Так ему было гораздо спокойнее, чем вспоминать о полицейском внизу, в вестибюле. Он охватил взглядом все вокруг, словно впервые, и в самом деле впервые осознал покой и комфорт, которые дарил ему этот небольшой кабинет. И снова он вздрогнул от скрипа канатов, на которых висела за стеной люлька. Опустил двойные рамы окна. Сказал раздраженно и нервно:
— Сэр Маркус может и подождать.
— Кто такой сэр Маркус?
— Мой шеф.
Открытая дверь в комнату секретарши отчего-то беспокоила мистера Дэвиса: ему казалось, кто-то может проникнуть в кабинет оттуда. Он больше никуда не спешил, он больше не был занятым человеком, ему хотелось, чтобы кто-то был рядом. Он сказал:
— Вы же никуда не торопитесь. Снимите эту штуку, в ней, должно быть, душно, и выпейте стаканчик портвейна.
По дороге к шкафу он захлопнул дверь в комнату секретарши и повернул в замке ключ. Вздохнул с облегчением, доставая бутылку и бокалы, и произнес:
— Ну теперь, когда мы и в самом деле одни, я хочу подробнее рассказать вам об этих приступах икоты.
Он наполнил бокалы, но рука его дрожала, и портвейн перелился через край. Он начал:
— Обычно после еды…
Приглушенный голос прозвучал из-под маски:
— Деньги…
— Вы и в самом деле, — сказал мистер Дэвис, — ведете себя довольно нагло. Мне вы можете доверять. Я же — Дэвис.
Он подошел к столу, отпер один из ящиков, достал две пятифунтовые бумажки и протянул человеку в противогазе.
— Не забудьте, — сказал он, — я жду должным образом оформленной квитанции от вашего казначея.
Человек положил деньги в карман. Рука осталась в кармане. Он спросил:
— Эти бумажки — тоже краденые?
Вся сцена тотчас же вспыхнула в мозгу мистера Дэвиса: Корнер Хаус на Пикадилли Серкус, вкус «Альпийского Сияния», убийца, сидящий напротив и пытающийся рассказать ему о женщине, которую он убил. Мистер Дэвис взвизгнул: ни слова, ни мольбы о помощи произнести он не мог, это был бессмысленный визг, похожий на звук, который издает человек под наркозом, когда нож хирурга врезается в тело. Он рванулся, бросился к двери в комнату секретарши, дернул ручку. Он метался из стороны в сторону, как человек, запутавшийся в колючей проволоке между окопами.
— Отойдите оттуда, — сказал Ворон. — Вы же заперли дверь.
Мистер Дэвис вернулся к столу. Ноги у него подкосились, и он сел на пол, рядом с корзиной для ненужных бумаг. Он сказал:
— Я ведь болен. Вы же не станете убивать больного.
Эта мысль придала ему силы. Он рыгнул, очень убедительно.
— Я пока не собираюсь вас убивать, — сказал Ворон. — Может, и не убью, если будете вести себя тихо и делать то, что я скажу. Этот сэр Маркус, он что — ваш хозяин?
— Он — старик, — возразил мистер Дэвис, рыдая у корзины для ненужных бумаг.
— Он хочет вас видеть, — сказал Ворон. — Идемте вместе. — И добавил: — Я долго ждал этого, мечтал увидеть вас обоих. Кажется, все так хорошо вышло, что даже не верится. Вставайте. А ну вставайте, — яростно повторил он, глядя на ослабевшую, расплывшуюся фигуру на полу. — И запомните: если вы хоть раз пикнете, я так нашпигую вас свинцом, что из вас грузило можно будет сделать.
Мистер Дэвис шел впереди. Мисс Коннет спешила навстречу по коридору с листком бумаги в руке. Она сказала:
— Я записала все поезда, мистер Дэвис. Самый подходящий — в три ноль пять. В два ноль семь тоже есть, но он идет так медленно, что вы приедете всего на десять минут раньше. Последний перед ночным отходит в пять десять.
