над нами вьются истребители прикрытия. Радостно на душе от такой картины. Наше превосходство в воздухе полнейшее. К вечеру над Сапун-горой взвилось Красное знамя. Поздравляем друг друга: ведь в победе вклад и нашего полка.
В связи с этим небезынтересно привести здесь воспоминания командира 63-го стрелкового корпуса, штурмовавшего вместе с воинами 11-го гвардейского корпуса Сапун-гору, генерала Петра Кирилловича Кошевого. Будучи уже Маршалом Советского Союза, он рассказывал: «…и когда до вершины горы осталось меньше 200 метров, моя пехота залегла. Огонь противника был так плотен, укрепления так мощны, что, казалось, нет такой силы, которая способна поднять людей в атаку… Но вот появляется одна группа „илов“ – штурмует, вторая – наносит точный удар по укреплениям на вершине, третья – снова наносит удар… Моя пехота сама, без команды поднимается, гремит могучее „Ура-а“. Бросок – и я вижу наше знамя на вершине Сапун-горы, поднятое рядовым Иваном Якуненко… Меня обнимает Ф. И. Толбухин, поздравляет, а я ему говорю: „Товарищ командующий, это „илы“…“ Это был один из многих случаев на войне, когда активное участие штурмовиков решало исход боя…
…Наш аэродром располагался на территории совхоза «Симферопольский». Отсюда летаем на задание, здесь наш стол и дом. Так уж у летчиков повелось: только сели на новый аэродром, как он становится «своим», «домом». Тянет из последних сил «домой» подбитый штурмовик. «Домой» через отделы кадров пробирается авиатор после госпитального лечения. А дом – это просто площадка в степи, ровное поле, луг с болотами по краям, огороды под селом, лесная опушка, откуда можно взлететь и куда можно сесть. Немало их было, полевых аэродромов, удобных и неудобных. Одни мы успевали обжить, они запомнились боевыми заданиями, с них улетали друзья, и многие из них уже никогда не возвращались на свою стоянку, уходили в бессмертие. Другие аэродромы, мелькнув названием, оставляли о себе лишь скупую запись в летной книжке. Как дом славен хозяйкой, так и аэродром – подразделением, которое его обслуживает, обеспечивает боевую работу авиационной части. Занимались этим батальоны аэродромного обслуживания (БАО).
Что греха таить: не всегда летчики воздавали должное их поистине титаническому труду. А от них зависело очень многое: например, своевременный подвоз топлива и боеприпасов для самолетов, доставка запасных частей для поврежденных машин. БАО – это также баня и смена белья, полевая почта и денежный аттестат, кино и ночлег, санчасть и пригодная для полетов взлетно-посадочная полоса. Десятки человек обеспечивали боевые вылеты штурмовика. Вместе с летчиком в бою незримо участвовали мотористы и повара, медсестры и водители бензовозов, официантки и финансисты, специалисты службы горюче-смазочных материалов и боепитания, многие солдаты, сержанты и офицеры, которых летчик мог и не знать в лицо.
В авиационном полку о работе батальона и его руководства прежде всего судили по столовой. Нелегко при отступлении и наступлении, при частой смене аэродромов наладить хорошее питание. Летчики в основном ребята молодые, в каждом вылете тратили немало сил и энергии. И питание очень много значило для их боеспособности. Не случайно летная норма считается одной из самых высококалорийных, иначе не справиться летчику с большими перегрузками. Работники аэродромных батальонов делали максимум возможного, чтобы обеспечить летчиков всем необходимым. Но то, что мы увидели седьмого мая, в день овладения Сапун-горой, превзошло все наши ожидания. Мы уже привыкли к суровому быту полевых аэродромов, землянкам и палаткам, дощатым навесам и барачным зданиям. Мы ели из котелков и алюминиевых мисок, пили из солдатских кружек, на наших грубо сколоченных столах появлялись лишь скромные лесные или полевые цветы. Мы только что возвратились с задания, возбужденные и радостные, потому что все были живы и невредимы, что враг был крепко прижат к морю. Так и шли шумной толпой, переговариваясь. Но шагнув за порог столовой, остановились. На белых скатертях алели яркие букеты крымских тюльпанов. Столы были накрыты по всем правилам ресторанной сервировки, рядом с приборами лежали даже салфетки. Посредине зала стояла красавица старшая официантка и приветливо приглашала:
– Пожалуйста, товарищи летчики! Только подождем командира…
Сразу захотелось снять верхнюю одежду, взглянуть на себя в зеркало. Я машинально провел рукой по щеке: брился вчера вечером, уже появилась жестковатая щетинка. Посмотрел на летчиков эскадрильи, они тоже были смущены своим внешним видом. Тогда единогласно решили сначала привести себя в порядок и повернулись к выходу. Но навстречу уже шел подполковник Смыков с майором, командиром БАО. Очень жаль, что время стерло в памяти его фамилию. Глядя на него, я подумал: так вот чьими заботами устроен этот праздник…
Георгий Михайлович объявил:
– Сегодня торжественный ужин для героев крымского неба. Всех прошу в зал.
Весело и шумно мы провели тот вечер. Конечно же были опрокинуты фронтовые сто граммов, но пьянили не они, а радость от сознания, что Сапун-гора, этот ключ к Севастополю, была в наших руках. А через день, 9 мая 1944 года, Севастополь был полностью освобожден от фашистских захватчиков. Мог ли кто тогда подумать, что ровно год остался до нашей великой Победы. Но враг еще топтал советскую землю, еще тлели отдельные очаги его сопротивления в Крыму. Однако уже никто не сомневался, что фашистской неволе пришел конец и Крым снова станет советским.
В ночь на 12 мая Приморская армия и 10-й стрелковый корпус 51-й армии прорвали и уничтожили последние позиции противника в Крыму и остатки его войск. Были взяты бухты Казачья, Камышовая и Херсонесский маяк. С рассветом 12 мая летчики полка собрались на командном пункте. И тут нас застала радостная весть: боевая готовность снята! Крым полностью очищен от противника. Стихийно начался митинг. Алексей Иванович Поваляев что-то говорил о долгом и трудном пути, пройденном полком, о том, что гитлеровцы в сорок первом – сорок втором годах не могли овладеть Севастополем в течение 250 суток, а мы освободили Крым за 35. В сорок первом году у фашистов было больше техники и дивизий. Герои Севастополя тогда вынуждены были отступить, чтобы в мае 1944 года возвратиться сюда навсегда. Захотелось посмотреть легендарную землю не с высоты полета, а пройтись по ней, побывать на местах боев, увидеть результаты своей работы.
– А что, хорошая идея! – подхватил начальник штаба Андрей Яковлевич Красюков. – Пока новая задача не получена, оседлаем полуторку, наметим маршрут и – в путь-дорогу.
Подполковник Смыков не возражал. Сразу же составили команду. В нее вошли, кроме Красикова, два комэска – я и Карпов, инженер полка майор Григин, командир звена лейтенант Маркелов. К нам присоединилась группа офицеров соседнего штурмового полка. Прихватили мы и фотографа, чтобы увековечить нашу поездку, Наметили маршрут: Симферополь – Бахчисарай – долина реки Альма – Мекензиевы горы – Севастополь – мыс Херсонес. Получив на двое суток сухой паек, наша «экскурсионная» группа отправилась в путешествие. Машина, правда, нам досталась старенькая, зато шофер оказался бывалым фронтовиком и выжимал из своей полуторки все ее лошадиные силы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34