Вздрогнув, Рикардо отвел взгляд, повернулся к окнам и увидел освещенные солнцем зеленые виноградники, коричневую реку и белые паруса судов. Но и тогда он чувствовал, как пронизывающие глаза обжигают ему спину, умоляя повернуться назад и разделить их безмерную скорбь.
– Значит, так выглядела эта комната в ту ночь, когда я смотрел в окно своей спальни в Шато-Сювлак? – тихо спросил Рикардо, как будто находясь в церкви. Он продолжал смотреть в окно на Жиронду, вцепившись руками в раму.
– Есть одна существенная разница, – ответил стоящий позади него Ано, но на сей раз любопытство мистера Рикардо не пробудилось.
Он даже не пытался угадать, в чем состоит эта разница. С усилием распахнув окно и высунувшись наружу, он вдыхал чистый свежий воздух. Заглянув в бездну, где омерзительные существа копошились в слизи, он боялся спрашивать о том, что происходило в этой комнате.
– Вы имеете в виду эти три книги? – осведомился Рикардо, слыша, как Ано гасит свечи.
Детектив ответил с гордостью, как человек, только что сделавший открытие:
– Это «Гримуар Гонория», «Лемегетон, или Малый ключ рабби Соломона» и «Большой гримуар».
Названия ничего не говорили мистеру Рикардо.
– Что в них содержится?
– Заклинания, ритуалы. В этой книге, – Ано указал на «Большой гримуар», – рассказывается, как вызвать дух огня с помощью жезла, которым были изгнаны из рая Адам и Ева. Здесь, – он коснулся «Малого ключа», – содержатся молитвы, которыми убеждают злых духов причинить вред тому, кого ненавидишь, а эта, – он положил руку на «Гримуар Гонория», – учит защищать убийцу.
Сначала в голосе детектива звучала ирония, но ее хватило лишь на первую книгу. Для двух остальных у него оставались только гнев и презрение, так как он отлично знал, для каких деяний их положили на этот стол.
– А юноша на алтарном триптихе? – спросил Рикардо.
– Повелитель зла, – ответил Ано. – Люцифер, Сатана или, если хотите другое имя, Адонис. – Увидев, как вздрогнул мистер Рикардо, он повторил: – Да, Адонис.
Детектив сел рядом со своим другом в оконной нише.
– Дьявола не всегда изображают с козлиными рогами и копытами. Даже в древности считали, что он появляется в виде молодого человека в шелковых одеяниях, прекрасного, но холодного как лед, который не способен принести тем, кто ему поклоняется, ничего, кроме разочарования. Адонис – одно из его имен.
Но мистер Рикардо не думал о столь странном отождествлении дьявола с мифическим пастухом. Он вспоминал сцену в первый вечер своего пребывания в Шато-Сювлак, когда Джойс обратилась к Эвелин Девениш с истерическими нотками в голосе: «Смотреть на меня бесполезно. Холод распространяю не я». Повернувшись, Рикардо устремил взгляд на изображение красивого юноши в сандалиях, леопардовой шкуре и с длинным копьем в руке, чьи печальные голубые глаза словно принуждали к повиновению.
– Так Джойс знала, – сказал он, с трудом отрываясь от фигуры на стене. – Уже в тот вечер она знала об этой комнате!
– Знала кое-что о ней, – поправил Ано.
– И понимала ее ритуалы.
– Опять же кое-что из них.
– А вы сразу все поняли! – Мистер Рикардо припомнил различные детали, таинственные для него, но с самого начала прозрачные, как стекло, для его компаньона.
Однако Ано прочитал мысли Рикардо быстрее, чем разгадал любую из этих тайн.
– Нет, друг мой. Можете, если хотите, превратить Адониса в дьявола, но вы не должны превращать меня в Бога. Фраза Джойс Уиппл озадачивала меня не менее, чем вас, до того времени, когда вы увидели меня выходящим из архиепископского дворца в Бордо.
– Но я никогда не говорил вам, что видел вас! – воскликнул мистер Рикардо.
– Не говорили, но видели, и я это заметил. Вы стояли в центре площади, открыв рот и выпучив глаза, словно говоря себе: «Сейчас я сковырнусь с катушек».
– Я никогда не использую подобных выражений даже мысленно! – энергично прервал Рикардо. – И мои глаза никогда не выпучиваются! Напротив, в минуту волнения они прищуриваются.
– Если вы говорили себе не это, то нечто в таком же роде, – невозмутимо отозвался Ано. – Я провел час с библиотекарем его преосвященства и узнал кое-что, чем могу поделиться с вами. Общение с дьяволом весьма разочаровывало – на шабашах в качестве мяса кормили падалью, а сам он распространял вокруг себя ледяной холод. – Внезапно детектив указал на левую панель алтарного триптиха: – Неудивительно, что эти бедняги пляшут как безумные – они стараются согреться. – Нотки иронии вновь исчезли из его голоса. – Но не будем забывать, что нелепые фантазии привели к страшным преступлениям – в этой залитой солнцем комнате, где мы сейчас сидим, а ранее и в других местах.
