Сейчас, видя их рядом, она поняла, что сходство между ними очень поверхностное.
Оба были красивыми, сильными и широкоплечими, однако стройный и гибкий Роман чем-то напоминал кошку, а мощный и крупный Джон походил на быка. Черты лица у Романа были тоньше и чувственнее, чем у Джона. Давала знать и разница в возрасте – целых шестнадцать лет!
На обед подали свиные ребрышки в восточном соусе и рыбу, которая обычно очень нравилась Селии. Но сегодня она едва могла есть из-за напряженной атмосферы за столом. Эта атмосфера угнетала и Тину: девочка сидела молча, с широко раскрытыми глазами.
Братья затеяли спор об оросительном канале. Его предлагал прорыть Роман, чтобы провести воду с гор на тростниковые поля.
– Уверен, по этому каналу будут утекать только деньги, – насмешливо сказал Джон. – Что если вода не потечет на поля? Или потечет слишком обильно? Если тростник сильно поливать, он сгниет.
– Всегда есть риск, когда выращиваешь тростник или другие культуры, – возразил Роман.
– Думаешь, я этого не знаю? Если урожай хороший и цена на сахар растет, плантаторы получают кучу денег. Но если нет дождя, или в тростнике недостаточно сахара, или заводится тростниковый жучок, или падает цена на сахар, – Джон пожал плечами, – владельцы сахарных плантаций разоряются. Я не хочу, чтобы меня постигла эта участь.
– Этого не произойдет. Наступает эра ирригации, следующее поколение будет использовать ее повсеместно.
– Может, поговорим еще о чем-нибудь? – предложила Селия, опасаясь крупной ссоры.
Гаттерас тут же сообщила о путешествии по острову, особенно привлекал ее вулкан Халеакала, который она называла одним из чудес света.
Но напряжение не исчезло, и вскоре Селия поняла, что источник его в ней. Оно носило явно сексуальный характер: трое мужчин, как самцы, реагировали на ее присутствие. Джон смотрел на Селию как собственник, Бо – с насмешкой, а от томного взгляда Романа Селию бросало в дрожь.
«Трое Бернсайдов, – думала девушка. – И все такие разные: Джон, пожилой плантатор, страстно влюбленный в меня; Бо, никчемный малый, с изменчивым настроением, язвительный, беспокойный, и Роман, сводный брат, которого ненавидят, изгой, человек, источающий силу…»
Гаттерас вынудила Романа рассказать о своей медицинской практике. Ему приходилось лечить все: от вывихнутой челюсти до азиатской холеры и болезни кожи, вызванной чрезмерным употреблением «ава».
– Недавно я даже поставил диагноз проказы, – мрачно заметил Роман, – молодой матери, двадцатилетней гавайке. Ей придется отправиться на Молокаи вместе с ребенком, к несчастью, тоже больным.
– О!
Селия и Гаттерас одновременно издали возглас ужаса, а глаза Тины раскрылись еще шире. Проказа считалась ужасной болезнью. Прокаженные были осуждены провести всю жизнь в полной изоляции в поселке на Молокаи.
– Девушка умрет? – спросила Тина.
– Боюсь, что да.
– Но… ребенок! – воскликнула Селия.
– Он, конечно, тоже. – Роман сердито взглянул на нее: – Жизнь бывает жестока. У меня сердце сжимается, когда приходится ставить такой диагноз и отправлять их в поселок, но болезнь заразна, а местные жители очень общительны, делятся друг с другом всем – от своих матрасов до блюд «пои». Мы не можем допустить, чтобы вся деревня тоже заразилась проказой.
Пока Роман рассказывал о поселке прокаженных на Молокаи, Селия пыталась представить его с Кинау, которая превосходно говорила по-английски и раньше работала в больнице. Успокаивала ли она его, когда он сталкивался с такой трагедией, как ребенок, больной проказой? У Селии перехватило дыхание.
