Снежная вершина горы Франклина, так назвал её Сергей в память о своей любимой и детстве книге, уже была озарена лучами невидимого пока солнца.
Сергей вернулся в кабинет и стал перечитывать вчерашние записи. Постепенно он почувствовал знакомую волну возбуждения. Итак, многомерность времени. Пусть это пока бред! Интересно, к чему он приведёт… Расчёты Ольги верны… Следовательно, точка в одном измерении может вмещать в себя… Время может суживаться до бесконечности и одновременно существовать в бесконечно большой размерности… и в этом бесконечно малом интервале взрывающейся Вселенной образуются звезды и планеты, развивается разум, чтобы погибнуть в новом взрыве и возродиться вновь… и так до бесконечности… и эта бесконечность – мгновение…
Сергей встал из-за стола. Выключил компьютер. Солнце стояло уже высоко над лесом. Слышно было, как на кухне Ольга готовила завтрак. Сергей вышел из дому и углубился в лес. Возле опалённой солнцем сосны стоял гигантский муравейник. Десяток красных больших муравьёв тащили по его склону жирную зеленую гусеницу. Сергей взял тонкий прутик и тронул гусеницу. Сейчас же два муравья, присев, приняли угрожающую позу, остальные побежали по прутику. Сергей осторожно положил прутик и пошёл дальше.
«Древние, – думал он, – как мудры они. Уран – пространство, Гея – материя, Хронос – время. Уран и Гея, материя и пространство породили Хронос – время. Великий Крон оплодотворяет Гею-материю, порождает племя титанов и богов, звезды и планеты, жизнь и разум… Как могли они это знать?! Как могла эта догадка родиться в их детском сознании? Хотя… что мы знаем о разуме? Какие тайны хранит он в себе о нас самих? Нет ли там, в мозге, скрытого аппарата сверхразума, работающего по совершенно другим законам логики, закрытого от сознания? И прорывы этого сверхразума в наше сознание создают гениальные озарения? Сократ, Христос, Будда, Лобачевский, Менделеев, Эйнштейн – не были ли они людьми, у которых, выражаясь техническим языком, перегорел защитный экран? А если найти способ снимать этот экран?..
…Но будет ли счастливо от этого само человечество? Созрело ли оно для того, чтобы стать сверхразумным… Не таится ли в этом смертельная опасность?»
Лес, чем дальше, становился гуще. Толстые стволы деревьев, переплетённые лианами, преграждали путь. Лучи солнца едва проникали сквозь гущу листвы и ложились на землю лёгкими бликами.
Сзади послышался шорох. Сергей быстро обернулся. На тропинке стояла девушка. Длинные золотистые волосы спадали ей на плечи, закрывая обнажённую грудь. Широкая косая повязка едва прикрывала её стан, почти полностью обнажая правую ногу. Стройные, с золотистым загаром ноги были обуты в лёгкие сандалии, закреплённые на голенях кожаными ремешками. Её зеленоватые, широко раскрытые глаза со страхом и любопытством смотрели на Сергея.
Сергей от неожиданности зажмурился и невольно покрутил головой, как бы стряхивая с себя наваждение. Когда он открыл глаза, тропинка была пуста.
Прошло три месяца. Чувство странного возбуждения, охватившее Сергея после встречи с незнакомкой, постепенно улеглось. Сергею стало казаться, и он вскоре почти убедил себя в этом, что юная лесная нимфа с зелёными глазами, встретившаяся ему на тропинке леса, – плод его воображения и усталого мозга. Он был доволен собой, что ни слова о случившемся не сказал Ольге. Постепенно насторожённость покинула его. Если вначале присутствие, как он подумал, людей на острове его обрадовало, то потом он стал опасаться неожиданностей, связанных с этим, тем более что наряд лесной нимфы был более чем странен. Испытывая двойственное чувство желания встречи и одновременно опасения её, он часто углублялся в лес, держа наготове заряженный карабин, но, кроме диких кабанов и оленей, не встречал никого в своих лесных прогулках.
Ещё раз проверив свои записи и расчёты, он переписал их все начисто, пронумеровав, как положено, последовательно уравнения, и стал ждать связи с Кравцовым.
И все же встреча, если это была встреча, а не плод воображения, взволновала Сергея, и это волнение каким-то образом передалось Ольге. Сергей замечал на себе украдкой брошенные, тревожно-вопросительные взгляды жены. Ольга стала раздражительной, но эта раздражительность проявлялась только на дочери и имела естественное объяснение. Девочка поразительно быстро развивалась. Она уже самостоятельно читала детские книжки, найденные в библиотеке, но была страшно непоседливой и вечно куда-то пропадала. Её можно было найти в самом неожиданном и неподходящем месте: то на чердаке дома с неизвестно откуда появившейся кошкой, то на дереве, и было страшно смотреть, как она, по требованию матери, слезала с высокого ствола росшего возле самого крыльца развесистого дуба.
