Ведь он, наверно, выше деревьев. Наверху что-то вроде огромной оскаленной пасти… обратите внимание на трубопровод — он здесь намечен пунктиром. Почем нам знать, может, он тянется на много миль, от гор до самого моря. Знаете, говорят, русские работают над каким-то новым изобретением — что-то связанное с солнечной энергией и морскими испарениями. Понятия не имею, что у нас тут, но уверен — дело грандиозное. Передайте резиденту, что нужны фотографии.— Просто ума не приложу, как ему подобраться поближе…— Пусть наймет самолет и собьется с курса над этим районом. Не сам, конечно, — пусть пошлет дробь два или дробь три. Кто такой дробь два?— Профессор Санчес. Но самолет непременно обстреляют. Весь этот район патрулируется военной авиацией.— Вот как, в самом деле?— Ищут мятежников.— Ну, это они так говорят. Знаете, Готорн, какое у меня возникло подозрение?.— Да, сэр?— Никаких мятежников вообще не существует. Все это миф. Правительству понадобился предлог, чтобы объявить район закрытым.— Пожалуй, вы правы, сэр.— Для всех нас будет лучше, если я ошибаюсь, — радостно сказал шеф. — Боюсь я этих штук, Готорн, ей-богу, боюсь. — Он снова вставил монокль, и зайчик на стене исчез. — Когда вы были здесь в прошлый раз, вы говорили с мисс Дженкинсон насчет секретаря для 59200 дробь пять?— Да, сэр. У нее не было ничего подходящего, но она считает, что одна из ее девушек, Беатриса, пожалуй, сойдет.— Беатриса? До чего же противно, что их называют по именам! Подготовку она прошла?— Да.— Пора дать резиденту в Гаване помощников. Все это не по плечу одному человеку, да еще без специальной подготовки. Пожалуй, пошлите и радиста.— А не лучше ли мне сначала съездить самому? Я бы мог познакомиться с обстановкой, поговорить с ним о том о сем.— А конспирация, Готорн? Мы не можем сейчас подвергать его опасности провала. Если ему дать радиопередатчик, он будет сноситься непосредственно с Лондоном. Не нравится мне эта связь через консульство, да и они тоже не в восторге.— А как же его донесения, сэр?— Придется ему наладить что-то вроде курьерской связи с Кингстоном. Можно использовать кого-нибудь из его коммивояжеров. Пошлите ему указания с секретаршей. Вы ее видели?— Нет, сэр.— Повидайте немедленно. Проверьте, подходит ли она. Может ли взять на себя всю технику? Введите ее в курс дел его фирмы. Старой секретарше придется уйти. Поговорите с А.О. насчет небольшой пенсии.— Слушаюсь, сэр, — сказал Готорн. — Можно мне взглянуть еще раз на эти чертежи?— Вас, кажется, заинтересовал вот этот. Что вы о нем скажете?— Похоже на быстродействующую соединительную муфту, — мрачно сказал Готорн.Когда он был уже у двери, шеф бросил ему вдогонку:— Знаете, Готорн, все это прежде всего ваша заслуга. Мне как-то говорили, что вы плохо разбираетесь в людях, но у меня на этот счет было свое мнение. Браво, Готорн!— Спасибо, сэр.Он уже взялся за ручку дверь.— Готорн!— Да, сэр?— А вы не нашли той старой записной книжки?— Нет, сэр.— Может, ее найдет Беатриса. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 1 Уормолду никогда не забыть этой ночи. Милли исполнилось семнадцать лет, и он решил повести ее в «Тропикану». Хотя в кабаре и нужно проходить через игорные залы, «Тропикана» все же безобиднее, чем «Насьональ». Эстрада и площадка для танцев находятся под открытым небом. На огромных пальмах, в двадцати футах над землей, раскачивались девушки, а розовые и лиловые лучи прожекторов скользили по полу. Певец в ярко-голубом фраке пел по-англо-американски о прелестях Парижа. Потом рояль задвинули в кусты, и девушки спустились с ветвей, как пугливые птицы.