Наконец обед закончился. Джон и Роман отправились в заводскую контору проверить бухгалтерские книги, Бо последовал за ними, Тина пошла в библиотеку, а Гаттерас – в кухню, чтобы обсудить с Чанг Лю меню на завтра.
Селия, выйдя на веранду, села в плетеное кресло и рассеянно смотрела на закат. Опять розовые облака, багровые, оранжевые и красные цвета! Но сейчас Селии было совсем не до этого великолепия.
– Селия? – Тина подошла к девушке и серьезно спросила: – Как ты думаешь, Селия, а я могу заразиться проказой?
– Ты? – эта мысль ужаснула Селию. – Нет, дорогая, нет! Уверена, что нет!
– Но ведь тот ребенок заразился.
– Проказа – заразное заболевание, но, если будешь каждый день мыться и поддерживать чистоту, с тобой такое не случится.
Селия не знала, правда ли это, но Тина, казалось, успокоилась. Ее глаза весело заблестели:
– Как, по-твоему, сколько здесь пробудет дядя Роман?
– А обычно он подолгу здесь остается?
– Иногда несколько дней, а то и несколько часов. Это зависит от того, ссорятся ли они с папой, – объяснила девочка. – Иногда они сильно ругаются. И Бо тоже кричит.
Представив себе такую сцену, Селия улыбнулась и вдруг поняла, что может выведать у Тины кое-что о Романе.
– А как развлекается дядя Роман, когда он живет здесь?
– Он ездит верхом, плавает, иногда ходит в деревню.
Деревней называлось убогое поселение неподалеку от плантации, где жили местные рабочие и их семьи.
– А что он там делает?
– Лечит больных женщин и детей. И мужчин тоже, если с ними что-то случится на плантации. Однажды он отрезал руку одному мужчине.
– Что?
Тины вспыхнула, вспомнив о таком волнующем событии:
– Он усыпил этого человека, затем достал большую пилу… Я знаю, потому что смотрела через окно. Это было так интересно!
Не слишком внимательно слушая рассказ об операции, Селия размышляла, о чем бы еще спросить Тину.
– Я еще так мало знаю о Маунтен Вью, о здешних людях, например, Кинау. У нее в деревне есть дети или муж?
Тина удивилась:
– Не думаю.
– А Роман когда-нибудь… ездил верхом… вместе с Кинау?
– По-моему, он с ней спит, – беспечно заметила Тина. – Я однажды видела, как они целуются. Роману нравится ее целовать, и, кажется, ей тоже нравится целовать его. Селия, ты не хочешь пойти со мной на улицу? Моя кошка должна родить, и я хочу посмотреть, как она.
Пораженная, Селия отправилась с Тиной на улицу. Ей стоило немалых усилий восхищаться рыжей полосатой кошкой и слушать болтовню Тины о котятах. «По-моему, он с ней спит». Это подтверждало ее худшие опасения.
Наутро девушка сидела на веранде, совершенно невыспавшаяся. Всю ночь она ворочалась с боку на бок, воображая Романа и Кинау в постели.
– Доброе утро, Селия.
На «ланау» вышла Гаттерас в платье из белого индийского муслина, налила себе кофе и сняла салфетку с подноса, на котором стояли яйца, ветчина и свежий сок из апельсинов с Кауаи. Гаттерас протянула стакан Селии.
– Ты еще не пила сок. Ах, какой прекрасный день! Я собираюсь отправиться на прогулку по холмам. Мне нужны кое-какие растения, чтобы разбить сад вдоль аллеи, там, где главная дорога подходит к дому. С тех пор, как умерла Сьюзен Бернсайд, никто не посадил здесь ни прутика. Джон мне разрешил.
Селия рассеянно кивнула. Сейчас все это ее совершенно не интересовало.
– Что с тобой сегодня, детка? У тебя под глазами темные круги, а уголки рта опущены, как убывающая луна.