– Девочке нужна сестричка или братик, – категорически заявила наконец Ольга Сергею, стоявшему на крыльце и наблюдавшему, как дочь тщетно пытается одеть кошку в платье куклы. Платье явно было меньше требуемого размера. Кошка отчаянно мотала головой и пыталась лапами сорвать предлагаемую одежду.
Сергей, продолжая наблюдать за дочерью, молча обнял правой рукой плечи Ольги, привлёк её к себе и прижался губами к её виску. Только сейчас он заметил, что волосы Ольги, ранее светло-пепельного цвета, приобрели золотистый оттенок.
– Мы, кажется, покрасились? – шутливо, с лёгкой иронией спросил он.
– Мне показалось, что тебе так больше понравится, – ответила Ольга.
Сергей покраснел.
– С чего ты это взяла? – спросил он.
– Сама не знаю, скорее, чувствую…
– Что же ты чувствуешь? – шутливо, но с внутренней насторожённостью спросил Сергей.
– Чувствую, что ты стал как-то дальше… Ты перестал замечать меня, – продолжала она. – Тебя что-то постоянно беспокоит.
– Ну, естественно, беспокоит длительное отсутствие связи с Кравцовым. Я хочу передать ему расчёты, а он не появляется…
– Нет, милый, это не то беспокойство. Это совсем другое. Я, не забывай, женщина и чувствую, какого рода беспокойство у мужчины, особенно у мужчины любимого и единственного.
– Ты моя любимая и ты моя единственная, – Сергей крепче обнял плечи жены.
Ольга повернула к нему лицо и, глядя снизу вверх, в самую глубину глаз, сказала:
– Достаточно быть любимой… а единственной… это не так важно… Что бы ни случилось, – продолжала она, – я хочу иметь от тебя ещё ребёнка…
– Милая, но что может случиться? Все, что могло с нами случиться, уже случилось. Мы побывали на далёких планетах и встретились вновь, как ни невероятна была эта встреча. Там, на Счастливой, и ещё на одной планете, – Сергей внезапно остановился. – Странно, – задумчиво сказал он. – Очень странно! Я вдруг вспомнил, что Счастливая была не одной-единственной планетой, где побывала наша экспедиция… Но я больше ничего не помню… Постой, постой… Не может быть!
– Что?
– На Земле ли мы?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Вся эта странность. Длительное отсутствие связи, Кравцов. Может быть, это не Кравцов, может быть, мы…
– Какая чепуха, – возмутилась Ольга. – Ты посмотри на небо! Наши звезды…
– Действительно, – облегчённо вздохнул Сергей. – Как я… да что там, – он махнул рукой. – Вспомнил, вспомнил! – закричал он вдруг, отпуская Ольгу.
– Что же ты вспомнил?
– Вспомнил, как называлась та планета! Перун!
– Перун, кажется, древнее божество славян.
– Да, это бог молнии и огня. В этом названии что-то есть… Пытаюсь вспомнить, но не могу. Почему мы дали ей такое название? Счастливую мы назвали так потому, что она как бы родная сестра Земли. Зеленые долины, прохладные реки, океаны, чистый воздух. Перун, почему Перун? Не помню!
– Я тоже ничего не помню о своём полёте, – вздохнула Ольга. – Ну, ладно. Пойдём обедать. Оля! – закричала она дочери, которая бросила кошку и гоняла по двору большого белого петуха. Петух боком отскакивал в сторону и, наклонив голову, волоча крыло по земле, описывал вокруг ребёнка воинственные круги. – Сейчас же иди домой и мой руки!
Обед прошёл в молчании. Только, когда после черепахового супа Ольга подала на стол великолепный заячий паштет с уложенными вокруг жареными трюфелями, Сергей оживился и вопросительно посмотрел на жену.
– Тебе надо сегодня набраться сил, – шутливо сказала она, но в её глазах Сергей подметил едва уловимую грусть.
Утром следующего дня случилось то, что вызвало у Сергея крайнее возмущение и раздражение. Войдя к себе в кабинет, он обнаружил на столе записку, подписанную «Кравцов». В записке Кравцов благодарил Сергея за расчёты и поздравлял его с избранием в члены Всемирной Академии наук. Записи, которые лежали в правом углу стола, исчезли. Сергей поделился новостью с Ольгой, выразив при этом своё возмущение бестактностью Кравцова и глупой таинственностью появления записки.
– Если уж он был здесь, а об этом свидетельствует записка, то почему не дал о себе знать. Черт знает что! – негодовал он. – Пробраться подобно ночному вору…
– Ну, не преувеличивай, – ответила Ольга. – Он мог и не быть здесь!
– А как же записка? Она что, с неба свалилась?
– Записка появилась здесь таким же способом, как появляется одежда, еда в холодильнике, куклы для Оленьки, наконец.