— Положите ко мне на стол, — произнес мистер Дэвис. Он стоял молча перед ней в этом ярко освещенном, фешенебельном плутократическом коридоре, словно хотел сказать последнее «прости» тысячам вещей — если бы только осмелился — богатству, комфорту, власти; задержавшись здесь («Да-да, положите это мне на стол, Мэй»), он, может быть, хотел напоследок выразить какую-то толику нежности, мысль о которой и в голову ему не приходила, когда он встречался со своими «миленькими девочками». Ворон стоял позади него очень близко, держа руку в кармане. Мистер Дэвис выглядел так плохо, что секретарша спросила:
— Вы хорошо ли себя чувствуете, мистер Дэвис?
— Очень хорошо, — ответил он. Словно открыватель новых земель, отправляющийся в далекую экспедицию, он испытывал необходимость оставить какие-то сведения о себе, прежде чем шагнуть за порог цивилизованного мира, сообщить последнему случайному свидетелю: «Меня следует искать на севере» или «на западе». Он сказал:
— Мы идем к сэру Маркусу, Мэй.
— Он хотел вас видеть незамедлительно, — ответила мисс Коннет. Зазвонил телефон. — Не удивлюсь, если это он звонит.
И она поспешила по коридору, в свою комнату, на слишком высоких каблуках, а мистер Дэвис снова ощутил безжалостную руку, сжимавшую его локоть и заставлявшую двигаться вперед, открыть двери лифта, войти в кабину. Они поднялись этажом выше, и, когда мистер Дэвис открыл двери, он снова громко рыгнул. Ему хотелось броситься на пол — пусть стреляет в спину. Длинный, сверкающий пластиком коридор, по которому надо было идти к кабинету сэра Маркуса, тянулся как гаревая дорожка в милю длиной для задыхающегося, терпящего поражение бегуна.
Сэр Маркус сидел в своем кресле на колесах, на коленях он держал поднос вроде того, что ставят в постель лежачим больным. С ним был его камердинер. Сэр Маркус сидел спиной к двери, но камердинер видел, как входил в кабинет мистер Дэвис в сопровождении студента-медика в противогазе, и был поражен тем, каким старым и изможденным выглядел «молодой помощник» сэра Маркуса.
— Это — Дэвис? — прошептал сэр Маркус. Он разломил сухое печенье и отпил глоток горячего молока. Он набирался сил: впереди был рабочий день.
— Да, сэр. — Камердинер с удивлением наблюдал, как мистер Дэвис неверными шагами пересекает выстланный гигиеническим каучуковым покрытием пол; казалось, сейчас подогнутся колени и этот человек рухнет, если его не подхватить.
— Тогда убирайтесь, — прошептал сэр Маркус.
— Да, сэр.
Но человек в противогазе повернул ключ в замке; едва заметное выражение радостного, почти безнадежного ожидания прокралось на лицо камердинера, словно он думал: наконец-то что-нибудь, может быть, здесь произойдет, что-нибудь, кроме бесконечного хождения по устланным каучуком полам за креслом на колесах, одевания и раздевания старика, у которого уже не хватало сил самостоятельно содержать в чистоте свое тело, кроме набившего оскомину тасканья подносов с неизменным сухим печеньем, горячим молоком или горячей водой.
— Чего же вы ждете? — прошептал сэр Маркус.
— Отойдите к стене, — неожиданно приказал камердинеру Ворон.
Мистер Дэвис в отчаянии закричал:
— У него — пистолет. Делайте, что он говорит.
Но в этом не было необходимости: Ворон уже вытащил пистолет и угрожал всем троим: камердинеру у стены, мистеру Дэвису, дрожащему посреди комнаты, и сэру Маркусу, развернувшему свое кресло так, чтобы их видеть.
— Что вам нужно? — спросил сэр Маркус.
— Вы здесь хозяин?