— Как это похоже на Арденнский лес, — с восторгом сказала Милли.Дуэньи с ней не было: она исчезла после первого же бокала шампанского.— Не думаю, чтобы в Арденнском лесу были пальмы. Или танцовщицы.— Ты все понимаешь буквально, папа.— Вы любите Шекспира? — осведомился у Милли доктор Гассельбахер.— Нет, не люблю, — слишком уж он поэтичен. Помните, как это у него… Входит гонец. «Направо двинулся с войсками герцог мой». — «Тогда мы с радостью пойдем за ним на бой».— Да какой же это Шекспир?!— Очень похоже на Шекспира.— Милли, не болтай глупостей!— По-моему, Арденнский лес тоже из Шекспира, — сказал доктор Гассельбахер.— Да, но я читаю только «Шекспира для детей» Лэма. Он выбросил всех гонцов, кое-каких герцогов и почти всю поэзию.— Вы проходите Лэма в школе?— Нет, я нашла книгу у папы.— Вы читаете «Шекспира для детей», мистер Уормолд? — спросил с некоторым удивлением доктор Гассельбахер.— Нет, нет, что вы. Разумеется, нет. Я купил эту книгу для Милли.— Почему же ты так рассердился, когда я ее взяла?— Я не рассердился. Просто не люблю, когда ты роешься в моих вещах… в вещах, которые тебя не касаются.— Можно подумать, что я за тобой шпионю, — сказала Милли.— Милли, детка, пожалуйста, не будем ссориться в день твоего рождения. Ты совсем не обращаешь внимания на доктора Гассельбахера.— Отчего вы сегодня такой молчаливый, доктор Гассельбахер? — спросила Милли, наливая себе второй бокал шампанского.— Дайте мне как-нибудь вашего Лэма, Милли. Мне тоже трудно читать настоящего Шекспира.Какой-то очень маленький человек в очень узком мундире помахал им рукой.— Вы чем-то расстроены, доктор Гассельбахер?— Чем я могу быть расстроен в день вашего рождения, дорогая Милли? Разве только тем, что прошло так много лет.— А семнадцать — это очень много лет?— Для меня они прошли слишком быстро.Человек в узком мундире подошел к их столику и отвесил поклон. Лицо его было изрыто оспой и напоминало разъеденные солью колонны на приморском бульваре. Он держал в руках стул, который был чуть пониже его самого.— Папа, это капитан Сегура.— Разрешите присесть?Не дожидаясь ответа Уормолда, он расположился между Милли и доктором Гассельбахером.— Я очень рад познакомиться с отцом Милли, — сказал он. Сегура был наглецом, но таким непринужденным и стремительным, что не успевали вы на него обидеться, как он уже давал новый повод для возмущения. — Представьте меня вашему приятелю, Милли.— Это доктор Гассельбахер.Капитан Сегура не обратил на доктора Гассельбахера никакого внимания и наполнил бокал Милли. Он подозвал лакея.— Еще бутылку.— Мы уже собираемся уходить, капитан Сегура, — сказал Уормолд.— Ерунда. Вы мои гости. Сейчас только начало первого.Уормолд задел рукавом бокал. Он упал и разбился вдребезги, как и надежда повеселиться сегодня вечером.— Человек, другой бокал!Склонившись к Милли и повернувшись спиной к доктору Гассельбахеру, Сегура стал напевать вполголоса «Я сорвал в саду розочку».— Вы очень плохо себя ведете, — сказала Милли.— Плохо? По отношению к вам?— По отношению ко всем нам. Папа сегодня празднует мой день рождения, мне уже семнадцать. И мы его гости, а не ваши.— Ваш день рождения? Тогда вы, безусловно, мои гости. Я приглашу к нашему столику танцовщиц.— Нам не нужно никаких танцовщиц, — сказала Милли.— Я попал в немилость?— Да.