Ребята мускулистые, загорелые. Гимнастерка нараспашку; на груди короткий автомат, нож в чехле на ремне. В вагоне шум, веселье, музыка. Едут на фронт, как на свадьбу, лихо, весело! Впрочем, обстановка последних дней и вправду веселила: советские войска широким фронтом гнали гитлеровцев по всей Украине.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В НЕБО

Пылил военными дорогами сентябрь сорок третьего года. Там, где прошел фронт, словно смерч оставил свои следы. Редкое село уцелело. Под гусеницами танков лежат покалеченные яблони с яблоками на ветках, колодцы забиты трупами, в полях – вмятая в землю несжатая пшеница. Отступая, фашисты хотели оставить пустыню. И только стремительные удары наших войск помешали этому. Целую неделю дули сильные ветры, поднимая пыльные бури, сквозь которые солнце казалось мрачно-багровым.
В один из таких сентябрьских дней я оставил госпиталь. Из госпиталя удалось выскользнуть в очередную расчистку. Хотя раны еще ныли, но на обходе я: бодро ответил главврачу, не очень вникавшему в опрос и осмотр, что чувствую себя хорошо и готов вернуться в строй. В госпитале мне выдали новенькую армейскую одежду, чуть ли не на весь вещевой аттестат: гимнастерку, брюки, пилотку, ватную тужурку цвета хаки И кирзовые сапоги. Вдобавок еще сухой паек. Только вот погон не оказалось. Вместо этого в предписании указывалось, что старший лейтенант Пальмов после ранения прошел курс лечения в госпитале таком-то и направляется в отдел кадров фронта.
Моим попутчиком на запад был ротный из морской пехоты, с которым мы сдружились в госпитале. На окраине Сталине мы ждали попутную машину и видели, как в город возвращались беженцы, в основном женщины и дети.
– Ох, и нелегкая им выпала доля, – вздохнул старший лейтенант, наблюдая, как старик с дочерью или невесткой толкали разбитую тележку с узлами. На них сидел худой мальчик, с удивлением рассматривая военных в незнакомой ему форме. До слуха донеслось:
– Деда, а немцы насовсем убежали?
– Совсем, совсем… Красная Армия их прогнала.
Ехали мы с морским пехотинцем на попутных машинах, в товарняке, шли пешком. Разного наслушались и навиделись, душа была полна рассказами о тяжелом времени фашистской оккупации. Видели свежие могилы расстрелянных и повешенных советских людей, вывески с немецким названием улиц. Жутко становилось от мысли, что враг еще топчет значительную часть родной земли. Хотелось поскорее в бой… Отдел кадров фронта разыскали в одном из сел где-то под Гуляйполем. Не случайно это местечко носит такое необычное название. Поля здесь от горизонта до горизонта, всюду степь да степь с небольшими балочками, с редкими курганами. Действительно, есть где разгуляться! А какие села! На моей псковской земле деревеньки малые, сам я жил в такой. Здесь же одно село тянется на несколько километров. Эти места пощадила война, противник отсюда бежал, не успев сотворить расправу.
Вот и пришло время расставаться с моим товарищем морским пехотинцем. Пожали друг другу руки, обнялись. Старшего лейтенанта ждали окопы и траншеи, атаки под встречным свинцом. Меня – небо. Я очень боялся, что фронтовой отдел кадров направит меня в первую попавшуюся часть. И поэтому был приятно обрадован готовностью кадровиков направить в штаб 8-й воздушной армии. А здесь тоже вышло все хорошо: сразу передали через корпус в дивизию. Ну, а там свои! Моя госпитальная экипировка – без погон и знаков различия – не внушала доверия. В этом я убедился во время тщательной проверки документов в штабе дивизии.
Выручил проходивший мимо старший лейтенант. Услышав мою фамилию, остановился, начал засыпать вопросами:
– Пальмов, говоришь? Постой, постой! Старший лейтенант? Это тебя подбили, когда атаковали танки дивизии СС «Мертвая голова»? Под Саур-Могилой. Ты из госпиталя? Дай-ка я на тебя посмотрю…
Я едва успевал отвечать. Поражала осведомленность собеседника о моей судьбе. Но я видел старшего лейтенанта впервые. Осторожно спросил о его должности.
– Начальник воздушной разведки дивизии старший лейтенант Попп, – ответил офицер, насколько можно протяжно выговаривая две последние буквы. – Валентин Александрович.
Наш полк в этой дивизии был недавно. Меня могли многие и не знать. Но приятно, что помнят и даже ждут. Отвечая Валентину Александровичу, я сказал, что о «Мертвой голове» слышу впервые, что когда атаковал, не знал, какая «голова», но мертвых там осталось немало. Старший лейтенант подхватил меня под руку:
– Пошли к командиру дивизии.
Полковник Чумаченко обрадовался моему возвращению. Не дослушав доклада о прибытии, заговорил:
– Пальмов? Как же, помню! Это же ты водил группу добровольцев штурмовать высоту? Давай сначала в столовую завтракать, а потом ко мне!