Ано окинул взглядом помещение, мысленно восстанавливая последовательность событий.
– Я привел вас сюда не для того, чтобы рассказывать о происшедшем. Джойс Уиппл может сделать это гораздо лучше, ибо она видела все собственными глазами. Но я подготовлю вас к этому. Я не понял ничего из ее восклицания: «Холод распространяю не я», но меня озадачили другие вещи. Например, то, что аббат Форьель тайком перекрестился, что его облачение было украдено, а на следующее утро возвращено. Я кое-что почуял, а потом, в комнате мадемуазель Тэсборо, наткнулся на один примечательный факт.
– Да, – кивнул Рикардо. – Картина, изображающая Дворец дожей на Большом канале, хотя я при всем желании не мог увидеть в ней ничего примечательного.
– Его там и не было, – отозвался Ано. – Нет, я увидел вот что. – Он снова указал на алтарь. – Распятие с фигурой Христа из слоновой кости висело над ее письменным столом вниз головой. Я не счал его трогать.
– Да, вы не тронули ничего.
– Потом мы с вами поехали в Вильбланш, а во время нашею отсутствия пришел аббат Форьель.
– Когда мы вернулись, то узнали, что он беседовал со старой миссис Тэсборо.
– Верно. Но перед визитом к мадам аббат посетил мадемуазель, которая все еще отдыхала у себя в комнате, и, несомненно, видел это распятие. Она не изменила его положение, возможно просто не думая об этом.
– И аббат Форьель вернулся, чтобы изменить его! – воскликнул мистер Рикардо. – Он хотел сделать это тайком, чтобы избежать скандала. Вот почему он так таинственно крался по террасе и вот почему вы сказали, что изменение уже сделано!
– Да. Когда мы второй раз вошли в ту комнату, я снял распятие с гвоздя и поставил его на стол у стены, где ему и следовало находиться, пока вы, друг мой, ломали голову над загадками Большого канала.
В другое время мистера Рикардо могла бы оскорбить насмешка Ано. Но сейчас он был настолько изумлен и озадачен, что все выглядело незначительным в сравнении с удовлетворением его любопытства. Любитель сенсаций сидел на подоконнике в напряженном ожидании.
– Значит, в этой… часовне… той ночью происходила черпая месса?
– Да.
– И ее служил Робин Уэбстер?
– Да, в качестве священника.
Говоря, Ано достал из кармана голубую пачку сигарет. Мистер Рикардо едва не протянул руку, чтобы удержать его от подобного святотатства.
– Древние шабаши еще можно как-то понять, – снова заговорил Ано, когда оконная ниша наполнилась едким табачным дымом. – Бедные голодные крепостные, лишенные удовольствий, бунтовали таким образом против величайшей несправедливости, когда блага мира доставались кучке знати, а его горести – всем остальным. Легко представляешь себе их, доходящих до экстаза в кощунственных оргиях на лесных полянах. Но черная месса – это окончательное падение! Ее посещали люди с неудовлетворенным честолюбием, лишенные нормальных радостей и жаждущие запретных, продающие ради них свои бессмертные души, обращаясь к Сатане за дарами, в которых им отказал Христос, – целое сборище дегенератов, служащее поживой для шантажистов, преступников, отравителей, которым нужны сообщники и влиятельные защитники. Вы слышали, что говорила мамаша Шишоль. Не сомневаюсь, что она могла бы назвать немало известных имен, входивших в здешнюю паству. Великие мира сего общаются с ведьмами из трущоб, и все они ищут благ у этого бесполого Адониса. – Он снова указал рукой на алтарь.
– Право же! – запротестовал мистер Рикардо, отлично сознавая неуместность своего замечания.
– Здешний культ организовал виконт де Мирандоль. Странный, эксцентричный субъект, полуобезумевший от ночных бдений, поверхностно эрудированный и не нашедший признания, он поддался свойственному его натуре мистицизму. Агент Сатаны в Жиронде! Довольно лестное положение и требующее немалой дерзости. Он возвышался над остальными, внушая благоговейный страх и окутанный злом, словно черной мантией. Виконт искренне верил во все это – впрочем, не он один. Со времен мадам де Монтеспан и аббата Гибура, черная месса имела свою паству. Скука, жажда возбуждения, дерзкое желание совершить непростительный грех, о котором говорится в Откровениях побуждают их вести себя подобно ребенку, который, злясь за то, что его наказали, упрямо бормочет: «Рака, рака», зная, что тех, кто произносит это слово, могут никогда не простить. Тидон присоединяется к братству в надежде приблизить перевод в Париж; Дайана Тэсборо становится кандидаткой. Магистрат и светская дама! Должно быть, Жанна Коризо слышит об этом – такое занятие как раз для нее! И для мамаши Шишоль, которая извлекает из этого прибыль, так как люди, посещающие черную мессу, хотят безнаказанно творить зло.