— А, — сказал он с видимым удовольствием, — это потому, что я сегодня не ждал около школы, чтобы вас подвезти. Но иногда я вынужден вспоминать и о службе в полиции. Человек, скажите дирижеру, чтобы сыграли туш «С днем рождения поздравляю».— Не смейте, — сказала Милли. — Как вы можете быть таким… таким пошляком!— Я? Пошляк? — Капитан Сегура расхохотался от души. — Какая она у вас шалунья, — оказал он Уормолду. — Я тоже люблю пошалить. Вот почему нам с ней так весело.— Она мне рассказывала, что у вас есть портсигар из человеческой кожи.— Если бы вы знали, как она всегда меня этим дразнит. А я ей говорю, что из ее кожи получится прелестный…Доктор Гассельбахер резко поднялся.— Пойду погляжу на рулетку, — сказал он.— Я ему не понравился? — спросил капитан Сегура. — Может быть, он ваш старый поклонник, Милли? Очень старый поклонник, ха-ха-ха!— Он наш старый друг, — сказал Уормолд.— Но мы-то с вами, мистер Уормолд, знаем, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает.— Милли еще не женщина.— Вы судите как отец, мистер Уормолд. Ни один отец не знает своей дочери.Уормолд смерил взглядом расстояние от бутылки шампанского до головы капитана Сегуры. У него появилось мучительное желание соединить эти два предмета друг с другом. За столиком позади капитана совершенно незнакомая Уормолду молодая женщина серьезно и одобрительно кивнула ему головой. Он взялся за бутылку шампанского, и она кивнула снова. Уормолд подумал, что она, наверно, так же умна, как и хороша, если безошибочно читает его мысли. Он позавидовал ее спутникам — двум летчикам и стюардессе голландской авиакомпании.— Пойдемте потанцуем, Милли, — сказал капитан Сегура, — сделайте вид, что вы меня простили.— Я не хочу танцевать.— Клянусь, завтра я буду ждать вас у монастырских ворот.Уормолд беспомощно махнул рукой, словно хотел сказать: «У меня духа не хватит. Помогите». Молодая женщина внимательно за ним следила: ему казалось, что она обдумывает создавшуюся ситуацию и всякое ее решение будет окончательным, потребует немедленных действий. Она выпустила из сифона немного содовой воды в свой бокал с виски.— Ну пойдемте же, Милли. Не надо портить мой праздник.— Это не ваш праздник. А папин.— Какая вы злопамятная. Неужели, детка, вы не понимаете, что работа иногда бывает важнее даже вас?Молодая женщина за спиной капитана Сегуры повернула носик сифона в его сторону.— Не надо, — невольно сказал Уормолд. — Не надо.Носик сифона был направлен вверх, прямо в шею капитана Сегуры. Палец она держала наготове. Уормолду стало обидно, что такая хорошенькая женщина смотрит на него с презрением. Он сказал:— Да. Пожалуйста. Да.И она нажала на рычажок. Струя содовой воды с шипением ударила капитана Сегуру в затылок и потекла ему за воротник. Откуда-то из-за столиков послышался голос доктора Гассельбахера: «Браво». Капитан Сегура выругался.— Извините, — сказала молодая женщина. — Я хотела налить себе в виски.— Себе в виски?— В «Хейга с ямочками», — сказала она.Милли захихикала.Капитан Сегура сухо поклонился. Глядя на его маленькую фигурку, трудно было догадаться, как он опасен, — ведь только выпив, понимаешь, как крепок напиток.Доктор Гассельбахер сказал:— Мадам, у вас пустой сифон, позвольте принести вам другой.Голландцы за ее столиком переговаривались смущенным шепотом.— Пожалуй, мне опасно доверять такую вещь, как сифон, — сказала молодая женщина.Капитан Сегура выдавил на своем лице улыбку. Казалось, она появилась не на том месте, где надо, — так случается с зубной пастой, когда лопнет тюбик.