Во время завтрака я коротко рассказал Поппу, как добирался. Подосадовал, что последние десять километров не было ни одной попутной машины. Валентин Александрович спросил:
– Ты шел от Новополтавки? Так там же ваш полк!
Вот он, закон зловредности! До Новополтавки я ехал на бензозаправщике. Перед селом шофер показал дорогу в дивизию, а на вопрос, не знает ли, где 806-й полк, подумал, потом ответил: «Не знаю». Наверное, тоже показалась подозрительной моя госпитальная экипировка. Командира дивизии мы застали около радиостанции с микрофоном в руке. Над нами в хорошем строю курсом на запад пронеслись две восьмерки штурмовиков. Старший лейтенант Попп тут же комментировал: «Пошли на Мелитополь». С радостным возбуждением проводил я взглядом летящих. Вот, она, родная стихия! Я уже знал: бой идет на сильно укрепленной линии вражеской обороны по реке Молочной. Мои мысли прервал полковник Чумаченко.
– Подкрепились? Как здоровье? Как себя чувствуете?
Я ожидал расспросов о том злополучном бое, приведшем меня в госпиталь. Но командир дивизии вдруг сообщил:
– Знаете, я вас не отпущу в полк. Мне требуется начальник воздушно-стрелковой службы. Отдохните, а после обеда встретимся, – и Чумаченко снова взялся за микрофон.
Я был в нерешительности, надо бы с кем-то посоветоваться. Меня тянуло в полк, а тут неожиданное предложение, причем чуть ли не в форме приказа. С Валентином Александровичем вошли в комнату разведотдела. Всюду карты, карты. Давно не видел их. На фронте летчик не расставался с картой от зари до зари. Не зря в ходу был анекдот: идут летчики с аэродрома по селу в унтах, планшеты через плечо. И вдруг слышат, как мальчуган говорит матери: «Ма-а, смотри, летчики с картами идут, опять будут дорогу спрашивать…» Смотрю и глазам не верю: за столом сидит Саша Гончаров, с которым мы служили еще в бомбардировочном полку. Запомнился Гончаров отличной выправкой: высокий рост, статная фигура, мягкий легкий шаг. Оказывается, Саша – помощник начальника воздушной разведки.
– Вот и хорошо, что встретились, – обрадовался за нас Попп. – Устрой, Саша, старшего лейтенанта на отдых. Теперь он будет летать в управлении дивизии…
Гончаров уступил свою койку, коротко посоветовал:
– Не соглашайся, Вася. В полку работа интересней. А здесь бумаги, карты, сводки… – И тут же ушел в штаб.
Уснуть мне не удалось: мысли обгоняли одна другую. Что ответить комдиву? Смущало, что должность уж слишком для меня высокая. Ответственности я не боялся, однако зарываться тоже не стоило. Так ничего и не придумав, во второй половине дня отправился в штаб. Не успел переступить порог, как подбежала миловидная белокурая девушка-диспетчер и бойко доложила:
– Товарищ старший лейтенант, вас просят к телефону.
– Откуда? Кто!
– Из полка! Вашего! – с каким-то особым смыслом ответила девушка.
Звонил замполит полка майор Поваляев. Алексей Иванович был человеком наступательным, любил удивить собеседника осведомленностью. Не один раз, полушутя-полусерьезно заявлял летчикам: «Если нагрешил, лучше сам приди и доложи. Все равно узнаю». Летчики и сами убеждались в этом, однако каждый раз удивлялись: «И откуда ему все известно?» Алексей Иванович остался верен себе: не успев поздороваться, перешел в атаку:
– Что же ты, Василий Васильевич, решил сбежать из родного полка?.. Как это называется?
Выслушав объяснение, Алексей Иванович предложил:
– Вот что: попросись у комдива повидать полковых друзей. А там видно будет. Высылаю машину. – И положил трубку.
Девушка-диспетчер загадочно улыбалась. Не трудно было догадаться: это она позвонила в полк. Почему? Тогда я не знал, что Нина Метелева, так звали девушку, решила перейти к нам воздушным стрелком. И перешла. Потом, вспоминая об этом, она говорила:
– Решила поменять телефон на турельный пулемет.
Забегая вперед, скажу, что Нина в полку воевала до конца войны. Не один раз отличалась в бою, была награждена боевым орденом. Нина еще раз подтвердила, что наши девушки в бою не уступали мужчинам – воздушным стрелкам.
Комдив Чумаченко, узнав, что за мной выехала машина, согласился с просьбой, но напомнил, что к своему предложению еще вернется. Вот и полк – моя фронтовая семья! Первым, кого я встретил, выйдя из машины, был Александр Карпов. Он бежал с планшетом и шлемофоном в руках. С разбегу обхватил меня за плечи:
– Вернулся! Вот и хорошо! Очень даже!
Не успел оглянуться, как оказался в плотном кольце летчиков. Все одеты в новые демисезонные синие куртки с меховыми воротниками. Я же в своей защитной заметно выделялся «неавиационным видом». Приметил несколько новых лиц, но многих знакомых среди встречающих не нашел. Чувствовал недоброе, но спрашивать не спешил. Однако не выдержал, заикнулся:
– А где мой стрелок?