Постепенно фрагменты картинки-загадки занимали нужные места перед мысленным взором мистера Рикардо. Слухи о сатанинских ритуалах распространялись медленно, но неуклонно – мрачную тайну скрыть не удавалось. А тот, кто узнавал об этом, мог держать в кулаке всю паству. Он или она могли настоять на приеме в братство, и культ автоматически превращался в преступную организацию. Навязчивая идея Дайаны Тэсборо, ее нечувствительность к дерзкой узурпации власти компаньонкой становились вполне понятными. Какое значение имели придирки и упреки для девушки, возбужденной принадлежностью к запретному верованию?
– Но, конечно, краеугольным камнем служил тот факт, что Робин Уэбстер был священником. Черная месса провозглашает верховенство Бога, которого следует соблазнами и обманом сделать подвластным Сатане. Такая задача под силу только священнику. Служитель мессы дьявола должен быть служителем мессы Бога. Аббат Гибур, Жиль Лефранс, Даво, Мариэтт – все они были настоящими священниками, как и Робин Уэбстер.
– А какова его история? – спросил мистер Рикардо.
– Она весьма любопытна. Его род восходит к временам, когда Бордо принадлежал англичанам. Уэбстеры выращивали виноград и производили вино, когда Гофриди. был сожжен за колдовство в Экс-ан-Провансе Но наступили тяжелые дни. Из собственников они превратились в управляющих и не слишком удачливых торговцев. Отец Робина Уэбстера был последним из них. Робин ошибочно полагал, будто его призвание – стать священником. Странно? Но люди – странные существа. Если бы можно было видеть внутренности их ума, как хирург видит внутренности их тела, то вы бы не нашли ни одного, которого могли бы назвать обычным. Робина отправили в колледж Бомон, какое-то время он служил в лондонской церкви, но после смерти отца это ему наскучило, и он уехал…
– С Эвелин Девениш, – уверенно закончил Рикардо, по Ано покачал головой.
– У нее были предшественницы. Хо-хо, этот парень с его белоснежными волосами, точеным лицом и страстным взглядом имел успех! Женщины отдавались в него…
– Влюблялись в него или отдавались ему, – поправил мистер Рикардо. – Хотя вы имели в виду первое, было бы предпочтительнее использовать второе.
Теперь озадаченным выглядел Ано. Он с подозрением уставился на друга, опасаясь, что его дурачат, но не стал спорить и продолжал:
– Этой информацией мы обязаны рутинной работе. Но мы все еще пребывали бы в затруднении, если бы не…
– Если бы не пачка писем в комнате Робина Уэбстера, которые вы сфотографировали, – подхватил неугомонный мистер Рикардо.
– На сей раз вы правы, друг мой, – отозвался Ано, зажигая очередную сигарету. – Пачка писем поведала историю страсти и интриг, которая привела к продаже ожерелья Блэкетта мамаше Шишоль и достигла ужасной кульминации в этой комнате.
– Зачем же он хранил эти письма? – воскликнул Рикардо. Но он тут же вспомнил дело в своей собственной стране, где преступник хранил столь же компрометирующие его письма. – Разве не удивительно, что страсть может до такой степени ввести в заблуждение?
– Нет-нет! – прервал Ано. – Я же говорил вам в комнате Уэбстера, что существует другая причина, помимо страсти, которая заставляет человека хранить письма, способствующие его разоблачению. И даже тогда я склонялся именно к этой причине. Робином Уэбстером руководило изощренное коварство. Письма давали ему власть над женщиной, обезумевшей от ревности. Ибо они были написаны Эвелин Девениш, а некоторые из них – в Шато-Сювлак.
Ано не знал, когда именно познакомились Эвелин Девениш и Робин Уэбстер, но это, безусловно, произошло до того, как Уэбстер представил Эвелин Дайане Тэсборо в Биаррице. Между Робином и Эвелин существовал договор, по которому все письма следовало уничтожать в день получения. Эвелин Девениш, чей прозорливости было обязано это соглашение, честно его соблюдала. Среди ее вещей не обнаружили ни единого письма. До определенного момента, когда они были в Биаррице, Робин Уэбстер также держал слово. Но пришло время, когда страсть Эвелин стала утомительной и даже опасной. Ее письма давали любовнику власть над ней. Он мог ответить угрозой на угрозу.
– Все его письма были уничтожены, – продолжал Ано. – Он не сомневался в лояльности Эвелин. Ни одна из написанных им страниц не могла быть воссоздана из пепла, чтобы изобличить его. Робин Уэбстер мог заявить, что не отвечал на эти письма, не делал никаких предложений или, наконец, что все его письма взывали к благоразумию Эвелин. С другой стороны, он мог в любой момент сказать ей: «Я покончил с тобой, и будь любезна сидеть тихо как мышь, иначе я причиню тебе неприятности».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34