Сэр Маркус сказал:
— Внизу — полиция. Вы не сможете выйти отсюда, если я не…
Зазвонил телефон. Он звонил и звонил, потом умолк.
Ворон спросил:
— У вас ведь шрам на подбородке, верно? Я не хочу ошибиться. У него в спальне висела ваша фотография. Вы были вместе в приюте. — И он злым взглядом обвел огромный, роскошный кабинет, сравнивая его с тем, что так хорошо помнил: растрескавшийся колокол, каменные плиты лестниц, деревянные скамьи и еще — маленькая квартирка с керосинкой и кипящим в кастрюльке яйцом. Этот человек пошел много дальше старого министра.
— Вы с ума сошли, — прошептал сэр Маркус. Он был слишком стар, чтобы пугаться; пистолет представлял для него ничуть не большую опасность, чем неверный шаг к креслу или обмылок в ванне. Казалось, единственное, что он сейчас испытывал, это легкое раздражение, стремление возобновить прерванную трапезу. Он наклонился к подносу, вытянул старческие сморщенные губы и громко отхлебнул горячее молоко из стакана.
От стены вдруг раздался голос камердинера.
— Есть у него шрам, точно — сказал он.
Но сэр Маркус не обратил на него внимания, отхлебывая молоко, роняя капли на бороду.
Пистолет обратился дулом в сторону мистера Дэвиса.
— Это все он? — спросил Ворон. — Если не хотите получить пулю в пузо, говорите. Он это?
— Да, да, — ответил мистер Дэвис в ужасе и продолжал с угодливой поспешностью: — Все он задумал. Его была идея. Мы тут с ног посбивались. Надо было делать деньги. Он на этом заработал полмиллиона, даже больше.
— Полмиллиона! — воскликнул Ворон, — А мне заплатил двести никуда не годных фунтов.
— Я говорил ему, нам следовало быть пощедрее. А он сказал: «Заткнитесь».
— Я не пошел бы на это, — сказал Ворон, — если бы знал, каким был тот старик. Размозжил ему голову ради этого подонка. И стрелял в женщину — по пуле в каждый глаз. — Он крикнул, пытаясь докричаться до сэра Маркуса: — Это ваших рук дело, нравится вам это или нет.
Но старик сидел в своем кресле совершенно бесстрастный; казалось, ничто не могло его тронуть: старость убила его воображение. Он приказал — и погибли люди, но их смерть была для него не большей реальностью, чем сообщение об этом в газетах. Жадность (всего лишь к горячему молоку), похоть (теперь совсем чуть-чуть: залезть девушке под блузку, ощутить рукой теплое биение жизни), скупость и расчет (полмиллиона фунтов ценою человеческой жизни), еле теплящееся чувство самосохранения — вот и все страсти сэра Маркуса. Последняя из упомянутых заставила его подвинуть кресло самую малость поближе к краю стола — к звонку. Он произнес еле слышно:
— Все это я отрицаю. Вы сошли с ума.
Ворон ответил:
— Вы попались, точно как я задумал. Даже если меня убьют полицейские, — он похлопал ладонью по пистолету, — вот улика. Это — тот самый пистолет. Полиция увидит — убийство совершено этим оружием. Вы велели мне оставить его на месте. Но он — вот он. Это свидетельство уберет вас далеко и надолго, даже если я вас сейчас не пристрелю.
— Кольт номер семь, — прошептал сэр Маркус, тихонько поворачивая бесшумные колеса на толстой резине. — Промышленность выпускает тысячи таких же.
Ворон сказал сердито:
— Полиция теперь чудеса творит с оружием. У них эксперты… — Он хотел напугать сэра Маркуса перед смертью, перед тем как выстрелить: ему казалось несправедливым, чтобы сэр Маркус мучился меньше, чем та старая женщина, которую он, Ворон, не собирался убивать. Он спросил: — Вам не хочется помолиться? Вы ведь не еврей, верно? Люди получше вас и то верят в Бога, — сказал он, вспомнив, как молилась девушка в холодном, темном сарае.