– Я… плохо спала сегодня ночью.
– Почему? Ведь все другие ночи ты спала прекрасно?
Селия промолчала.
– Это из-за него, да? Из-за этого негодяя, Романа Бернсайда? Это он заставляет тебя грустить?
– Я…
Чтобы не врать тетке, Селия мрачно уставилась на море.
– Селия, ты же знаешь, что когда-то Роман напал на брата.
– Но, может, все было совсем не так, и Роман не виноват!
– Нет! Слуги все видели и спасли жизнь Джону. А теперь Романа принимают в этом доме лишь потому, что он имеет на него права и финансирует многие проекты. К тому же он лечит рабочих. – Гаттерас резко добавила: – Ты приехала сюда как невеста Джона. Джона! Не забывай об этом!
Поняв, что тетка не на шутку встревожена, Селия ответила:
– Не забуду.
Но она знала, что лжет.
Глава 11
Роман провел уже несколько дней в Маунтен Вью. Братья обходили плантацию, обсуждая, где следует проложить ирригационный канал. Для сооружения этого канала протяженностью в пять миль предстояло взрывать грунт в холмах. По вечерам мужчины выходили к обеду с напряженными лицами, и было ясно, что их вынужденное общение подходит к концу.
Комната Романа в Маунтен Вью располагалась рядом с комнатой Селии, и время от времени они сталкивались в коридоре.
Каждый раз он вежливо кивал девушке, и той хотелось плакать от отчаяния. Помнит ли он день, проведенный с ней на берегу у Дайаманд Хед? Помнит ли, как учил ее плавать, как растирал ее плечи?
Сейчас он вел себя так, будто они случайные постояльцы гостиницы.
– Вот ваши цветы, Селия.
Собираясь как-то утром в школу, Селия увидела, как в комнату вошла Кинау с корзиной свежесрезанных мексиканских вьющихся цветов. Цветы походили на цепочки маленьких розовых сердечек. По-испански они назывались «Cadena de amor» – «цепь любви».
Селии всегда нравились эти цветы, но сегодня, глядя на них, она испытала внезапное раздражение. Ну почему их принесла именно Кинау. Она возненавидела эту знойную гавайскую красотку.
Пока Кинау ставила цветы в вазу, Селия внимательно рассматривала ее. Сегодня в волосах у служанки был яркий цветок гибискуса: его красные лепестки покоились на ее шелковистых черных волосах. Движения девушки были гибкими, плавными и изящными. «Любовница Романа даже слишком женственна», – с отвращением подумала Селия.
– Хватит, – вдруг заявила она. – Я сама поставлю цветы.
– Но ваша тетя велела мне принести их. У вас всегда стоят цветы. Вы не хотите украсить ими волосы?
– Нет! Не хочу! И не хочу видеть тебя в моей комнате. Передай тете, чтобы она нашла для меня другую служанку.
Блестящие темные глаза Кинау не выразили ни малейшего смущения.
– Значит, вы мною недовольны?
Селия не знала, что сказать. «Я люблю того же мужчину, что и ты. Я мечтаю о нем каждую ночь и думаю о нем целыми днями». Но не говорить же об этом Кинау? И разве это девушка виновата, что Роман выбрал ее?
– Нет, – наконец ответила Селия. – Я довольна тобой, Кинау, и прости, что обидела тебя. Просто… Просто у меня плохие дни.
Служанка кивнула:
– Пожалуй, я пойду.
Она ушла, шелестя хлопковой юбкой и оставляя за собой мускусный запах духов. Французских духов, вдруг поняла Селия, и у нее перехватило дыхание.
Этим утром она так неистово звонила в школьный колокол, словно выплескивала свое отчаяние. Ей доставлял удовольствие громкий гул, слышный на несколько миль вокруг.
В школу прибежали ребятишки. Как обычно, они смеялись и радовались жизни. Сегодня с ними примчалась и Хили, мотая хвостом, и села на пол возле скамейки Тины.