Карпов тут же перебил:
– Потом, потом, сейчас на ужин.
В столовой внимательно разглядывал каждого и поражался: как они все повзрослели за эти два месяца! Вот Боря Остапенко. Запомнился он мне юношей с девичьим румянцем и пушком на верхней губе. Сейчас вроде тот же, а присмотрись – другой. У Бори при смехе все так же легко трепетали крылышки ноздрей, но вокруг губ залегли первые морщинки-скобочки. Взгляд серых лучистых глаз стал более спокойным, значительным. Чувствовалось, летчик успел многое повидать. Повзрослели Коля Маркелов, однофамильцы Петя и Юра Федоровы. По-прежнему успешно воевали «старики» Иван Иванович Мартынов, Иван Александрович Заворыкин, Степан Иванович Лобанов. У многих на груди появились новые ордена. За столом, где сидели летчики и стрелки, вырисовывались и незнакомые лица. Вот к нашему столу буквально подкатился этакий круглячок, бойко представился: «Сержант Друмов. Разрешите присутствовать?» Чтобы не затруднять положение подчиненных, пришлось объявить: я пока не в строю, по всем вопросам обращайтесь к старшему лейтенанту Карпову, Он командует эскадрильей. После ужина мы с Карповым остались вдвоем. Он все расспрашивал меня о госпитальной жизни, в каких городах бывал, с какими людьми познакомился. Почувствовал – не хочет Александр огорчать меня неприятными вестями, пытается оттянуть время.:
– И все-таки – кого нет? – задал неизбежный вопрос.
Карпов тяжело вздохнул.
– Многих. Сам знаешь – два месяца боев. – Помолчав, продолжил: – Нет Вити Смирнова, Вени Шашмурина, Васи Попельнюхова, Паши Карпова. Нет Толи Баранского… С каждой новой фамилией все ниже склонялась моя голова, в висках стучало: «нет, нет, нет…» И никогда больше не будет этих молодых, здоровых ребят, только начинавших жизнь. Как много они сделали бы в ней, какую пользу принесли бы! И вот – сгорели в пламени войны. Будьте прокляты и война и тот, кто ее развязал!
В памяти всплыло лицо моего любимца Вити Смирнова.
Да, я любил его, как младшего брата, как хорошего летчика и товарища. И он дорожил этим, никогда не использовал командирское доверие во вред боевому делу. Смирнов родился, как и наш штурмовой полк, в Астрахани. Когда пришел к нам, очень обрадовался такому стечению обстоятельств. Любил говорить: «Мы – астраханцы, полк и я!» Незадолго перед моим ранением молодой летчик ломающимся баском обратился ко мне:
– Товарищ командир, вы слишком рискуете в зоне зенитного огня. Маневрируйте больше, мы не отстанем.
– Спасибо, учту это, – ответил я.
И подумал: вот как выросла молодежь! Я учил ее не теряться над целью, не бояться зенитного огня. И рад, что достиг этого. Теперь бы нам всем по-настоящему овладеть тактикой боя, научиться военной хитрости, умению упреждать все уловки врага. Таким мне виделся очередной этап работы с молодежью. Но война внесла коррективы в мой план: я был ранен, а через месяц не стало Смирнова.
Он посадил горящий штурмовик на нейтральной полосе. Под вражеским огнем он и воздушный стрелок оставили самолет. Наши войска, в свою очередь, тоже открыли огонь, защищая экипаж «ила». Разгорелся настоящий бой. Смирнов и стрелок бросились к своим окопам. Гитлеровцы ударили из минометов. Осколок сразил летчика, стрелок был ранен.
Не стало моего боевого друга Толи Баранского, одного из первых в полку добровольцев-стрелков. Проводив меня в госпиталь, он добрался в полк и рассказал товарищам о нашем вылете и посадке. Затем терпеливо ждал моего возвращения. Но не мог Толя долго сидеть без дела, когда товарищи воевали. Как-то он полетел вместе с лейтенантом Маркеловым. Возвратившись с полета, летчики доложили: самолет Маркелова загорелся над целью на малой высоте и упал. Через три дня Маркелов отыскался. Он пришел обожженный, еле живой, А Толя Баранский погиб. Погибли мои друзья по училищу Павел Карпов и Вениамин Шашмурин. Меня долго мучил вопрос: почему в бою первого августа я остался один, без ведомых? Об этом тоже рассказал мне Александр в тот октябрьский вечер, пока мы шли в хату, в которой он жил.
– Понимаешь, как получилось, – объяснил мне Карпов. – Павел, как ты помнишь, имел задачу сфотографировать нашу работу и шел последним в боевом порядке. Когда вся сводная группа сбросила бомбы, он прошелся над целью и сфотографировал ее. И первым подвергся атаке «мессеров». Выскочил на свою территорию, а они у него на хвосте. Тогда мы бросились на выручку фотографа, а ты в это время развернулся и пошел в атаку на танки. Вот мы и потеряли друг друга…
Наконец все стало на место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34