Колесо кресла коснулось края стола, коснулось звонка, и гулкий звон заполнил шахту лифта снизу доверху. Звонок все звонил, но Ворон не понимал, что происходит, пока не заговорил камердинер.
— Ублюдок старый, — сказал камердинер, и в голосе его звучала годами копившаяся ненависть, — это же он звонит!
Прежде чем Ворон мог решить, что надо делать, кто-то уже дергал ручку двери с той стороны.
Ворон сказал сэру Маркусу:
— Велите им отойти, не то стреляю!
— Идиот, — прошептал сэр Маркус, — так они вас только за кражу посадят. Убьете меня — виселицы вам не миновать.
Но мистер Дэвис готов был ухватиться за первую попавшуюся соломинку. Он крикнул человеку за дверью, и голос его сорвался на визг:
— Отойдите от двери! Ради Бога, отойдите!
Сэр Маркус произнес злобно:
— Вы дурак, Дэвис. Если он все равно собирается нас прикончить…
Ворон стоял с пистолетом, держа этих двоих на прицеле, а они затеяли бессмысленный, абсурдный спор.
— У него нет повода убивать меня, — визжал мистер Дэвис. — Вы втянули нас в это дело. Я действовал по вашем поручению.
Камердинера разобрал смех.
— На поле двое против одного, — произнес он.
— Помолчите, — злобно, с угрозой прошептал сэр Маркус мистеру Дэвису. — Вас-то я могу убрать в любой момент.
— Попробуйте только, — визжал мистер Дэвис, голос его напоминал весенние крики павлина.
Кто-то всем телом ударил в дверь.
— Я подобрал все документы по делу о приисках Уэст-Рэнд, — сказал сэр Маркус, — и все, что касается Восточно-Африканской Нефтяной компании тоже.
Волна нетерпения обрушилась на Ворона. Эти двое, казалось, мешали чувству покоя и доброжелательности завладеть его душой: он смутно помнил, что это чувство почти уже вернулось к нему, когда он велел сэру Маркусу молиться. Он поднял пистолет и выстрелил сэру Маркусу в грудь. Это было единственное средство заставить их замолчать. Сэр Маркус упал головой на поднос, опрокинув стакан остывшего молока на бумаги, лежавшие на письменном столе. Изо рта вытекла струйка крови.
Мистер Дэвис торопливо заговорил:
— Это все он, старый черт. Вы же сами слышали. Что я мог сделать? Я был в его власти. У вас же нет ничего против меня, — и снова визгливо крикнул:
— Уйдите от двери, слышите, вы! Он убьет меня, если вы не уйдете!
Он тут же заговорил снова, а молоко каплями стекало с подноса на письменный стол.
— Я бы ничего не сделал, если бы не он. А знаете, ведь он специально велел полицейским, чтоб стреляли без предупреждения, как только вас заметят.
— Он старался не глядеть на пистолет, по-прежнему нацеленный ему в грудь.
Камердинер оставался на своем месте, у стены, побледневший и тихий; он словно зачарованный смотрел, как капля за каплей вытекает вместе с кровью жизнь сэра Маркуса. Так вот как это было бы — казалось, думает он, — если бы я сам, если бы мне хватило решимости… как-нибудь… за эти долгие годы…
Голос снаружи сказал:
— Лучше сейчас же откройте дверь, не то будем стрелять сквозь панель.
— Ради Бога, — завизжал мистер Дэвис, — оставьте меня в покое. Он же меня убьет!
Глаза сквозь очки противогаза наблюдали за ним с удовлетворением.
— Я же вам ничего не сделал, — протестовал он. Над головой Ворона ему были видны стенные часы: со времени утреннего завтрака не прошло и трех часов; неприятно теплый привкус почек и бекона все еще ощущался во рту; он не мог поверить, что это и в самом деле конец, ведь в час у него свидание с девушкой; нельзя же умереть перед свиданием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30