— В первый раз в жизни мне выстрелили в спину, — сказал он. — Я рад, что стреляла женщина. — Он отлично вышел из положения; вода все еще капала у него с волос, а воротничок превратился в тряпку. — В другое время я захотел бы взять реванш, — добавил он, — но мне давно пора в казармы. Надеюсь, мы еще увидимся.— Я не собираюсь уезжать, — сказала молодая женщина.— Вы приехали отдохнуть?— Нет. Работать.— Если у вас будут затруднения с визой, — многозначительно сказал он, — приходите ко мне… До свидания, Милли. До свидания, мистер Уормолд. Я скажу лакею, что вы мои гости. Заказывайте все, что хотите.— Такой уход делает ему честь, — заметила молодая женщина.— Ваша меткость делает честь вам.— Ударить его бутылкой шампанского было бы, пожалуй, слишком. Кто он такой?— Его зовут Кровавым Стервятником.— Он пытает заключенных, — сказала Милли.— Кажется, я с ним подружилась.— На вашем месте я бы на это не очень рассчитывал, — сказал доктор Гассельбахер.Они сдвинули столики. Оба летчика поклонились и назвали трудно произносимые фамилии. Доктор Гассельбахер сказал голландцам с нескрываемым ужасом:— Вы пьете кока-колу!— Ничего не поделаешь. В три тридцать мы вылетаем в Монреаль.Уормолд заметил:— Раз платить будет капитан Сегура, давайте закажем еще шампанского. И еще кока-колы.— Кажется, я уже больше не могу пить кока-колу, а ты, Ганс?— Я бы выпил стаканчик «болса» голландский джин

, — сказал тот, который был помоложе.— Не раньше Амстердама, — твердо заявила стюардесса.Молодой пилот шепнул Уормолду:— Я хочу на ней жениться.— На ком?— На мисс Пфунк.— А она?— Она не хочет.Старший голландец сказал:— У меня жена и трое детей. — Он расстегнул верхний карман. — Вот.Он протянул Уормолду цветную фотографию, на которой девушка в туго облегающем желтом свитере и купальных трусиках пристегивала коньки. На свитере было написано «Мамба-клуб», а ниже Уормолд прочел: «Гарантируем массу удовольствий. Пятьдесят красавиц. Вы не останетесь в одиночестве».— Кажется, вы ошиблись, это не тот снимок, — сказал Уормолд.Молодая женщина — у нее были каштановые волосы и, насколько можно было разглядеть при неверном освещении, карие глаза — сказала:— Давайте потанцуем.— Я неважно танцую.— Не беда.Он прошел с ней круг.— Да, вы были правы, — сказала она. — То, что они играют, называется румба. Это ваша дочь?— Да.— Какая хорошенькая!— Вы только что приехали?— Да. Команда самолета решила кутнуть, а я пошла с ними. Я здесь никого не знаю.Ее голова доходила ему до подбородка, и он чувствовал запах ее волос; иногда они касались его губ. Он почему-то огорчился, заметив у нее на пальце обручальное кольцо. Она сказала:— Моя фамилия Северн. Беатриса Северн.— Моя — Уормолд.— Значит, я ваш секретарь, — сказала она.— То есть как? У меня нет никакого секретаря.— Нет есть. Разве они вам не сообщили о моем приезде?— Нет.Ему не нужно было спрашивать, кто «они».— Но я сама отправляла телеграмму.— Я действительно получил какую-то телеграмму на прошлой неделе, но ничего в ней не понял.— А какое у вас издание «Шекспира для детей»?— «Эвримен».— Черт! Они мне дали не то издание. Понятно, что в телеграмме было все перепутано. Но я рада, что вас нашла.— И я рад. Хотя немного удивлен. Где вы остановились?— В «Инглатерре», но завтра я перееду.— Куда?— Ну, конечно, к вам, в контору. Мне все равно, где спать. Устроюсь в одном из кабинетов.— Там нет никаких кабинетов. У меня очень маленькая контора.— Но есть же комната для секретаря.— У меня никогда не было секретаря, миссис Северн.— Зовите меня Беатрисой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26