– Мисси, а мы сегодня будем изучать растения? – спросила Айки.
– Сегодня мы будем изучать одно растение, «ко». Сахарный тростник! Все только о нем – от посадки до сбора урожая. Кто может сказать, что такое отросток?
Кавео, старательный гавайский мальчик двенадцати лет, поднял руку.
– Отросток – все знают – он больше один урожай того же растения, – сказал он, усмехаясь, на ломаном английском. – Я сажай один раз, я погоняй быка.
День начался, Селия заставила себя забыть о тревогах и сосредоточилась на учениках, требующих ее внимания. К полудню дети старательно переписывали такие слова, как «бык», «тростник», «плуг», «сахар». Тина закончила раньше всех и ерзала на скамейке.
– Тина, хочешь написать специальное задание? – Селия подошла к девочке.
– Да. Книгу! Я напишу длинную, длинную книгу! – Селия улыбнулась:
– Тогда почему бы тебе не написать про Маунтен Вью? Ведь ты живешь здесь всю жизнь и все про него знаешь. Я бы с удовольствием прочитала твою историю.
Она дала Тине бумагу, перо и чернильницу. Когда в полдень звонил колокол, Тина все еще писала, и положила перо лишь тогда, когда дети выбежали из школы. Девочка последовала за ними, а Селия стала собирать книги. Внезапно она почувствовала, как усталость навалилась на плечи, но причиной тому были не дети, а мучительные мысли.
И зачем только она влюбилась в мужчину, который не обращает на нее внимания и имеет любовницу необычайной красоты? Почему она не может выбросить Романа Бернсайда из головы и сердца? Черт его побери!..
Стук в дверь вернул ее к реальности. На пороге стоял один из рабочих-японцев.
– Конничи ва, – сказал он, кланяясь и улыбаясь, как принято у японцев.
– Конничи ва.
Мужчина в мятой хлопковой рубашке и штанах, которые выдавали рабочим на плантации, был худ и невзрачен, но на его изможденном лице сияли умные глаза.
– Мисси, научите меня читать и писать по-английски. Холошо говолить, чтобы иностланцы «хаоле» могли говолить со мной и чтобы я мог с ними говолить, ладно?
– Хорошо, я научу вас, – согласилась девушка. – Если вы действительно хотите учиться. Как вас зовут?
– Гензо. Я сталательный японский лабочий, много, много сталательный. Я быстло научиться.
– Не сомневаюсь.
Селия уже прикидывала в уме, сколько у нее свободного времени. «А если и другие рабочие придут, узнав, что я занимаюсь с Гензо?» – взволновалась девушка. Она может принести здесь какую-то пользу. Научившись читать и писать, эти люди почувствуют себя немного уютнее на этом острове. Это, безусловно, очень важно.
– Хотите, устроим первый урок прямо сейчас?
Гензо широко улыбнулся. Забыв об усталости, Селия три часа сидела с Гензо, показывая ему алфавит, который он выучил так же быстро, как Тина.
Когда стемнело, Гензо ушел, а Селия отправилась по дороге, усаженной бугенвиллиями и барбадосскими лилиями. Она по-прежнему чувствовала усталость, но уже совсем другую, приятную усталость.
Девушка вдруг поняла, что любит грубо сколоченное здание школы с тростниковой крышей, большой колокол и плохо выструганные скамейки. Она любила и своих учеников: Тину, Айки, Кавео, Кевина – всех. Она им нужна, как путеводная нить в другой мир, лежащий за пределами Мауи.
Когда Селия подошла к дому, там уже зажгли лампы.
– Я не верю! Не верю, что вы могли подбить ребенка написать такую вещь!
Джон тряс перед собой листком, исписанным Тиной, словно чем-то неприличным. У него было такое же грозное лицо, как у отца Селии, когда тот читал ее эссе в «Скрибнерзе».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36