– Ты права, – согласился Сергей, – но, – продолжал он, – проще было бы выйти на связь.
– Кто знает, может быть, и сложнее. Ведь он предупреждал тебя.
Прошло ещё три года. Население острова увеличилось. Появился Вовка, названный так в честь отца Сергея, которого Сергей помнил только по рассказан матери, так как тот умер, когда Сергею не было ещё года. Оленьке шёл уже шестой год. Она сильно выросла и обещала быть очень красивой девушкой. Рождение брата для неё было большой радостью. Целыми днями они проводили вместе. Все заботы по уходу за малышом она взяла на себя.
Сергей много работал. В доме появился новый, более совершённый компьютер. Сергей этому уже не удивлялся, как и не удивлялся тому, что его законченные работы таинственно исчезают со стола и вместо них появляются записки с выражением признательности. Это уже стало привычным.
Время от времени они с Ольгой предпринимали многодневные экскурсии по острову. Оленька в таких случаях оставалась дома и присматривала за малышом. В одной из таких экскурсии Сергей в южном склоне горы Франклина обнаружил большую, разветвлённую пещеру. Два дня они при свете факелов обследовали её. Пещера оказалась большой и тянулась куда-то вглубь горы. Летучие мыши были единственными её обитателями.
На юго-восток от пещеры, почти в центре острова, они обнаружили обширное болото. На болоте водилась масса дичи: серых уток, казарок, водяных курочек. Рай для охотника. Но, к сожалению, у них не было собаки. И однажды Сергей чуть было не поплатился жизнью, пытаясь достать убитую утку. Он провалился в так называемое окно. Ольга, которая на этот раз сопровождала его, рискуя жизнью, вытащила его из трясины при помощи длинной жерди.
За шесть лет, проведённых на острове, они обследовали его вдоль и поперёк. На север от болота, километров на пять, тянулся огромный крутой овраг, вернее, каньон, происхождение которого было непонятно. Его склоны в центре были настолько высоки и круты, что думать о том, чтобы его преодолеть, не приходилось. На запад и восток овраг мелел. С другой стороны, он представлял собой довольно удобную дорогу от дома по направлению к горе. Недалеко от озера в него можно было войти без особого труда, так же, как и выйти из него километрах в четырех от подножия горы. Идти по его дну значительно легче, чем по лесу, поросшему густым, подчас непроходимым, подлеском. Из болота вытекала довольно полноводная река. Весной в реку заходили на нерест стаи лосося. Рыба шла так густо, что её можно было ловить руками.
Весь юго-запад был покрыт холмами, поросшими великолепными кедрами и соснами, между которыми струились бесчисленные прозрачные ручьи. Деревья здесь стояли реже, чем в центре острова, и лес изобиловал дичью. Из птиц встречался дикий американский индюк, мясо которого часто украшало стол островитян.
Северная часть острова была лесиста. Здесь часто встречались старые, давно заросшие болота. Болота чередовались с обширными участками песчаной почвы, поросшей дубом и соснами. На болотах росло много черники и брусники. Тут же можно было найти целые поляны белых грибов, а в ельниках – рыжики.
Казалось, ничто не угрожало счастью невольных робинзонов. Они ни в чем не нуждались, все необходимое, что не мог дать им сам остров, появлялось незамедлительно, словно кто-то следил за их желаниями и, угадывая их, немедленно выполнял. Климат на острове был ровным. Лето сменялось золотой осенью, за которой сразу же, минуя зиму, наступала весна.
И тем не менее беда пришла. Она пришла не откуда-то извне. Источником беды был сам Сергей. Все чаще и чаще его охватывало смутное беспокойство и раздражительность. Все реже он садился за письменный стол и включал компьютер. Ольга, которой он ещё недавно в часы отдыха любовался и восхищался, стала его раздражать. Особенно её неизменная покладистость. Казалось, она угадывала его желания и это угадывание и следующие за ним поступки вместо радости вызывали все усиливающееся раздражение. В таких случаях Ольга терялась, жалобно смотрела на него, тщетно стараясь понять причину. Нет, Сергей внешне никак не проявлял своё состояние, он был по-прежнему ровен и спокоен, но она неизменно, каким-то шестым чувством, угадывала его недовольство.
Однажды, проснувшись ночью, Сергей заметил, что она плачет. Раньше это взволновало бы его, обеспокоило, во всяком случае он постарался бы выяснить причину, но теперь лишь с досадой повернулся на другой бок и сделал вид, что спит. Это не укрылось от жены, и она весь следующий день была грустной и старалась не попадаться ему на глаза.
В последний год такое случалось все чаще. Сергей стал теперь уходить надолго в лес, возвращаясь только к вечеру, а иногда и на следующий день.
Особенно его тянуло на холмы юго-западной части острова. Он давно уже привык спать под открытым небом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47